К Алашавару подскакал конник. Подняв голову, он узнал стража, его темные брови, раскосые глаза, смотревшие внимательно и остро. Апэйлан поприветствовал его кивком, молча поехал рядом, внимательно разглядывая местность окрест. Вскоре к ним присоединился Уйвисс, подъехал на невысоком, чубаром коньке, похожем на тех, что тянули груз, таком же покорном и кротком.
Удивление на лице купца было прописано крупными буквами, более явственно, чем на лице стража, он постоянно вертел головой, причмокивал губами. Пожимая плечами, посматривал на нищего оборванца так, словно видел его впервые.
– Не та дорога-то, – проговорил Уйвисс вдруг, – не та. Ходил я ранее тропой Нечаянных. Не те места это.
– Не те, – подтвердил страж коротко.
Элейдж удивленно пожал плечами. Обернулся назад, туда, где прекрасно было видно место ночевки.
– Ага, – подтвердил купец, – сзаду-то все оно, самое. Ничто не изменилось. Впереди дорога не та. Тут, невдали, скала была, прямая, будто ее кто ножом обтесал сразу с трех сторон. Нету скалы. И подъем должен быть круче. Нету кручи.
– И поворота перед перевалом нет, – заметил Апэйлан, – а еще полугода не прошло, как я тут бывал.
Алашавар промолчал, посмотрел вперед из-под руки. Там, над горами сияло солнце, слепя, не давая рассмотреть детали. Там, совсем близко, скалы расступались, словно устав карабкаться в высь.
Апэйлан ткнул коня пятками в бока, послал его в галоп, обгоняя телеги, помчался вперед ласточкой, так что только мелкая галька брызнула из-под копыт. Уйвисс покачал головой. Посмотрел на Алашавара, словно ждал ответа. Не дождался, так же, понукая, заставил конька трусить резвей.
Подъем обрывался резко и вдруг, скалы расступались, открывая вход в долину. Там, ниже, в огромной чаше жемчужного озера отражались пики гор, небо, солнце. Около озера легкий ветер гнул травы, пригибал к земле, они колыхались как волны на поверхности озера.
Лиит ждала, сидя на валуне, невдалеке от того места, где начинался спуск в долину. Он узнал ее по светлым косам, ничем не прикрытым, полным сияния волосам. Тяжелый, узорный шелк плаща спадал с ее плеч, струился по земле. Заслышав шаги, женщина обернулась. И на какой-то миг Алашавару почудилось, будто он оглох и ослеп. Ее красота набрала полную силу, как цветок в урочный час. И чудилось, будто от нее исходит тонкий аромат, кружащий голову, и сияние, что слепит глаза.
Ее лицо скрывала маска, оставляя открытыми только глаза, подбородок, губы. Глаза смотрели, улыбаясь, а рядом, у ног, вился, похожий на ручного зверя, огненный шар, постоянно менявшийся, превращаясь, то в птицу, то в цветок, то застывавший ненадолго в покое. Алашавар сделал шаг вперед, к ней и почувствовал, как что-то пристально его разглядывает, словно изнутри, подселившись в душу, отслеживая мысли и чувства, некто доброжелательный, но настроенный иронично и сомневаясь.
Шар подлетел к лицу, переродившись в огненное отражение. Его отражение, что, теряя силу и жар огня, медленно, остывая, становилось все более и более похожим на него самого.
Почувствовав, что стоит, не в силах оторвать ног от земли, он, так же, чувствовал спиной, как застыли его спутники. Как стоят, мужики, едва дыша, глядя на дивное диво. Как тихий вздох вырвался с губ купца, как зашептал слова молитвы Апэйлан.
От озера поднимался туман, плыл, укутывая землю и небо белесой ватой. В нем растворилось все – путники, повозки, ржание лошадей, тихие слова божбы, пропали скалы, небо, озеро у их ног.
И тихий, похожий на шелест ветра в листве, откуда-то донесся прозрачный, легкий звук. Лиит, подойдя, смотрела на Алашавара, смотрела прямо ему в глаза, и, ошеломленный он почувствовал ток ее чувств, ее мыслей. Огненный двойник пропал, словно сквозь землю провалившись, растаяв, исчезнув, сгинув. Были только он и она. Двое. Во всей Вселенной.
Она улыбалась. Молчала. Молчал и он, так же, улыбаясь, чувствуя, как легчает на душе, как становится необыкновенно светло и умиротворенно там, внутри, где полагается быть душе. А потом туман растаял. И не было озера, не было скал, вместо скал были шпили хрустальных башен, вместо озера сияющая гладь, похожая на расплавленное золото.
Обернувшись, он посмотрел на караван, на застывшее, со слезами на глазах, лицо Уйвисса, что, сняв шапку, держал ее в руках. На лицо Апэйлана, удивленное, изумленное, светлое. На лица мужиков, что просветленные, казались лицами взрослых детей, которым кто-то подарил новую сказку. По лицам многих, если не всех катились слезы. И даже животные стояли смирно, не шумя.
