На кушетке лежали двое. Мужчина и женщина. Обнаженные. То, что вначале ей показалось милой шуткой, теперь уже выглядело делом серьезным и отчего-то неприятным.
Осталась последняя фотография. Она не хотела смотреть ее, но не смогла перебороть в себе инстинктивного предчувствия и перевернула снимок, чтобы было видно изображение.
Теперь мужчина и женщина сидели на кушетке. Вернее, на ней сидел один мужчина, а женщина была у него на коленях. Она обнимала его за шею, а он ее за талию.
Картинка была довольно неясной. Трудно было рассмотреть выражение их лиц, но черты лиц различались вполне удовлетворительно…
Холли сразу узнала мужчину, несмотря на то, что крыльцо было закрыто тонкой сеткой от мошкары. Внутренний голос неуверенно настаивал на том, что тут какая-то ошибка, что это не может быть он. Но все, увы, говорило за то, что она видит на фотографии Роберта.
Через минуту она узнала и ту женщину, которую он держал у себя на коленях и обнимал. Это была Мерита, экономка, которая приглядывала за домом на Таравере. Черты ее лица различались не так ясно, как у Роберта, но Холли не могла ошибиться. Эти длинные черные волосы… Эти роскошные формы…
Холли осторожно сложила фотографии вместе и положила их обратно в конверт. Она обращалась со снимками так, как будто это были прошлогодние засохшие листья, которые могли рассыпаться в прах от одного неосторожного движения. Рука, державшая фотографии, дрожала. Она нащупала другой рукой стул и без сил повалилась на него. Несколько минут она сидела в неподвижности, глядя в пустоту перед собой. Мысли отяжелели так же, как и мышцы. Она словно окаменела внешне и внутри.
Спустя какое-то время, — она потом не могла вспомнить, когда именно очнулась, — Холли наткнулась взглядом на письмо, также бывшее в конверте. Она взяла его в руки и, раскрыв, стала медленно читать…
Коффин с жадностью поедал ужин. Сегодня выдался хороший, прибыльный денек. До «Дома Коффина» дошел слух о том, что цены на шерсть совершили еще один заметный скачок вверх. Вдобавок к этой радости его ждала еще одна: на неделю раньше из плавания вернулся один из его кораблей «Альбатрос». Капитан говорил, что ему еще никогда так не везло с попутными ветрами. Коффин в сопровождении Элиаса Голдмэна посетил судно, чтобы проверить груз и вполне удовлетворился осмотром: английские подрядчики ничего не забыли, погрузили в трюмы «Альбатроса» все, что обещали.
К тому же Кук сегодня, кажется, превзошел самого себя. Особенно сочной и вкусной была жареная утка. Впрочем, Холли, сидевшая на противоположном конце стола, казалось, не разделяла его хорошего настроения. Она вообще почти не притрагивалась к еде, лишь изредка зацепляя вилкой незначительные кусочки темного, блестящего от жира мяса. С самого начала ужина она не проронила ни слова.
Дожевав сочный кусок утиной грудинки, он вытер губы полотняной салфеткой и взглянул на жену.
— Что с тобой сегодня, дорогая? Ты бледна, как призрак. Как будто на тебя вылили ведро воды и оставили на морозе. Что стряслось? Ты не забыла о том, что сегодня вечером мы идем на чай и десерт к Хэмптонам?
К своему удивлению, Коффин заметил за собой в последнее время одну деталь: ему стали нравиться эти вечеринки у знакомых и коллег. Он с нетерпением ждал сегодняшнего вечера. Хэмптоны привезли из Парижа повара, который делал такие сладости, каких Коффин не едал со времени своего переезда в Новую Зеландию. Это раньше он был равнодушен к сладкому, а теперь с возрастом и богатством его вкусы стали меняться. Это раньше он был строен, как олень, потому что ежедневно выезжал на лошади прокатиться по окрестностям и карабкался по вантам на своем корабле. Теперь его талия заметно округлилась, что его не очень-то волновало.
— Я не иду, Роберт.
Он не сразу понял этой реплики своей жены. Когда же понял, то отложил салфетку в сторону и нахмурился.
— Что ты имеешь в виду под этими словами? Что значит, ты не пойдешь? Чепуха какая-то! Тебе Хэмптоны всегда нравились больше, чем мне.
— Я сказала, что не пойду.
— Да что случилось-то? Плохо себя чувствуешь? Вместо ответа она поднялась из-за стола, достала из сумочки, висевшей на спинке стула, что-то белое, подошла к нему и бесцеремонно кинула пачку каких-то бумаг прямо на его тарелку. Оказалось, что это были фотографии.
Он непонимающе уставился сначала на них, потом на жену.
— Что это такое? Плохие вести из дома?
— Нет. Не из Англии.
