— Ты постоянно меня пугаешь! — Янка размахивала кулаком, привлекая к себе внимание.
— А ты постоянно мешаешь мне…
— Что? Наскалов, я снова примусь за прореживание твоего гардероба! — она сделала неуверенный шаг навстречу, чуть прикусив губу. Взлохмаченные после сна волосы ярко светились в лучах утреннего солнца ярким шариком, как грива льва. Но так оно и было: она шла на носочках, переступая плавно и неспешно, как львица. Каждое движение было наполнено грацией и какой-то тягучей нежностью. Светлая рубашка, застегнутая на одну пуговицу под грудью, скорее демонстрировала ее тело, чем служила прикрытием.
— Ты постоянно мешаешь сделать тебе подарок, — протянув руку во внутренний карман пальто, висящего на стуле, достал небольшую бархатную коробочку. — С Днем Рождения, кролик-танкист!
— Боже! А я всё утро гадала, как ты это сделаешь! — она рассмеялась и бросилась мне на шею, крепко обхватив торс ногами. — Никогда не думала, что ты можешь быть таким милым.
— Женщина, советую тебе контролировать подбор эпитетов. «Милый» — это твой Марат, зачесывающий волосы блестящим гелем, припрятанным от большевиков еще его прабабушкой!
— Олег, ревность тебе не к лицу! Я пропущу мимо ушей то, что ты каким-то неизвестным мне образом видел Марата, — она крепко прижималась ко мне, обвив руками шею. Теплые губы едва касались кожи, горячее дыхание было больше похоже на всхлипы.
— Ты чего ревешь?
— Ничего.
— Янка, я заберу сейчас подарок и отшлепаю тебя!
— Нельзя! Попа болит.
— Правильно. Потому что нечего было уродовать свою задницу. Никто тебе разрешения на это не давал. — Чуть касаясь, пробежался по воспаленной коже ягодицы.
— Но я хотела, чтобы ты всегда был рядом.
— Янка, ты еще такая девчонка. С кем я связался?
— Так! — она отклонилась, вонзив в меня свой взгляд. — Ты думаешь, что я еще маленькая?
— Конечно. Именно так я и думаю. Ты еще совсем ребенок, не понимающий, во что вляпался.
— Иногда мне нравится, что ты относишься ко мне, как к чему-то хрупкому, а порой меня это бесит! — Янка прищурилась и схватила меня за подбородок. — А сейчас мне это не нравится. Иногда я чувствую, как ты кипишь от неуверенности. Вижу, как сомневаешься, гоняя в голове что-то очень важное. Может, расскажешь уже?
— Всё-то ты видишь… И всё-то чувствуешь! А теперь хватит ерундой страдать. Открывай подарок.
— Поди, Лазаря опять запарил?
— Ага… Этому оболтусу нельзя доверять подобное!
— Слышишь, Снежок? В этой коробочке что-то очень важное! — Янка обернулась к мирно спящему щенку, свернувшемуся клубком на меховой подстилке в углу. — Даже Сереженьке не доверили!
— Всё? Запас колкостей иссяк? Ты совершенно не умеешь принимать подарки, Янина Викторовна.
— Я умею, милый, определенно умею! — Янка стала быстро срывать ленточки, обвивающие бархатный футляр. — Черт!
— Да, мне тоже нравится. — Не смог сдержать смех, рассматривая распахнутые голубые глаза.
— Точно такие же, как у тебя! — взвизгнула она, вытаскивая черный браслет часов. Пальцы стали бегать по глянцу черного золота, останавливаясь на шероховатой россыпи черных бриллиантов. — Они прекрасны…
— Это просто часы, Кролик….
Яна
— Боже… Какой мужчина! — Оксана растеклась по стулу, абсолютно не скрывая капающую слюну.
Она пересела за наш столик сразу, как только Олег с Андреем появились рядом, и уже пятнадцать минут и тридцать восемь секунд гипнотизировала его, осыпая абсолютно прозрачными намеками. Она тяжело дышала. Наверняка, нарочно! Грудь так сильно прилипала к прозрачному кружеву на вдохе, что казалось платье может треснуть в любой момент, а на выдохе ткань расслаблялась, позволяя вырезу декольте показать чуть больше, чем позволяли правила этикета. Я нервно обвела взглядом зал, глотнув слишком большой глоток шампанского. Опьяняющие пузырьки начали взрываться еще в горле, словно пытались привести меня в сознание, потому что моё тело было в шаге от обморока… Ну, или в секунде от драки. Так и хотелось вцепиться в ее брюнетистые лохмы и показать, каково это — класть глаз на то, что ей никогда не будет принадлежать. Ведь он только мой. Навсегда!
Уловила боковым зрением его движение. Правая рука была перекинута через спинку пустого стула, Олег о чем-то говорил с Курановым, при этом постоянно осматривал зал, начиная движение от входа, заканчивая на мне. Несмотря на атмосферу расслабленности, спина была настолько напряжена, что даже через ткань светлой рубашки прорисовывался рельеф мышц. Хотелось выгнать всех и прикоснуться, ощущая родную неровность от шрамов, повторять рваные линии, представлять боль, которую пришлось испытать. Не понимала, что со мной. Ведь думала, что сильнее влюбиться уже невозможно, но стоит только уловить его образ в толпе, как ноги становятся ватными, прогибаясь в мягкости желания, сердце бьется в нежности, а руки дрожат в неконтролируемой тяге. Он как магнит. Такой сильный, мощный, в поле которого я становлюсь мелкой скрепкой, обнажая душу, раскрывая сердце. Готова. Абсолютно точно — готова пойти за ним, хоть на край света. Хоть куда… Везде и всегда. И точка.
— Оксана, мне кажется, что тебя уже заждались за столиком! — не удержавшись, дернула ногой, намереваясь попасть в нее, но заметила, как округлились глаза Маринки, сидящей напротив. Сестра поджала губу, но воздержалась от истерики, отвернувшись к мужу. Но я-то понимала, что ей эта ситуация нравится все больше только потому, что столкнулась с чем-то неясным, тайным, запретным. «Любопытная Варвара»! Она видела меня насквозь! Пока они были в медовом месяце, мы переговаривались только по телефону, так что Марина не могла определить степень вранья, сгущавшегося вокруг меня. Но сейчас я не могла спрятаться, потому что ресторан отца был полон желающих поздравить меня с очередным бесцельно прожитым годом жизни.
Чтобы согнать румянец, отвернулась от стола, пытаясь выдохнуть и абстрагироваться от колких фраз Оксанки, от тяжелого, практически непробиваемого молчания Олега и от откровенно любопытных взглядов Маринки. Все столики были заняты. В тусклом свечном освещении все казалось таким волшебным. Хрустальные капельки бра впитывали теплое свечение и щедро рассеивали его по серебристым стенам. Троюродные тётушки в светлых платьях, братья троюродных дядь в строгих костюмах, маленькие дети, резвившиеся на детской площадке, отгороженной от основного зала кирпичным простенком. Белоснежные скатерти, серебряные салфетки, горы подарков, аккуратно сложенных у нашего стола. Все, как всегда… Но только мне хотелось оказаться в уюте нашей квартиры. Наедине!
