Срок работы — с 24 декабря 1944 года до выхода частей Красной Армии на рубеж Алленштайн (ныне — польский Оль-штын) — Млава...»
Десантирована была с борта самолёта в 3.30 24 декабря 1944 года. Однако из-за ошибки штурмана выброска парашютистов реально произошла в 40 километрах севернее от запланированной точки — в окрестностях восточнопрусской деревни Фридрихсгоф.
А. Сгибнев, М. Кореневский
«Выхожу на связь...»Прыжок
Знает командир, трудно, очень трудно уснуть перед вылетом в глубокий вражеский тыл — в неведомое, подстерегающее тебя множеством неожиданных испытаний.
— Внимание, приготовиться! Как ни ждешь этого момента, а он захватывает тебя врасплох. Ведь совсем недавно пересекли линию фронта, совсем недавно за черными, обледенелыми иллюминаторами вспыхивали бесформенные букеты зенитных разрывов.
Резко, простуженно хрипит сирена. И словно в добавление к ней над пилотской кабиной мигает желтоватый светлячок. Это значит — прилетели. Это значит — будь готов! Бесшумно открывается люк. В лицо резко бьет холодная струя. В шумящую тьму столкнули мешки. Один за другим покидают самолет разведчики. Командир замыкает цепочку. Ему в первую секунду показалось, что он повис в густом леденящем воздухе, не движется. Осмотрелся: огоньки внизу расширяются, увеличиваются, как бы летят навстречу. Огоньки! Но это не те, что вселяют веру, говорят — ты не один, тебя ждут. Здесь, в Восточной Пруссии, разведчиков не ждали, для них не зажигали огней, спасительных, манящих. Парашюты несли их к чужой, вражеской земле!
К счастью, огоньки, мерцавшие внизу, не отозвались выстрелами. Фазлиахметов приземлился тихо, плавно.
Сбор на площадке
Не услышав ничего подозрительного, поднялся. Вокруг — настороженная, пугающая тишина. Тусклый ночной простор. Справа, совсем близко, прорисовывается какая-то каменная громада. За спиной, когда обернулся, увидел, вернее, почувствовал перелесок, знакомый по карте. Голые, насквозь промороженные деревья поскрипывали — глухо, нехотя. Вскоре пошел снег. Это хорошо — заметет следы.
Неожиданно вскрикнула ворона: один раз, два, три. Фазлиахметов обрадовался: приближается Николай Гришин — это его сигнал. Через минуту, услышав ответ, Николай был уже рядом, возбужденный, довольный. Один за другим собрались и остальные. Правда, Михаил Козин сильно повредил ногу и еле двигался.
На месте приземления не сумели отыскать одного из бойцов — Н. Макаревича.
Этой же ночью при попытке вступить в диалог с хозяином близлежащего фольварка ранение в руку получил разведчик Л.К. Никольский: на осторожный стук в окно гроссбауэр тут же ответил выстрелом через стекло. Пуля пробила разведчику ладонь.
Однако этот драматический инцидент имел и положительную динамику: сразу стало ясно, что разведгруппа находится на территории Германии, а не Польши, как ожидалось, и, значит, надо экстренно срочно, пока не нагрянули каратели, уходить на юг.
До начала облавы диверсанты-разведчики успели найти и распаковать контейнер с грузом.
В направлении Мышинца выступили вшестером, поскольку найти с Н. Макаревича так и не удалось.
Марш в район разведки
— Углубляемся в лес,— распорядился командир.
Закинули за плечи мешки, взяли парашюты и тихо, словно тени, направились в чащу. Разведчики были уже в безопасности, когда над деревней взошло солнце.
Фазлиахметов провел во вражеском тылу полвойны, но там, на родной земле, временно занятой оккупантами, кругом были свои люди. Здесь всё иначе: враждебность и злоба.
В найденные неподалеку аккуратные стожки сена запрятали парашюты; более подходящего места в тот момент не было. Отсюда же, прикрывшись лесом, сообщили в штаб фронта: «Приземлились благополучно. Начинаем действовать. Матросов». «Хозяин» в ответ поблагодарил за быстрое сообщение, поздравил с благополучным приземлением и еще раз напомнил: район трудный, будьте предельно осторожны!
Через день в штаб пойдет новая радиограмма. Матросов передаст сведения общего порядка. Населенные пункты такие-то и такие: фашисты продлевают линию окопов. Граница между Восточной Пруссией и Польшей по обе стороны укреплена дзотами через 100—150 метров. Окопы в три ряда. Дорога обнесена проволокой. Города Бютов и Мышинец опоясаны несколькими линиями окопов и дзотов.
