мне хотелось высказать ему все, что думаю. — Хватит, старик. Пора уходить…
— Заткнись! — взвыл Костя.
— Сереженька… — почти шепотом сказал старик, не отводя от меня своего взгляда. Но Лазарь стоял, даже не собираясь шевелиться.
— Моисей, порой даже я не могу понять тебя! — Костя стал расхаживать по темному кабинету, раскачивая бокал виски. Льдинки приятно побрякивали, успокаивая мое встревоженное сердце. — Надо было его убрать сразу, как только он нашел крысу. Так сказать, сделал дело — лежи тихо.
Костя хрипло посмеялся над собственной шуткой. Его смех был, как насмешка над каждым, находящимся в этой комнате. Как только понял, что, кроме него, никто не смеется, покраснел. Я не мог сдержать улыбку, потому что было довольно весело наблюдать за истерикой сорокалетнего мужика. Он то замирал, оглядываясь с опаской, то снова храбрился, выпячивая грудь. Успокоившись, он быстро подошел к бару и, добавив в стакан виски, встал у стены.
Моисей повернулся в сторону дивана, на котором сидел Миша. Худощавый мужчина нервно пожал плечами, наклонив корпус вперед. Тонкие жилистые руки дрожали. Было заметно, что творившееся в когда-то тихом и уютном кабинете ресторана было ему неприятно. Не привык Миша видеть «черную сторону» семейного дела. Смирился с тем, что жить намного проще, не задавая лишних вопросов. Поэтому взвалил все бумажные дела на свои плечи, скрывшись ото всех в уюте своего офиса. А теперь? Теперь пришлось окунуться в зловонную пучину реальности. Миша на миг поднял голову, бросив на меня осторожный, но открытый взгляд. Когда-то голубые глаза теперь напоминали выцветший лоскуток ткани. Покрасневшие белки, морщинистые, чуть опущенные веки, дрожащие тонкие брови. В его взгляде было что-то настоящее, человечное. Нотка боли, размывалась под плотным покрывалом неизбежности и смиренности. Он смотрел на меня и просил прощения…
— Кончай его, Лазарь! — Моисей махнул рукой.
Серега начал медленно поднимать руку, наводя ствол прямо на меня. Но двигался он настолько медленно, что стало скучно даже мне.
— О! Привет, дорогой, — я рассмеялся, но тут же зашипел. Запекшаяся кровь на разбитой губе лопнула, ноющая боль резко ударила в голову, затмевая бушующие мысли.
Снова обвел взглядом кабинет. Все, кроме Моисея и Кости, стояли с опущенными головами. Буба сидел на подоконнике, то и дело, сжимая кулаки до хруста костяшек. Мурашки отвращения покатились по телу. Ощущение тошнотворности перевешивало, потому что им всем меня было жалко. Жалость клубилась в воздухе плотным дымом сигар, она была в каждом вздохе, доносящемся из разных углов кабинета. Ворон сидел на диване, сложив голову на подголовник. Никто не смотрел. Они думают, что если не смотреть, то совесть и руки останутся чистыми. Но нет, суки…. Вы еще долго будете видеть сны. Я позабочусь…
Лазарь наконец-то поднял руку, прицелившись прямо в сердце, ему не хватило смелости прицелиться в голову, потому что понимал, что Янка не отстанет, пока не увидит меня. Берег ее сердце, не решившись раздробить мою черепушку в мясо. Понимал, что его сделали палачом не просто так. Моисей наказывает и его. И за дело, между прочим, потому что молчал. Видел и молчал. Он крепко сжимал рукоятку ствола, смотря не столько на меня, сколько на дуло пистолета.
— Давай, Лазарь. Я жду! А чего? А чего такое лицо? Что? Прикипел всем сердцем? Бедняжка…. Но ничего. И тебе найдут нового напарника. Не переживай. Давай, стреляй… — громкий смех вырвался из груди, заполняя кабинет густым хрипом. Лицо Сереги становилось все краснее, было заметно, как дергается веко.
— Нет… — прошептал он.
— Да, бл**ь! — взвыл я и стал раскачивать стул. Деревянные ножки громко брякали по полу. — Стреляй, Лазарь! Стреляй, родной!
— Хватит! — в голове смешались все оттенки шума: надрывные голоса Бубы и Куранова, подбегающих ко мне, то ли успокоить, то ли освободить, хрип голосящего Лазаря и выстрел… Взрыв пороха оглушил, щедро сдобрив воздух кабинета резким запахом, от которого защипало в носу… В носу? Что я говорю?
Жалящая боль пронзила левую ногу где-то в районе колена. Вскрикнув, вытянул ногу, чтобы определить место очередного шрама. По касательной, однозначно. Ткань только слегка была надорвана, а значит, либо ему помешали выстрелить в сердце, либо он специально поцарапал меня.
Поднял голову. Абсолютно бледный Лазарь стоял все на том же месте, плотно сжав губы. Рука все еще сжимала ствол, направленный на меня. Придурок! На что он надеется? На то, что у меня есть запасной план? Очумевшие Буба и Андрей застыли справа от меня, не понимая, что уже сделали и, что делать дальше. Впервые увидел их глаза. Стра-а-а-а-ах… Черт! Конечно, они понимали, что теперь и им приговор будет подписан. Моисей не простит слабости. Никогда.
— Лазарь, что это, ** твою мать! — взревел Моисей и достал свой ствол.
— Не, все правильно! «Папа», что там насчет предсмертного желания? — выдохнул, резко вытолкнув остатки боли, и обернулся к вооружившемуся Моисею.
— Еще чего?
— Ну, как? Я всегда даю возможность озвучить желание. Правда, никогда не выполняю, но выговориться даю всегда.
— А я не даю! — заорал Моисей. — Лазарь! У тебя последний шанс! Либо дышишь ты, либо он! Ясно? Все просто!
— Ладно… Давай, Сереженька… Просто хотел сделать старику предсмертный подарок. Но он не хочет. — Пожал плечами. — Хочешь, я закрою глаза. Тебе так проще будет? Кстати, мою тачку забери себе. Дарю!
— Что ты хотел? — очнулся Моисей.
— Лазарь, стреляй! Только не промахнись! А то я умру от потери крови еще до того, как ты наконец-то найдешь жизненно важный орган!
— Скала! Скажи ему! — взвыл Лазарев, делая шаг ко мне.
— Стреляй!
— Олег? Что ты хотел сказать?
— Скала! Скажи! — Серега прижал дуло прямо к моему лбу.
— Я сказал, стреляй, тряпка!
— Нет, ты скажешь!
— Стреляй, б**ть! Кому говорю! — я вновь стал раскачиваться, то упираясь головой в ствол, то отдаляясь. Только теперь никто не бросился в мою сторону. Как только ножки захрустели, сделал последний рывок и встал, чуть поморщившись от стреляющей боли под коленом. — Стреляй! Никто не будет шантажировать меня! Моисей, запомни, что, как только я закрою глаза, то и ты отправишься вслед за мной. А там я тебя встречу. Хочешь, займу котел погорячее? — уже никто не обращал внимание, что рухнувший стул