Алашавар посмотрел на мальчишку – подростка, что стоял, опираясь на телегу, и так же, как все, смотрел на проступавший, через кисею отлетавшего тумана город.
– Пойдешь? – спросила Лиит.
Мальчишка дернул кадыком и вдруг, отрицательно мотнул головой, словно испугавшись.
– А они? – спросил Алашавар, глядя на караван и караванщиков, понимая, что они не видят ничего, кроме сказочного града, зачаровавшего их. Ни его, ни Лиит, ничего кроме ярких, сверкающих и переливающихся башен.
Лиит покачала головой. Чисто отрицательно, так, что он понял, что остальным далее хода нет. И быть не может.
– А Тайтамир? – спросил он, почувствовав тревогу за караван, принявший их на несколько дней пути.
– Тайтамир, – прошептала Лиит тихо, – не дождался их Тайтамир. Устал ждать, ушел. Время неодинаково бежит в разных уголках Вселенной, Элейдж. Что здесь час – там столетие. Их дороги с Тайтамиром разошлись на десяток лет. Дорога к перевалу уже чиста.
– И пойдет бродить по миру легенда о затерявшемся во времени караване... – иронично заметил он
– Пусть, – улыбнулась она, – это лучше, чем позволить им сделать лишний шаг, что, может быть, отделяет их от смерти или безумия, пожелай они приблизиться к городу. Не многим дано ощутить, что кроется там, у тебя в душе, и не повстречаться с драконом. Это лучше, чем позволить им, просто идя по тропе, полечь под стрелами разбойников. Пусть по миру летит еще одна Легенда. Быть может, она приведет их потомков, когда-нибудь, к нам. Тот, кто способен мечтать, способен понять....
Сенатор слегка поежился от налетевшего порыва ветра. Так давно, так уже, затуманенное далью лет, нереально все было. И та встреча, и тот мир, и путь. Он не думал, что когда-нибудь доведется повторить то паломничество. Пусть в другом мире, но вот так же упрямо, карабкаясь к цели. Так же, только в этот раз нет Лиит, нет ее улыбки, нет света ее лица, чудесного, чуть неправильного. Нет проводника, который бы мог направить его в нужную сторону. Есть только чувство, что сродни стрелки компаса, могло подсказать, куда лежит его путь, и послушный ему, он шел. Шел, торопясь, буквально спиной ощущая, что расстояние между ним и преследователями сокращается с каждым шагом.
Он не мог понять сам, что, зачем, почему его погнало в горы. Просто пришло ощущение, которому он не смог не повиноваться. Как тихий голос, как тонкий зов, ответивший на его мольбу о жизни, на его просьбу. И чувствуя, что не может противиться этому тихому зову, не может забыть об этом, спонтанном, неожиданном желании, что заставляло гореть ладони и пятки, звало в путь, он пошел.
Поднимаясь по узкой, крутой тропе он слышал шум беснующегося где-то в глубине потока, шорох камней под своими ногами. Глядя на небо, на ажурный рисунок созвездий, понимал, что близится утро, и с каждым шагом все ближе и ближе рассвет. С каждым шагом, и с каждым вздохом. И не было отчаяния или желания сдаться.
Эта гонка на пределе сил, вызывала кураж, кружила голову упоением азарта. И мысли текли стократ быстрее, неслись как горный поток, который ничто не в силах остановить. И память приподнимала завесу времени, отдавая прошлое, каждый эпизод так ярко и отчетливо, словно все происходило только вчера. И тело пело, словно гонка только прибавила сил, заставив кровь быстрее нестись по венам, смыла разный ненужный хлам. Ушли и беспокойные мысли. Не было ощущения, что он мог не дойти. Он шел. И он обязан был успеть.
Тропа, заметная в хаосе лишь ему одному, привела его перед самым рассветом на небольшую площадку, нависшую над где-то глубоко беснующимся, рвущим скалы потоком. Дальше хода не было. Впереди отвесом вставала скала, гладкая как зеркало, вертикальная, и Алашавар понял, что ему на нее не взойти. И не было нужды. Скала кончалась пиком. И спуск был бы так же непрост, как подъем.
Он остановился, понимая, что больше некуда идти, что путь кончен, что где-то и в чем-то он непоправимо ошибся, и что эта ошибка фатальна. Мысль эта принесла легкий осадок горечи. Он, обернувшись, посмотрел назад, на путь пройденный ранее.
Совсем невдалеке он чувствовал преследователей. Им осталось пройти совсем немного, самую малость. Сенатор, подняв взгляд, посмотрел на небо, с которого кто-то словно стирал звезды. Оно светлело с поразительной быстротой, и легкие облака уже набрали в себя кармина солнечных лучей.