Заинтригованный Коффин сделал глоток вина из своего бокала и взял бумаги. Когда он проглядел несколько первых снимков, лицо его потемнело.
На последнюю фотографию он смотрел дольше всего. Когда же он присоединил ее ко всем остальным и отложил в сторону, то понял, что жена все еще стоит над ним и смотрит ему в затылок. Он физически ощущал этот ее тяжелый взгляд. Внезапно его обуяла ярость. Он схватил фотографии и отшвырнул их на середину стола.
— Чепуха! Все чепуха! — проговорил он сквозь зубы.
— Чепуха? — переспросила она каким-то непривычным, сдавленным голосом. — Ты что, Роберт?! О какой чепухе ты говоришь?!
Он не мог поднять голову и посмотреть ей в глаза.
— Фотографии можно подделать. Я знаю, с ними можно делать все, что угодно. Нужен всего лишь опытный фотограф, художник и химик.
— Ты что, пытаешься убедить меня в том, что это не ты сидишь на кушетке с экономкой на коленях?!
— Я говорю только то, что лица можно без труда подделать.
Она отошла от него на шаг, не спуская с него широко раскрытых от отчаяния и гнева глаз.
— Ты, наверно, думаешь, что я все еще полубезумная?.. — тихо, но с ненавистью в голосе проговорила она. — Значит, я должна поверить тебе? Поверить, что лица подделаны? Что, может, и крыльцо с кушеткой подделаны? И сам дом, разумеется! Как ты мог, Роберт? Ведь… Ведь мы же вместе спали на этой кушетке! — В ее голосе появилась надтреснутость. — Господи! И с кем! С дикаркой!
Он промолчал. Ему нечего было сказать.
Но Холли еще не закончила:
— С маори! Как какой-нибудь грязный фермер! Посмотри еще раз! На кого вы там похожи? На животных, совокупляющихся за амбаром!
— Кто тебе принес снимки? — спросил он глухо, показав рукой на злополучные фотографии.
Игнорировав этот вопрос, она набросилась на него с еще большей яростью:
— Все эти годы! Как долго уже, Роберт?.. Сколько времени? Ведь ты говорил, что построил этот дом для меня! Для нас!
— Я и сейчас это говорю!
— Так вот лучше помолчал бы! Ты построил этот дом для себя и этой женщины! Твое маленькое, тайное любовное гнездышко, не так ли? Хорошо устроился! И все эти «инспекционные» поездки, которые ты регулярно совершаешь в район озера. Ловко инспектируешь, Роберт! — Она подошла к середине стола, собрала разбросанные фотокарточки и, вернувшись, стала потрясать ими перед его лицом. — Мне даже жалко тебя! Ты так разрывался между этим домом и тем! Ты всегда возвращался из своих «деловых» путешествий таким усталым, измотанным, изможденным. Тебе всегда требовался, по крайней мере, двухдневный отдых. — Она отшвырнула от себя фотографии, которые рассыпались по столу. Некоторые упали на пол.
Наконец, он поднял голову.
— Холли, она — простая экономка. Она для меня ничего не значит.
— Ложь располагает к компромиссу, не правда ли? Хорошая формула. Очень удобная. Но я прошу тебя, Роберт: не лги мне. Хотя бы сейчас не лги. Этим ты уже не спасешься. Ты лгал мне в течение всех этих лет, да? Роберт! — Она взяла в руки письмо и быстро пробежала по нему взглядом. — В течение одиннадцати лет, если быть точным. А ведь я считала это самыми счастливыми годами в нашей совместной жизни. Мы ездили туда летом, жили в том доме, катались верхом по окрестностям, купались в горячих источниках… Мы там вкусно ели, а эта женщин а… — Она произнесла это слово таким тоном, как будто говорила о какой-то страшной и неизлечимой тропической болезни, — готовила нам и служила нам верой и правдой. Сколько тайных улыбочек я проглядела, Роберт? Сколькими нежными прикосновениями и секретными поцелуями вы обменялись, когда я смотрела в другую сторону? Я часто уходила спать очень рано… В такие вечера ты, наверно, имел ее на кухонном столике, Роберт?
— Холли, я…
— А хочешь знать, что во всем этом хуже всего? Что причинило мне самую большую боль? Ведь… я хорошо относилась к ней. По-настоящему привязалась…
— Она тоже очень привязана к тебе, Холли.
— Привязана ко мне?! — вскричала она, испепеляя его своим горящим взглядом. Тут уже последние остатки равновесия оставили ее. — Привязана ко мне?! Как она смеет? Как она смеет?! — Голос Холли поднялся до истеричного крика. — Ласково болтать со мной о том, о сем, стирать, выглядеть моей подружкой… И одновременно лежать с тобой у меня за спиной!
— Она — маори, Холли. Среди них любовь больше чем к одному человеку является обычным делом, распространенной традицией.