Поставьте себя на место командующего, которому разведка пошлет подобное донесение. Район, интересующий его, далеко, очень далеко — в него не съездишь на рекогносцировку, в него не всмотришься с помощью бинокля. А сведения разведчиков как бы оживили карту, приблизили ее настолько, что видишь всё и представляешь всё. Вот они, эти деревни-крепости. Слева тянутся болота, непроходимые ни для человека, ни для машины. Справа, параллельно автостраде, появились многокилометровые линии окопов вперемежку с дзотами. Дзоты идут и вдоль границы — вот они, — идут через каждые 100—150 метров. Около Бю-това, с его тугим узлом железных и шоссейных дорог, тоже укрепления. А тебе, командующему, не любоваться картой, твоим войскам нужно наступать в этом направлении. Вот почему ты безмерно благодарен отчаянным ребятам, которые обосновались в самом логове противника и стали твоими всевидящими глазами, всеслышащими ушами. Они пришли туда первыми, пришли маленьким, но деятельным авангардом.
И не случайно он собственноручно напишет и прикажет без задержки отправить
свое послание им, бойцам группы «Александр Матросов»:
«Дорогие товарищи! Горячо поздравляем вас с Новым, 1945 годом — годом окончательного разгрома врага. Желаем вам здоровья, сил и успехов в вашей трудной, боевой работе на благо великой нашей Родины, во славу нашей доблестной армии. Всех обнимаем!»
Из перелеска, где находилась дальняя охрана базы, трижды прокричал филин. Не беззаботно, а требовательно, даже чуть-чуть нервозно, как показалось командиру. Филин мог подать сигнал, если в населенном пункте, подступавшем к самой опушке, появились каратели.
— Вариант второй! — распорядился командир. Это значит просекой, идущей параллельно поселку и потому не просматриваемой из него, перебраться подальше — в заброшенную старую лесную сторожку, разбитую шальным снарядом. Там глубокий, с двумя выходами, подвал. Там Гришин сможет передать информацию, добытую за день, в ней кое-что есть любопытное: сократилось число воинских эшелонов, проходящих через узловой пункт к фронту, и, наоборот, все чаще, особенно по ночам, мчатся поезда назад: прямо на платформах груды чемоданов, шкафы, сейфы. Неужели очередное «выпрямление» линии фронта? Видимо, да. Это важно знать командованию. Противник, предпринимающий эвакуационные меры, готовится к отступлению. Таков закон войны.
Шли, рассредоточившись, быстрым, вгоняющим в пот шагом. Было тревожно. Командир не верил тем, кто бахвалился своей твердокаменностью. Просто жизнь разведчика научила их владеть собой, проявлять, как говорят, железную выдержку. Тогда и опасность не размагничивает. И мысль, обострившись, остается четкой и собранной. И еще — Фазлиахметов убедился на собственном опыте — в час испытания здорово помогает дисциплина. Мы можем разниться друг от друга наклонностями, привычками, складом ума — всё это приемлемо в разведке. Разведчиками, как и солдатами, не рождаются — ими становятся. В разведке действуют люди, а не сверхчеловеки! Но дисциплина — прежде любых знаний, которыми тебя обогатили в штабе. Если нет дисциплины — и знания, и оружие не сработают, как и когда нужно.
Привал и передача радиограммыФазлиахметов был счастлив: его группа и в жизни, и в работе, и в мелочах поведения умела блюсти дисциплину свято. Вот и сейчас. Он еще не успел напомнить кое-что, непременное в подобных ситуациях, а разведчики уже осмотрели бункер, выставили дозоры, приготовились. Гришин пыхтит от усталости, ему в скоростных марафонах достается больше всего: рация и батареи питания к ней все же увесисты. К тому же озабоченность, как бы не потревожить какой-либо детали. Пока радист возился с аппаратурой, другие развернули антенну.
Николай Гришин, словно в стационарных условиях, включил приемник, освободился, насколько возможно, от помех, мастерски отыскал среди хаоса работающих точек свою — родную, единственную. Руки у него все равно что у пианиста — жаль, руки радистов не воспеты, подобно рукам музыкантов. Красные от стужи, уставшие от непомерной тяжести, они все-таки не потеряли легкости, летучей подвижности. Сколько уже раз с тех пор, как приземлились, итожил радист в мудреных вереницах цифр, в размеренных, напевных «та-та-та... ти-ти, та-та...» труд разведчиков, следопытов вражеского тыла.
Сейчас, охраняемый друзьями, Гришин информирует «Хозяина» о бегстве вражеских тылов. Спешит, спешит: ведь разведывательная радиослужба гитлеровцев не дремлет, каждый сигнал неизвестной ей рации стремится засечь, запеленговать. На улицах Бютова и Мышинца, в их окрестностях Фазлиахметов не единожды видел машины с громоздкими антеннами на крышах.
