Но я смотрела лишь на Лили.
Через несколько секунд она покачала головой. Я ощущала облегчение в её свете, а её ручки крепче обвили мою шею.
— Нет, — сказала она. — Нет, я не злюсь на него. Я просто не хотела, чтобы он вёл себя плохо.
Я рассмеялась, обнимая её в ответ.
— Он почти никогда не ведёт себя плохо, милая, — затем я взглянула на Ревика, продолжая широко улыбаться. — …Хотя у него бывают свои моменты.
— И у мамочки тоже, — хмыкнул Ревик, лёжа на диване.
Но я ощутила облегчение в его свете и вновь поймала себя на мыслях о том, что происходило в последние несколько дней. У меня определённо сложилось ощущение, что Ревик не хотел об этом говорить.
Но Лили играла с моими волосами, и я чувствовала, как её свет вновь сплетается с моим. Из неё выплеснулось облегчение, когда она расслабилась в моих объятиях и aleimi.
Вновь вспомнив, какая она маленькая, и как часто нас с Ревиком здесь не бывало, я подавила рябь боли. Мысли о моих друзьях с детьми, живших в Сан-Франциско, и о том, какими были их жизни — по крайней мере, до кошмара последних нескольких лет — тоже не помогали. Они большую часть времени проводили со своими детьми, особенно когда те были такими маленькими.
Они были с ними практически 24/7.
С другой стороны, я знала, что большинству видящих приходилось отдавать своих детей даже в более юном возрасте. Это была чуть ли не стандартная практика со времён Второй Мировой Войны, когда наступил бум торговли живыми видящими. Большинство родителей-видящих отсылали своих детей в школы с защитой армейского уровня; некоторые из них управлялись Адипаном, а остальные — монахами.
И так было вплоть до того, как ударил C2-77.
На самом деле, это продолжалось и по сей день. Более того, некоторые из наших людей (то есть, люди ‘Дори, действующие из Азии) до сих пор охраняли школы видящих в горах.
Подумав об этом, я скользнула глубже в свет Лили.
Я чувствовала, как Ревик нависает над нами двоими внутри ограниченного Барьерного поля в пределах резервуара, и ласково оттеснила его, чтобы суметь получше посмотреть на саму Лили. Только когда Ревик отстранился, я осознала, что нацелилась на те структуры, которые поместил в неё Тень.
Следуя за нитями в верхних структурах aleimi Лили, я уставилась на те вещи, которые никогда прежде не видела, и не только потому, что подчинялась протоколам безопасности.
По какой-то причине теперь я видела больше.
Ревик на диване кашлянул.
Я вопросительно глянула на него, но вместо того чтобы заговорить со мной, Ревик обратился к Лили.
— Мамин свет выглядит иначе, не так ли? — сказал он.
Опешив, я посмотрела на Лили.
Лили кивнула с серьёзным выражением на её округлом личике.
Это лицо так сильно напоминало Ревика (во всяком случае, более юную версию Ревика, которую я помнила по Барьеру), что я улыбнулась, импульсивно сжав её в объятиях.
— Да? — спросила я у неё. — Я выгляжу иначе?
Лили прищурилась, уставившись на пустое пространство над моей головой.
— Иначе, — согласилась она, обращаясь в основном к Ревику. Она продолжала смотреть вверх, поджав и выпятив свои маленькие губки. — Теперь там больше… цветов.
Ревик хмыкнул.
— Да, — сказал он. — А что ещё?
— Более… — Лили помедлила, и я видела, как она подбирает слова. — Более высоко тянется. И там больше картинок.
Ревик кивнул.
— Я тоже вижу больше картинок, — сказал он ей.
Я покосилась на него, но он не встречался со мной взглядом.
— Её глаза тоже выглядят иначе, — произнесла Лили уже более уверенным тоном. Она повернулась, посмотрев мне в лицо. — Ты это видишь, папа? У мамы глаза другие…
Ревик кивнул, устраивая голову на подлокотнике дивана.
— Да. Я видел.
Я нахмурилась, но не перебивала их.
— Что с ней случилось? — спросила Лили.
