Он вспомнил место, где отсутствовали понятия направления, верха, низа. Был поток света, подобный потоку ливня. Прозрачность мыслей. Открытость чувств.
– Ты звала меня? – спросил он.
Женщина улыбнулась, слегка, отрицательно покачала головой. Он смотрел на ее черты, впитывая. Освежая воспоминания. Информаторий хранил ее, хранил так, как не способна сохранить человеческая память.
Ему казалось, что у нее чуть иной разрез глаз, чуть, самую малость, иной абрис губ. Любуясь, поражался, как мог все это забыть....
Ее рука коснулась его руки. От этого прикосновения дыбом поднялись волоски на теле, словно их кто-то намагнитил, через тело пошла дрожь, которая принесла с собой ощущение озноба. И, впервые за всю жизнь он почувствовал, как с ним происходит что-то непонятное, что-то для чего у него не было слов.
Обернувшись, он посмотрел в сторону выхода. Две, крошечные фигурки воинов на том берегу, освещенные ярким светом солнечных лучей, стояли у обрыва. В какой-то миг, подобное озарению, пришло понимание. Он видел себя как бы со стороны, свое тело, застывшее на дне ущелья, маленькое, подобное сброшенной одежде, как нечто ненужное, от чего он отстранился.
– Ты ведь пришел за этим, – проговорила Лиит. – пришел, что бы стать иным. Ведь так?
– Не знаю, – ответил он, чувствуя лишь смятение. Смятение мыслей и чувств.
А потом был полет. Точнее, ощущение полета сквозь свет, плотный, как океанские волны. Ощущение похожее на ощущения глубоководной рыбы, которую тянут на поверхность.
Что-то внутри взрывалось и лопалось подобно мыльным шарам. Он вспоминал, и он забывал вновь. Прошлое накатывало волнами, и от части прожитого он освобождался, как от лишнего груза, чувствуя, что есть вещи, которые он не обязан помнить везде, всегда.
Он оставлял себе память о ее лице, руках, прикосновениях, о днях, проведенных вместе. Он оставлял себе дни, наполненные любовью. И боль потери. Он оставлял себе то, без чего не мог жить. Без чего бы стал иным.
И, вспоминая, каким был когда-то раньше, в те дни, когда повстречал ее, возвращал себе юную безрассудность и веру. Веру в то, что если ты чего-то желаешь, то желаемое, непременно, сбудется. И безрассудное, радостное ощущение жизни, которое чувствуется каждой клеточкой тела и рвется подобно песни наружу, на поверхность, заставляя сиять глаза, наполняя жизнью улыбку.
Он видел, как плескаясь, словно волны, золотистый, янтарный свет, ткал, подобно искусной ткачихе, плел, как паутину, из огненного клубка маску. У маски был его облик. Его черты, его пропорции. Приблизившись, он наблюдал, как стихает буйное золотое сияние, как проступают краски, в какой-то миг, поняв, что смотрит же не со стороны, а изнутри.
Лиит рядом не было, она исчезла, словно растворившийся туман. Подойдя, к краю обрыва посмотрел вниз, на свое прежнее тело, безжизненное, словно тело человека, впавшего в кому. Вокруг этого тела уже сгущался туман. Странный, перламутровый туман, что поглощал его, мало – помалу отрывавшийся от земли, заставлявший парить
Алашавар усмехнулся, сам не понимая чему. Ущипнул свою руку. Почувствовал боль. Маска – напомнил себе, но не поверил. – Маска, – повторил упрямо. – только маска. Это тело – только маска, прикрывшая суть – мысли, желания чувства. Это отражение. А настоящее – мертво. Он проводил туманный кокон вобравший в себя то, мертвое тело, медленно исчезавший в недрах информатория. Проводил и пошел к выходу.
Не было обрыва и не было реки, беснующейся в теснине. Место, куда он вышел, было совсем иным. Тихие улочки, застроенные коттеджами, сады. Он, обернувшись, посмотрел назад. Там была та же тихая улочка, ветер играл с листвой, пробегая по кронам, вздыбливал лисья. Пахло морем. И стоило совсем немного пройти, что б узнать это место. Кор-на-Ри, город на островах – то ли столица, а то ли провинция....
Он прошел в свой кабинет, отметив, что Юфнаресс отсутствует, что полнейшая тишь царит в кабинете. Что даже часы не роняют звука. И понял, что он не один. Тонкий силуэт прорисовывался на фоне более светлого окна. Тонкий женский силуэт, повернутый к нему в профиль.
– Кто здесь? – позвал он.
Женщина медленно обернулась. Он, узнавая Лиит, вздохнул, чувствуя, как это нежданно. Негаданно. Невозможно. Она, пожала плечами, мягко, совершенно по-женски, шагнула к нему.
– Ты? – проговорил он, удивленно, – ты?
– Да, – ответила женщина.
