— То есть вы хотите сказать… Не хотите ли вы сказать, что это я ограбила банк?
— Прошу простить мою настоятельную дотошность, но именно так и получается. Ваша заколка с бриллиантами слишком известна в городе, вы имели честь носить её на многих мероприятиях… Простите, я волнуюсь, — полноватый полицмейстер вытер лоб платочком. — Не соблаговолите ли вы пояснить, как попала туда ваша вещь?
Она не ожидала такого подвоха. О заколке, как и о многих других ювелирных украшениях, она вспоминала не часто.
— Смею вам напомнить, что я дама, не нуждающаяся в деньгах. Мне не нужно грабить банки, чтобы жить достойно, согласно моему положению в обществе. Я сама являюсь меценатом и раздаю деньги нуждающимся.
Лиля успела заработать определённое реноме в свете, а тут вдруг так неожиданно, безо всяких к тому оснований, посягнули на её доброе имя.
— Да-да, — торопливо соглашался Суханов, успевая протирать при этом платочком мгновенно покрывающийся испариной лоб. — И тем не менее…
Лиля решительно встала, давая понять, что разговор окончен.
— Думаю, нам больше не о чем говорить, — твёрдо сказала она. — А если вы считаете иначе, я поговорю с губернатором, возможно, вы занимаете не своё место. Да, вот, пожалуй, в ближайшую субботу у нас благотворительный бал, господин губернатор непременно пригласит меня на танец и тогда я спрошу его, почему ко мне в дом врывается жандарм и обвиняет меня в ограблении банка.
Суханов тоже встал, его грудь вздымалась от волнения. Он прекрасно понимал, что эта дама запросто может решить его судьбу и карьеру на любом балу с любым из высокопоставленных поклонников.
— Прошу прошения за мой нежданный визит, но я обязан был… по долгу службы… выяснить, чтобы не вызывать вас в участок, не бросать тень на ваше чистое имя…
Когда он наконец покинул их дом, Лиля и дворецкий, глядя друг на друга, думали об одном и одно лишь имя было у каждого на уме — Наташа. Вслух подобное предположить они не решались.
Лиля пошла в свою спальню проверить шкатулку. Здесь, в заветной расписной палехской шкатулочке, закрывающейся на маленький серебряный замочек, находились её драгоценности из тех, которые были, что называется, на каждый день. Особо ценные она хранила в сейфе, том, что стоял в подземелье. Следом за ней прошёл дворецкий. Вдвоём они осмотрели замок и увидели на нём мелкую царапинку — кто-то вскрывал его булавкой. Они переглянулись и открыли шкатулку. Лиля высыпала её содержимое на туалетный столик и стала перебирать свои ювелирные украшения.
— Смотри-ка, и правда нет гребня из слоновой кости.
Это был гребень из слоновой кости с самоцветами, которым она часто украшала волосы. Когда она кружилась в танце, свет падал на бриллиантовые камушки, блики от которых отражались по всему залу.
Порывшись в своём ювелирном богатстве, она обнаружила, что не хватает золотого браслета с рубинами, а также одной золотой серёжки с изумрудами, вторая преспокойно покоилась на дне шкатулки. Становилось ясно, что изделия взяты для одной только цели: подкинуть её вещи на место преступления, чтобы подозрение пало на неё. Но кто это сделал? Неужели Наташа?
— Не может быть, — возразила Лиля собственным мыслям. — Ведь я же спасла её от голодной смерти, дала прибежище… Она не могла так поступить!
— И тем не менее, выходит, что так, — ответил дворецкий.
— Но за что? Что плохого я ей сделала?
— Так, всё. Давай забудем, — дворецкий встал и взял за руку Лилю, чтобы увести её, но она выдернула свою руку.
— Но я хочу объяснений! Пусть она объяснит причины своего поступка!
— Да у кого же ты спросишь? Ведь нет её.
Были вызваны все домашние работники и дотошно допрошены. Никто определённо не знал, куда делась Наташа, но то, что она собралась в одночасье и уехала с вещами на подъехавшем фаэтоне с закрытым верхом, видели все. Матрёна даже разглядела одного из тех её спутников, с кем она уехала.
— Там был один такой лиходейского вида человек. Он помог ей сесть в фаэтон и они уехали.
