женщина и держусь.
Раненый боец, добравшийся до КП полка, передал записку: «Умрем, но отстоим высоту...»
На кургане осталось восемь бойцов. Гуля девятая. У всех по последней гранате. Фашисты подобрались почти вплотную. Королева поднялась во весь рост.
— Смерть или победа! — и повела горстку смельчаков в атаку.
К исходу дня командир полка Манапов докладывал, что высота 56,8 удержана. Еще он докладывал, что обороной высоты руководила Марионелла Королева, которая к тому же вынесла под огнем пятьдесят тяжело раненных воинов. А еще он докладывал: в последней атаке ее смертельно ранило...
В тот же вечер комдив отдал приказ навечно зачислить Королеву почетным красноармейцем 780‑го стрелкового полка. И как-то само собой родилось то, что высоту 56,8 стали именовать Гулиной.
БАЛЛАДА ОБ ИЗВЕСТНОМ СОЛДАТЕ...
ТРОЕ НА ДОРОГЕ
Ранним майским вечером 1962 года в сторону Ливен медленно шли старушка и двое мужчин — один лет под сорок, опиравшийся на палку, а второй — здоровяк лет тридцати. Кругом ни души, лишь поле до самого горизонта, и старуха чувствовала себя совсем подавленной. Ей казалось, что дорога бесконечна, как ее горе, до которого, наверное, никому здесь никакого дела. Но она привыкла справедливо судить о людях и тут же сама себе сказала: «Ты не одна. У скольких матерей такое же горе...» Только разве от этого легче камень, лежащий на сердце?
Над полями стояла такая тишина, что настороженное ухо старой женщины даже улавливало, как поскрипывает протез на ноге сына, шагавшего рядом.
Три путника пережили трудный день. И за этот день, и за эту дорогу из Баранова в Ливны старая мать много передумала.
...В 1941 году на фронт отправились два ее сына. Средний вернулся на костылях, старший с войны не пришел.
«Красноармеец 4‑й роты 2‑го батальона 507‑го стрелкового полка Корчемский Е. Е. в начале января 1942 г., находясь в разведке, пропал без вести».
Сообщение принесла с почты соседка, знавшая, что Корчемская давно не получала писем от сыновей. Сегодня по дороге в Ливны мать подсчитала, что это было ровно два десятилетия назад.
Пропавший без вести... Долгие годы при каждом воспоминании эти слова звучали в ее ушах, но привыкнуть к ним она не могла. Сперва она думала: может быть, он в плену? Может быть, в лагере? И верила: если только сын жив, он найдет способ вернуться на Родину, куда бы ни забросила его судьба. Много лет ей казалось: а вдруг завтра, послезавтра или на той неделе откроется дверь, и Ефимка появится на пороге — постаревший, наверное, уже седой, но живой... Она столько раз перечитывала письма, которые успела от него получить, что уже знала их наизусть.
«...Днями я покинул Брянск. В бой иду коммунистом... Можете быть уверены, что в борьбе с врагом я не пожалею всего себя за Родину, за вас, дорогие родные. Главное, дорогая мама, не очень волнуйтесь. Вам нелегко, понимаю. Мне хочется написать что-нибудь утешительное и успокоить. Во всяком случае, письма мои должны вас успокоить. Крепко обнимаю тебя, милая мама. Я получил маленькое твое фото, ношу его с собой, как талисман...»
«...Я жив, здоров и благополучен. Остался таким, каким меня знаете. Здесь, на фронте, случайно встретил нового знакомого. Мы с ним были в боях, ходили в разведку. У меня к вам просьба: в справочном бюро отыскать его жену, передать ей письмо. Он не знает адреса. Еще встретил здесь двух киевлян. С ними выходил из окружения. Ребята очень хорошие...»
«...Шлю вам всем привет. Настроение бодрое. Письма буду писать по мере возможности. Обо мне не беспокойтесь. Сейчас нет времени распространяться. Надейтесь на счастливую встречу. Я верю: она будет...»
Шли годы, а сын не возвращался. Мать надеялась на чудо и всегда прислушивалась к необычайным историям, где фигурировали мужья, сыновья, отцы, возвратившиеся чуть ли не с того света. Но те из «пропавших без вести», кто был жив, давно пришли, а она все обманывала себя надеждами. Только в последнее время ее все больше мучила мысль о том, как жестока судьба, лишившая ее возможности даже поплакать на могиле сына. Но внутренний голос говорил ей: «Велико твое горе, но не забывай о людях. Сколько матерей не знают, где солдатские могилы их сыновей...»
Седая женщина, которая сейчас держит путь в Ливны, всю жизнь прожила в Киеве. Каждый год в первое воскресенье января рано поутру она приходила к памятнику Неизвестному солдату. Ее старший сын тоже был неизвестным солдатом.
И вдруг старое, затерявшееся в военную бурю сорок второго года письмо из деревни Бараново под Ливнами находит адресат. В глазах у матери прыгали выцветшие строчки на пожелтевшем листке, сквозь слезы она читала:
«...Ваш сын, красноармеец Корчемский Ефим Ефимович, рождения 1919 года, погиб в борьбе с немецкими оккупантами южнее города Ливен, Орловской области. Похоронен 30 апреля 1942 г. на кладбище с. Баранова, Никольского района, Орловской области...»
Давно прошло то время, когда ей тяжело было видеть друзей детства и юности сына, с кем он учился в одном классе, в изостудии пионерского дворца. Давно она не задает судьбе вопроса, почему горе избрало именно ее.
Хирурги способны залечить даже самую тяжелую рану, только душевные раны осиротевших матерей никогда не заживают. Всемогущее время способно лишь снять остроту боли, но сама боль не проходит.
Зимним утром Киев вызывает Орловщину. Бараново засыпано снегом, но телефонистки понимают, как бьется сердце матери, и сквозь пургу, помехи на линии Киев слышит дальний голос. Из Барановского сельсовета отвечают, что о судьбе разведчика Корчемского им ничего не известно, а солдатской могилы на сельском кладбище нет...
Мучительно долго тянутся недели ожиданий письма. Наконец, оно приходит. И тот же ответ: сельсовету не удалось ничего установить. Старая мать давно так не высматривала приход весны. В первые же майские дни вместе с сыновьями она отправилась на поиски.
И вот весь сегодняшний день они пробыли в Баранове. На кладбище обошли могилы, перечитали надписи даже на ветхих крестах, но никаких следов не нашли. Молча стояли у братской могилы, где похоронены воины, погибшие в 1943 году при наступлении. Может быть, разведчик Корчемский лежит здесь под звездой из бетона? Но ведь его считают «пропавшим без вести» с января 1942 года. Письмо Барановского сельсовета тоже помечено апрелем 1942 года. В сорок втором здесь проходила линия
