– Вот тебе и прилетели, – задумчиво обратился к самому себе он. – Куда ж это тебя в очередной раз занесло, Ласточка?
Бромур Туркун, не так хорошо знавший обычаи здешних, почему-то отказывался постичь причину, заставившую его товарища покинуть привычный комфорт собственного дома и ринуться куда-то сломя голову. Как-то уж не вязалось это в голове командора с образом этого славного малого. Но вот эта бумажка, находящаяся у него в руках, свидетельствовала об обратном. Благодаря ей одно все-таки для Бора хоть немного прояснилось – теперь он знал, почему так и не смог отыскать пилота. Того просто не было в Лабиринте. Неожиданная новость.
– Командор Туркун, – внезапно прервал мысли Бромура немного встревоженный голос.
– Да?
Бор оторвался от созерцания необычного места, пытаясь понять, что же такое опять могло приключиться у него в летном крыле. То, что произошедшее действительно, как говорится, имело место быть, он не сомневался. У младшего пилота, стремительно ворвавшегося в его кабинет, был не на шутку встревоженный вид.
– Что случилось? – без предисловий сразу же обратился командор к вошедшему.
– Там… Там госпожа Рыба… Она желает вас видеть, командор Туркун. Я…
– Бор! – дверь, поспешно прикрытая пилотом, с легкой руки пророчицы распахнулась настежь, а сама она метнулась прямиком к Бромуру Туркуну, едва не налетев на него.
– Что-то беспокоит вас, госпожа Рыба? – мягко произнес он, стараясь не подавать вида, что и сам изрядно ошарашен таким небывалым визитом. – Успокойтесь. Все хорошо. Вот он я, – а потом, уже обращаясь к растерянно застывшему младшему пилоту, продолжил: – Эй, парень, будь добр, позови-ка сюда кого-нибудь из медицинского крыла и поддай-ка ветерку.
Слова Бора, видимо, привели его подчиненного в себя, и тот не замедлил исчезнуть, ну а сам командор попытался усадить обеспокоенную пророчицу, попеременно пытаясь хоть как-то вникнуть в ее бессвязную речь.
– Тьма… Тьма… – то шептала, то неожиданно выкрикивала она. – Она наступает… С востока… Там так темно, Бор… Так темно… – и вот ее голос срывается и до Туркуна доносятся лишь жалобные всхлипы. – Мне страшно… Так страшно…
– Все будет хорошо, – тихо говорит он ей, пытаясь успокоить.
– Там так страшно… – не обращая внимания на командора, продолжает она.
– Я знаю, – ласково отвечает ей Бор, – но сейчас вы ведь тут. У меня в кабинете. Здесь тепло и уютно. Вы же знаете, госпожа Рыба, что тут вам ничего не угрожает. Я ведь здесь вместе с вами. Все будет хорошо, – сызнова повторяет он, стараясь донести до блуждающей где-то совсем не в этом мире пророчицы.
Но старания Бромура Туркуна тщетны. Женщина точно и не слышит его. Она шепчет, всхлипывает, истерично заглатывая воздух, прерывисто говорит. Одно и то же. Пророчица словно ходит по кругу из слов, точно читая древнюю жалобную песнь, смысл которой утратил собственную силу, стоило тексту лишиться начала и конца. Бесконечная цепь из неимеющих смысла фраз. Вот Рыба подхватывает то один, то другой куплет. Мешает их и, вновь завираясь, перескакивает со строки на строку. Забывается. Зыбкая марь тянет ее за собой, но она, пытаясь удержаться, хватается за твердую материю прежних строф. И, заново произнося их, словно спасает себя от той устрашающей жути, залегшей внутри этих плетущихся странной канвой легковесных предложений.
Уже понемногу выдыхаясь, пророчица постепенно начинает выходить из странного оцепенения. Все еще дрожа всем телом и едва слышно бубня, она мало-помалу приходит в себя.
Бору на какое-то мгновение чудится удивительная схожесть Рыбы с могучими водами его родного северного океана. Она так же глубока. Так же болезненно-тревожна. Неумолимо-слепа. Лишь неведомые циклы держат женщину в своих цепких объятьях. Белоснежное ночное светило, сокрытое даже от нее самой, крепко привязало ее к себе. Заточивши навеки. Лишь оно одно да чудовищные подводные течения имеют силу над ней. Толща вод объята вечными сумерками, а рябь на поверхности исподволь лихорадит. И теперь она смотрит на него. Эта безбрежная грязно-серая океаническая гладь.
– Вот видите, – негромко продолжает он, – все не так плохо, как вам казалось.
– Тьма… – произносит Рыба еле слышно и после этого окончательно замолкает.
Последнее слово, точно затерявшийся край головоломки, разбивает холодный и мрачный северный пак, в котором была заточена душа этой женщины, и, произнеся его вслух, она как будто освободилась от того темного, исподволь рвущего ее на части бессознательного, ярким всполохом вспыхнувшего перед глазами Бора.
