class="p1">Во французском судопроизводстве фигуры прокуроров и адвокатов были чрезвычайно важны. Они не считались магистратами (должностными лицами), поскольку жили не за счет жалованья, а получали гонорары со своих клиентов. Они также не состояли в судебных корпорациях, однако же считались связанными с судами узами клятвы. Прокуроры вели всю документацию судебной тяжбы, адвокаты же произносили речь в суде. Профессия адвоката считалась гораздо престижнее прокурорской. Адвокат должен был иметь университетскую степень, он мог (по крайней мере — в теории) стать магистратом — советником парламента или иного высшего суда. —
П. У. 195
В княжествах Северо-Восточной Руси XIV–XV вв. крестоцелование было обязательным элементом фиксации вассальных отношений между князьями (великими и удельными, великими и служилыми), между князьями и боярами (в широком смысле слова). Целование креста сохранило ключевое значение и при присяге в XVI — начале XVII в., когда на смену вассальным связям пришли отношения подданства. — В. Н.
196
Недельщики выполняли различные функции судебных приставов: они вызвали в суд участников разбирательства, свидетелей, производили (при необходимости) сбор свидетельских показаний на местах (в т. ч. проводили «повальный обыск»), были исполнителями судебных решений в отдельных случаях или же присутствовали при их исполнении. — В. Н.
197
Эта фраза показательна для Маржерета. Он наверняка был знаком с полемикой об «истинном благородстве истинного дворянства», вспыхнувшей в годы религиозных войн и продолжавшейся в течение многих лет. Если в первой половине XVI в. в обществе преобладало расширительное толкование (дворянство, «обретенное в силу добродетелей» на службе королю, почиталось «истинным»), то к рубежу столетий общественное мнение более склонялось к признанию «истинно благородным» только дворянство «крови». Именно в начале XVII в. в репертуар сословной градации входит понятие «дворянство мантии»: оно было призвано отделять аноблированных чиновников от «подлинного» дворянства «шпаги». Сословно-политический словарь Русского государства должен был импонировать Маржерету — его понимание не расходилось с российской практикой. Приказные чиновники высшего и среднего уровня вписывались в обширный слой «служилых людей по отечеству». В него же входили и вновь поверстанные в городовых детей боярских лица незнатного или сомнительного происхождения. Все они, как и родовитейшие представители титулованной и нетитулованной знати, определяются современными исследователями объединяющей (весьма широкой) категорией «дворянства». — В. Н., П. У.
198
Хотя в начале фразы Маржерет говорит о дворянстве вообще, в его максимальных социальных границах, далее он излагает распорядок дня не просто дворянина или даже не просто члена государева двора во время его пребывания в Москве, но именно члена Думы по статусу или по должности. О дневном сне иностранные авторы упоминают нередко. — В. Н.
199
В такого рода фактах смешивались морально-этические и имущественные аспекты — отказ от «сговоренной» свадьбы мог рассматриваться с любой стороны (и жениха, и невесты) как посягательство на личную и семейную (родовую) честь, а также как нанесение материального ущерба (особенно при отказе невесты). Сумма денежной компенсации называлась зарядом, а документы такого рода — «зарядными записями». — В. Н.
200
«И сказали рабу: кто этот человек, который идет по полю навстречу нам? Раб сказал: это господин мой. И она взяла покрывало и покрылась» (Быт. 24:65). Дополнительный штрих, свидетельствующий в пользу гугенотского прошлого капитана (ср.: Зорин Н. В. Русский свадебный ритуал. М., 2001). — В. Н., П. У.
201
Трудно сказать, насколько точно наблюдение Маржерета о завышенной оценке приданого и уплаты этой повышенной суммы мужем в семью жены в случае ее бездетной смерти. Необходимо уточнение: оценка могла производиться в отношении недвижимого имущества, а также драгоценностей и ценного платья. В принципе, приданое считалось личной собственностью супруги, но эти права актуализировались ею самой в случае смерти мужа или же его пострига, а также ближайшими родственниками в случае ее бездетной кончины. Во Франции завышенная оценка приданого в XVII в. не была редкостью (по мотивам престижа, в чем могли сойтись интересы семей и жениха, и невесты). В случаях бездетной смерти супруги в ее род возвращалась именно зафиксированная сумма (по крайней мере, формально). Но во Франции существовала так называемая «вдовья доля», т. е. имущественное обязательство мужа, полагавшееся супруге в случае его смерти. В некоторых областях оно могло превышать приданое (в стоимостном выражении) в те же два-три раза. В России вдова, помимо приданого (в натуральном или денежном виде), обычно получала по завещанию супруга определенную долю его имущества отдельно от детей. — В. Н., П. У.
202
Двойственность терминологии Маржерета (слуги, в данном контексте, несомненно, холопы, обозначены у него двумя словами — «esclaves» и «serfs») проистекает из сложности описываемого явления. Необходимо учесть два момента. Во-первых, серваж (одна из наиболее ранних и тяжелых форм личной зависимости крестьян от сеньора) не был рабской зависимостью (последняя сохранялась в средневековой Франции в очень незначительных масштабах в форме домашнего рабства). К концу XVI в. от древнего серважа остались лишь некоторые следы в нормах права ряда провинций. Вот одна из причин, почему капитан как бы колеблется в выборе термина, используя оба в одной фразе. Во-вторых, Маржерет — столичный житель Российского государства, перед его глазами возникала прежде всего панорама жизни московских домов его русских знакомцев. Положение же холопов на барском дворе в Москве и в сельской (вотчинной или поместной) усадьбе барина существенно разнилось по ряду характеристик. Не входя в детали, отметим самое существенное. Холопство с середины XVI в. существовало в двух видах. К первому относились полные, докладные и документально оформленные старинные холопы. Только их (и то с рядом важных ограничений) можно охарактеризовать как «esclaves». Уже в начале XVII в. фактически исчезли полные и докладные холопы, старинные пополнялись исключительно за счет естественного прироста (их численность медленно, но неуклонно сокращалась). Второй вид представлен кабальными (по служилой кабале) и добровольными холопами. Все попытки власти законодательно запретить существование последних (переводя в разряд кабальных холопов) оказались неудачными, и эта форма зависимости (ее никак нельзя назвать рабской) оказалась живучей на протяжении всего XVII в. Кабальным людям в 1597 г. запретили прекращать зависимость путем выплаты долга — служба для них заканчивалась только со смертью господина. Но тот же закон отменил наследственный характер кабальной службы: холоп и его семья становились свободными в момент смерти хозяина (другое дело, как эта норма
