— И больше никто из ее группы не пострадал?
— В том-то все дело. Никакой группы не было, она всегда работала одна. Следовательно, и жертв быть не могло. Аппаратура немного пострадала, но вскоре оказалось, что она способна сама себя восстанавливать — в определенных пределах. Сухой находилась в сознании и ясном рассудке, и мы решили, что когда она встанет на ноги, то вернется в подвалы.
— И?
— Паулина задала очень странный вопрос. Когда я его услышал, у меня, извините за выражение, у меня волосы дыбом встали.
Клавейн подошел к двери.
— Что за вопрос?
— Она спросила, что случилось с ее напарником.
— Результат черепно-мозговой травмы. Ложные воспоминания, — Клавейн пожал плечами. — Что в этом удивительного?
— Она слишком много знала об этом напарнике, мистер Клавейн. Его имя, историю. По ее словам, его звали Ив — Ив Мерсье. Паулина рассказала, что он с Ржавого Обода, и его наняли одновременно с ней.
— Но никакого Ива Мерсье не было?
— Человек с таким именем — или с похожим — никогда не работал в Замке. Как я сказал, Сухой всегда предпочитала проводить эксперименты в одиночестве.
— Возможно, ей был необходимо переложить на кого-то вину за инцидент. А поскольку никого не было, ее подсознание само создало козла отпущения.
Хи кивнул.
— Да, примерно так мы и думали. Но зачем перекладывать вину на воображаемого коллегу, если это был просто несчастный случай, причем пустяковый? Никто не пострадал, даже оборудование. На самом деле, этот случай позволил нам узнать гораздо больше, чем недели мучительных поисков. Сухой было не в чем обвинять, и она это прекрасно знала.
— Значит, была другая цель. Подсознание — довольно странная штука. Объяснение не обязательно должно выглядеть разумным и очевидным.
— Мы пытались ее переубедить, но Сухой стояла на своем. Она выздоравливала, но все более упорно твердила об этом Мерсье. Она вспомнила массу деталей. Вспомнила, как он выглядел, что он был любителем поесть и выпить, отличался чувством юмора. Даже его прошлое — что он делал до того, как прибыл в Замок. Когда Сухой говорили, что никакого Ива Мерсье не существует, она впадала в истерику.
— Она сошла с ума.
— Ни один тест не показал нарушений психики, мистер Клавейн. Если у нее и развилась бредовая система, то она включала только Ива Мерсье с его прошлым. В итоге мне стало интересно.
Клавейн посмотрел на Хи и кивнул, предлагая продолжать.
— Я провел небольшое расследование. Мне не составило труда получить доступ к базам данных Ржавого Обода… которые пережили Эпидемию. И обнаружил некоторые факты, которые с пугающей точностью совпадали с историей Сухой.
— Например?
— Ив Мерсье действительно существовал. И родился именно на той «карусели», о которой говорила Сухой.
— Не могу сказать, что это редкое имя для Демархиста.
— Согласен. Но в архивах нашелся только один Ив Мерсье. Дату рождения Паулина тоже назвала точно. Единственная проблема состояла в том, что этот Мерсье — настоящий — умер много лет назад. Его убили вскоре после того, как Комбинированная Эпидемия разрушила Блестящий Пояс.
Клавейн заставил себя пожать плечами, но это получилось менее убедительно, чем хотелось.
— Тогда совпадение.
— Возможно. Понимаете, в свое время Ив Мерсье был студентом. И он занимался изучением именно того квантово-вакуумного феномена, из-за которого, по словам Сухой, оказался в поле моего зрения.
Дольше находиться в комнате стало просто невыносимо. Клавейн шагнул через порог, чтобы поскорее оказаться в коридоре с голубыми лампами.
— Вы говорите, что Мерсье действительно существовал?
— Вот именно. В таком случае возможны два варианта. Либо Сухой знала историю покойного Ива Мерсье и верила в то, что на самом деле он жив, или она говорила правду.
— Но это невозможно.
— Я предпочитаю думать, что это возможно, мистер Клавейн. Более чем возможно. Паулина говорила правду. Для нее Ив Мерсье никогда не умирал. Она работала с ним, здесь, в этой комнате, где вы только что стояли. Он был ее ассистентом и присутствовал при несчастном случае.
— Но Мерсье умер. Вы же сами видели записи.