Ревик мягко и едва слышно прищёлкнул языком. Одной рукой он показал неопределённый жест, который напоминал пожатие плечами, но на языке видящих имел более тонкое значение — что-то в духе «только боги знают наверняка», судя по тому, чему учил меня Врег.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Лили продолжала смотреть на него, растянувшегося на диване. И в это время я ощутила вспышку боли в её свете. На сей раз это адресовалось Ревику.
По Ревику она тоже скучала.
Не потому что его здесь не бывало — я чувствовала в них обоих, что он приходил сюда в каждое мгновение, когда ему разрешалось. У меня сложилось впечатление, что во время этих сессий Лили оставалась отчуждённой от него. Я мельком видела проблески его последних визитов и чувствовала, что она избегала его своим светом.
Я не слишком выпытывала детали. Кажется, это между ними двоими.
Учитывая это, я довольно сильно разозлилась на Джона и Врега.
Ревик мягко щёлкнул, лёжа на диване.
Переведя взгляд, я увидела в его свете облегчение, а в глазах — любовь.
— Не стоит, жена, — тихо произнёс он.
Я буднично кивнула.
Я вновь смотрела на свет Лили.
Теперь я видела всё, включая те тонкие тёмные нити, о которых Балидор предупреждал меня и Ревика — те, что были вплетены в её aleimi непосредственно Тенью. Я видела, где они паутиной простирались по её естественным световым структурам над головой, как заражение микроскопически тонкими корнями растений. Один лишь взгляд на них вызывал у меня тошноту. Я видела, как они структурировали и перенаправляли свет Лили даже здесь, отрезанные от прямого контакта с Дренгами.
Эти тоненькие ниточки — причина, по которой Лили оставалась пленницей в своём сегменте резервуара в отличие от Ревика и Мэйгара. Мы знали, что если дать Тени и Дренгам доступ к её свету, они продолжат искажать её развитие, пока в итоге она вообще не сможет функционировать без них. Она станет такой, каким был Ревик после того, как Менлим раз за разом ломал и перекраивал структуры в его свете. Она будет такой же, только ещё хуже.
Если мы не найдём способ исправить свет Лили, возможно, она в буквальном смысле не сможет жить без них. Есть вероятность, что она всю свою жизнь проведёт в резервуаре.
По словам Балидора, зависимость Ревика никогда не носила биологический характер. Когда Менлим похитил его, он был маленьким, но всё же старше Лили. Ранее он жил с родителями, которые любили его, окружали защитой и светом.
По той же причине он без чьего-либо вмешательства развил те самые базовые, примитивные структуры, которые привязывали его к этому миру. И чтобы получить такой же контроль над ним, Менлиму пришлось наносить повторяющиеся травмы и ломать свет Ревика.
А Лили он заполучил ещё в виде крохотного эмбриона.
Теперь я чувствовала, как рано он начал внедрять и взращивать эти металлические нити в её свете. Я видела её там, плавающую в резервуаре, окружённую Менлимом и его извращёнными учёными. Он начал колдовать над ней в первый же день, когда вытащил её из меня.
Я отбросила этот образ, но он успел вызвать резкий прилив боли.
Я выбросила из головы воспоминание о Касс прямо перед тем, как они накачали меня чем-то в спальне моей матери. Я вытеснила образ её лица, улыбающегося мне с довольным выражением.
Это было слишком больно. Даже после всего, это было слишком больно.
В любом случае, зацикливание на этих мыслях не поможет Лили.
Пристальнее всмотревшись в те тёмные нити, я нахмурилась, отслеживая глазами и светом те места, где Тень нарочно использовал эти металлические структуры, чтобы заменить её естественную aleimi-структуру, заставляя остальной её aleimi развиваться вокруг них. Теперь я видела, что он сделал — видела все, а не просто облако туманной паутины, которое ранее показал мне Балидор. Я видела саму механику того, что он убрал и заменил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Он нарочно нацелился на нити, которые связывали Лили с её физическим телом. Будучи самыми «полумерными» аспектами её света, они также служили связью с физическим телом Лили.
Если эту связь оборвать или создать помехи, Лили умрёт.