В глазах женщины понемногу утихала буря, и вот уже хлипкое спокойствие заволокло ее бескрайний внутренний горизонт, пряча за стеганым одеялом ненадолго пробудившееся естество, кутая его под настилом из рыхлого покрова спасительного безумия.
Да, она была безумна. Бромур Туркун знал это.
Перед ним предстала несчастная женщина, жалкая и сломленная под порывами ломкого ветра, несущего свою волю с Изнанки. Некогда лишенная своего права на нормальную жизнь, она, с трудом пережив Волны, разруху и жесткие жернова войн, все же сдалась на волю победителя. Нет, не тому, что приходит с приливом, неся на своей спине знамя ореанского ига, уничтожая все на своем пути, а с тому, что неслышно ступает с наветренной стороны, стелится позади, легковесной паутиной опускаясь у самых ног, невидимым пологом ступая след в след истинного путника. Тень завладела ее душой. Околдовала. Слилась с ней воедино, обрекая на долгое мучительное существование, больше схожее со смертью. Но это еще не все ужасы, на которые была она обречена. Ведь тень питалась ее жизненной силой. Иссушая Рыбу понемногу.
Ей предстояло бесконечное бесцельное существование до тех пор, пока сумеречная земля окончательно не обратит ее душу в прах, оставив после себя лишь выжженную опустошенную оболочку. Страшная участь, грозящая каждому из истинных. Жестокая расплата за то, что они могут ходить под багряным небом Изнанки и чувствовать ее пронзительный двуликий ветер.
Увы, но она не первая и вряд ли последняя, кого ослепило под сводом пепельных пустошей. Сизая пыль той стороны обманчиво прекрасна – это знал каждый из Пути. Изнанка любит своих детей. Любит так сильно, что ее чувства убийственно безраздельны. Она дарит им целую пригоршню возможностей, и она же отбирает то единственно важное, что спрятано в хрупких телах путников – их жизни. Пепельная земля бездумно пожирает их. Иногда быстро – ведь кончина под нерушимым червленым сводом сродни драгоценности, иногда так мучительно медленно, как это происходило с Рыбой.
Да, женщина все еще далека от того единственного будущего, что ей уготовано, но Бор видел, что чем больше проходило времени, с тех пор как он впервые узнал о ее состоянии, тем хуже ей становилось. Неизлечимая болезнь все сильнее подтачивала ее. Бромур Туркун понимал это не хуже других. Поговаривали, что уже недалеко до того момента, когда пророчицу, как и многих до нее, придется заточить, во избежание худшего. И для нее и для других. Безопасность Гильдии Ветра превыше всего.
– Все хорошо, все хорошо, все хорошо… – повторял и повторял Бор, стараясь хоть немного облегчить ее ослепшее горе.
Рыба, Луана Поленица… Сколько их, тех, кого так покалечила Изнанка? Сколько их было? Сколько будет? Командор не знал ответа на этот вопрос. О таком у них не принято было говорить вслух.
Пророчица… Пророчица ли?
Просто несчастная, обреченная блуждать среди осколков своей собственной памяти. Границ времени для нее теперь уже не существовало. Потому порой она говорила о том, что могло произойти, а порой о том, что уже происходило. Увы, ее слова не всегда имели смысл, ведь видения реальностей в ее голове временами так сильно путались с ее собственной фантазией, что она уже не могла отличить одно от другого. Разрушительная сила жестоко отправляла плутать ее по лабиринтам подсознания, лишив ее разума. Оттого и говорила она, как древние вестники судьбы: урывками оживших снов, лоскутами возможностей да ленной неопределенностью. И видела не только свою жизнь. Та была слишком коротка, да и вряд ли смогла вместить в себя столько цветных осколков чужих судеб. Тень дала ей возможность заглянуть за грань, словно повторяя вновь и вновь – времени не существует. Нет той границы, что отделяет прошлое от будущего. Да, путники умели обманывать время там, на Изнанке, но вот здесь, в обычной реальности, уже никого не обманешь. Здесь всегда были мгновения. Зыбкие стуки часов. Отрывисто короткие секунды. Но для Рыбы уже ничего не было. Ее тело все еще жило по законам мироздания, но изуродованная Изнанкой душа уже присоединилась к тому незримому потоку небытия, из которого создана была пепельная земля.
– Они ворвутся, – словно осенний ветер затеребил занавески, так глухо и непривычно заскрежетал ее голос. – С востока… С Волной… Кровь прольется на замшелые отроги Белого Града… Близится час Буревестника… Истины сломают свои замки… Волна сметет их… Она уничтожит все… Древние падут на колени перед ней… А те, кто идет за ними, – умрет… И не будет конца горю и небесному гневу… Реки… Кровавые реки потекут отовсюду… Мор… Голод… Тьма… И не будет им больше конца… Волна сметет все… Сильнее… Страшнее… Скрижали холода сотрут Белый Град… Уничтожат все то, что по правый берег Тумана… Так холодно… Так страшно… И… И…