— Что значит «лиходейского вида»? — переспросили её одновременно Лиля и дворецкий.
— Ну как будто он из воровской шайки, — как смогла, объяснила Матрёна.
Лиля задумалась. Она поняла, что за ней следят. Следит преступный мир и вот теперь она уже попала под присмотр полиции. И потому больше не было смысла оттягивать разрешение своих дел. Промедление могло бы привести её к катастрофе. Надо приниматься за дело: сообщать о своём происхождении, приобретать сторонников, перетягивать в свой стан тех, кто может быть ей полезен: полицию, военных, репортёров.
А ведь она планировала начинать всё в своём городе, оттого и создавала себе определённое реноме — чтобы сначала её полюбили, а потом чтобы поверили и пошли за ней. Оказалось, что время и усилия, потраченные на это, пропали даром: она не может позволить себе такую роскошь — действовать в своём городе. Сколько стараний приложено, сколько денег вложено в свою репутацию — ведь немеряно жертвовала нуждающимся, скольких высокопоставленных поклонников она очаровала, скольких генералов поймала в свои тенета, была героиней светской хроники, стала вхожа в любые влиятельные кабинеты — и вот поди ж ты, так глупо попасть впросак. И кто этому посодействовал — та, которую она избавила от погибели, от позорного падения в пучину срама и бесчестия стать ради куска хлеба доступной женщиной. Лиля дала ей кров, предоставила к её услугам всё, что имела сама — и что получила в ответ? Нож в спину. Наташа исчезла без каких-либо пояснений, а теперь ещё и пытается подставить её, обвинив в причастности к ограблениям банков, и упрятать за решётку.
— Дворецкий, мы должны её найти и отомстить, — жёстко сказала Лиля.
— Я думаю, что мы больше никогда не увидим эту особу, — ответил он. — Скорее всего, она уже далеко отсюда, куш они взяли хороший в банке, так что уехать смогли куда угодно без проблем.
Ладно, уехала так уехала. Бог с ней.
Лиля гордо выпрямила осанку. Она помнила, чьим потомком она является и потому решительно и бесповоротно взяла себя в руки. Отныне никаких сантиментов. Отныне только борьба. И начнёт она её с близлежащих городов, постепенно расползаясь по империи. Главное — не попасться в самом начале, поэтому на первых порах должна быть строжайшая конспирация. А потом, когда у неё появятся приспешники, станет легче, они её защитят, прикроют, встанут горой за свою новую императрицу.
Часть 2
Нижегородский следователь Викентий Павлович Иванов был призван в Петербург. Он был лучшим сыщиком своей губернии, успел к этому времени стать легендой нижегородского сыска, пред ним трепетали все уголовные элементы, потому как не было у Иванова проблем с раскрытием даже самых закомуристых злодеяний. Он легко распутывал самые сложные дела, выводя на чистую воду и злоумышленника-татя из черни, и хитрована-чиновника, запустившего вороватую руку в державную казну, и лукавую молодую жёнушку, жаждущую извести престарелого мужа, дабы заполучить желанное наследство и пойти под венец с юным полюбовником. При этом у Иванова не было препятствий в том, чтобы призвать к ответу провинившегося: он выдвигал обвинения всем, независимо от их положения в обществе, в том числе и высокопоставленным лицам, чем заработал себе определённую репутацию. Одни считали его кристально честным и неподкупным, другие отзывались о нём нехорошими словами, говоря, что такой человек и не человек вовсе, а молох, готовый перемолоть всякого ради своей карьеры.
Именно такой сыскарь — высокопрофессиональный и неподкупный — и требовался в столице. И его призвали для служения обществу.
Старому холостяку Иванову собраться было, что называется, только подпоясаться. Он легко переехал в другой город, а там на него навалилась груда дел, которые отнимали у него всё свободное время, домой он приходил лишь переночевать.
Комнаты с отдельным входом он снял во втором этаже дома вдовы Старостиной. До него здесь жили свободные художники. Вернее, снимал жильё один художник, а жило их тут много. Вели они себя иногда совершенно непотребным образом, попойки проводили частые и много шуму от них было, потому вдова, устав от собственного долготерпения и жалоб соседей, отказала им в жилье.