— А теперь представьте, что никаких записей нет. Представьте, что он пережил Эпидемию, продолжил работу над основной квантово-вакуумной теорией и в итоге привлек мое внимание. Представьте, что Ив стал сотрудничать с Сухой, исследуя переходы из нестабильных состояний. А затем произошел несчастный случай, который на самом деле повлек перемещение в очень опасное состояние. По словам Паулины, Мерсье находился намного ближе к генератору поля, чем она, когда это произошло.
— И оно убило его.
— Более того, мистер Клавейн. Оно стерло его из существования, — Хи посмотрел на гостя, кивнул и заговорил, точно учитель с учеником — терпеливо и настойчиво: — Похоже, вся история Ива оказалась удалена. Всю кривую соприкосновений во времени и пространстве вырезали из нашей реальности, с того момента, где его убили во время Комбинированной Эпидемии. По-моему, логичнее всего предположить, что он умер в нашем пространственно-временном потоке, в котором находимся мы с вами.
— Но для Сухой он жив, — сказал Клавейн.
— Да. Для нее он жив. Она помнит, как все происходило. Полагаю, Паулина находилась достаточно близко к фокусу поля, и ее воспоминания оказались перепутаны, переплетены с первоначальной версией событий. Мерсье был «стерт», но у нее, тем не менее, сохранились воспоминания о нем. Так что Сухой вовсе не сошла с ума и не бредила. Просто она оказалась свидетелем события, которое выходит за пределы нашего понимания. Мистер Клавейн, вас не пугает, что эксперимент вообще мог привести к такому результату?
— Вы уже говорили, что это было опасно.
— Более опасно, чем мы могли себе представить. Интересно, сколько еще пространственно-временных линий были стерты из существования до того, как хотя бы один свидетель оказался так близко, чтобы почувствовать изменения?
— Вы не против, если я задам вам вопрос? — спросил Клавейн. — Чему на самом деле были посвящены те эксперименты?
— Хороший вопрос. Как я уже сказал, исследованию переходов… и более экзотических состояний квантового вакуума. Мы научились высасывать инерцию из материи. В зависимости от состояния поля есть возможность выкачивать ее до тех пор, пока инертная масса материи не станет максимально приближенной к нулю. Согласно Эйнштейну, материя без массы имеет только одну возможность: двигаться со скоростью света. Она вынуждена стать фотонной, полностью превратиться в излучение.
— Именно это и произошло с Мерсье?
— Нет, не совсем. Насколько я понял тему работы Сухой, состояние нулевой массы было бы очень трудно осознать физически. Как только она приближается к нулевой массе, то вакуум склоняется к тому, чтобы скользнуть на другую сторону. Паулина назвала это туннельным эффектом.
Клавейн поднял бровь.
— На другую сторону?
— Состояние квантового вакуума, в котором материя имеет воображаемую инертную массу. Воображаемую в чисто математическом смысле, ведь корень квадратный из минус единицы является воображаемым числом. А теперь представьте, что из этого вытекает.
— Материя становится тахионной, — проговорил Клавейн. — Начинает двигаться быстрее скорости света.
— Вот именно, — с довольным видом ответил Хи. — Оказывается, заключительный эксперимент Мерсье и Сухой был посвящен переходу между тардионным — обыкновенным, с которым мы знакомы — и тахионным состоянием материи. Они исследовали состояния вакуума, которые позволяют конструировать скоростные системы быстрее света.
— Но это просто невозможно, — произнес Клавейн.
Хи положил руку ему на плечо.
— На самом деле… не уверен, что это правильное направление мысли. Личинки знали, конечно. Они разработали эту технологию, однако предпочли ползать между звездами. Такой выбор — лучший ответ на вопрос, стоит ли нам это знать. Дело не в том, что это невозможно. Просто это очень, очень не рекомендуется.
Долго, очень долго они стояли в молчании, на пороге темной комнаты, где Мерсье был стерт из памяти этого мира.
— Кто-нибудь пытался возобновить эксперименты? — спросил Клавейн.
— Нет. Откровенно говоря, после того, что произошло с Ивом, никто больше не изъявлял желания работать с устройствами личинок. На тот момент мы узнали достаточно. После этого все лаборатории были вывезены из подвалов. Сейчас сюда почти никто не спускается. Те, кто все-таки рискует здесь появиться, рассказывают о приведениях. Возможно, это тени тех людей, кого постигла такая же участь, что и Ива Мерсье. Должен сказать… сам я никогда их не видел и считаю, что привидения — это обман сознания, — Хи попытался говорить беззаботным тоном, но добился прямо противоположного. — Не стоит верить в такие вещи. Вы же не верите в духов? Верно, мистер Клавейн?