Ее губы мягко коснулись его губ, дыхание, сладкое как мед, сплелось с его дыханием. Он смотрел на нее, чувствуя, что это не обман, не призрак, не мечта. Ее руки коснулись его лица, ее глаза вглядывались в его лицо, вглядывались жадно, впитывая каждую черточку. Он, наконец-то очнувшись, обнял ее плечи. Она была реальна, так реальна, он чувствовал ее дыхание, чувствовал биение ее сердца, тихие вздохи. Светлые пряди волос стекали ей на плечи, и он пьянел, осязая аромат ее волос....
– Ты пришла, – произнес он, не понимая, как это стало возможно.
– Я тебе нужна, – ответила женщина, – ты хотел, что б я вернулась, ты мечтал, ты проси судьбу, ты ничего не забывал. И я вернулась. В мире нет ничего невозможного.
– В мире Аюми.
– В этом мире. – поправила Лиит.
Юфнаресс пришел ранним утром. Ворвался, как стылый осенний вихрь. Пройдя в спальню, застыл на пороге. Сенатор, оторвав голову от подушки, посмотрел на него недовольно. Рядом, укрытая тонким шелком, спала Лиит, разметав лунное серебро своих волос. И лицо ее в сумрачном свете софрианского рассвета казалось светящимся, лунным.
– Что-то случилось? – спросил сенатор, тихо поднимаясь с кровати, увидев утверждающий кивок секретаря.
Сожалея, посмотрел на Лиит, на фигуру, скрытую за мерцанием шелка, на глубокие тени от темных ресниц. На легкую улыбку, которая жила в уголках губ, изгибы прекрасного, словно из света сотканного тела. Накинув халат, вышел из комнаты.
Секретарь ждал его, излучая напряжение, похожий на сжатую пружину.
– Что случилось? – спросил сенатор.
– Локита, – тихо, побелевшими губами ответил Антайи, – Локиту нашли сегодня в садах, мертвой.
Он не почувствовал ни испуга, ни облегчения. Только какая-то оторопь снизошла на мысли. Глядя в лицо секретаря, понял, что тот не лжет. Тот был несколько испуган, подавлен, но не ошеломлен. Словно этого ждал.
– Когда? – спросил вновь сенатор.
– С полчаса назад. Эта весть уже пошла по Софро. Ее не остановить. Вас ждут. Вас желают видеть. И надо что-то делать.
Сенатор молча поморщился, посмотрев в лицо Юфнаресса, как-то нехорошо усмехнулся.
– Кто ее убил? Только не лги.
– Воин Эрмэ, – тихо ответил тот. – Воин Императора.
Элейдж молча усмехнулся.
– Ладно, – заметил он, – иди, и жди меня на месте. Я сейчас приду.
Он быстро оделся, плеснув в лицо горсть воды из умывальника, освежил лицо. Посмотрел на Лиит, перевернувшуюся во сне, спавшую, уткнувшись лицом в подушку.
Казалось, от нее исходит свет, слабое, мерцающее, завораживающее сияние. Словно вырывается наружу заключенная в ней сущность огня. Уходить не хотелось, хотелось остаться рядом, сесть рядом, и гладить эти роскошные лунные косы, дыша одним воздухом с ней. Хотелось не отрывать от нее взгляда. Но этого он позволить не мог. «Спи, – прошептал он, – спи любовь моя, я вернусь. Скоро».
Он нагнал Юфнаресса в саду, не говоря ни слова, пошел рядом. Навстречу попадались люди. Люди с растерянными лицами. С непониманием в глазах, с напряжением, делавшем эти лица особенно обеспокоенными.
Спустившись в сад, он прошел вслед за Юфнарессом по неприметной тропе, ведущей в сторону, к пруду, на поверхности которого, укрытого от посторонних глаз, цвели белеющие лилии.
Он узнал среди присутствующих Архата, кивнул ему, слегка. Высоченный, рыжий ирдалиец виновато отвел взгляд.
– Он ее нашел, – проговорил в ухо сенатору Юфнаресс, – и воина видел. Кается, что не бросился за ним вдогонку, остался с Леди.
– Она была жива?
– В том-то и дело, что нет. Потому и кается.
Сенатор слегка качнул головой и осмотрелся.
Женщина лежала на земле, рассыпав вокруг седые жемчуга Сиоль-Со. Лежала, уткнувшись лицом в землю, раскинув руки. Пепельные пряди рассыпавшейся прически укрывали плечи. Сенатор, подойдя к ней, нагнулся, заглянул в лицо.
На лице, в мертвых зрачках застыл ужас. Ужас исказил черты, не оставив ничего от холодной, презрительно – высокомерной маски, не оставив ничего от холодной, высокородной красоты. Ее лицо стало просто лицом перепуганной женщины, не верящей женщины.
На одежде, на земле застыла кровь, вытекшая через десятки тонких, узких кинжальных порезов. Еще один пересекал шею – высокую тонкую шею, которую она так любила укрывать жемчугами. И этот разрез, без сомнения был смертелен.
Сенатор тихо качнул головой. «Вот она – плата, – подумал, отстранено, – плата каждого, кто приблизится к трону слишком близко. Не ты, так тебя. Рано или поздно».
