серьёзных вопросов, которых я пока касаться не буду. Скажу только, что я совершенно не согласен с г. Ветровым, что будто бы, по мнению Мережковского, «добро и зло должны быть признаны по крайней мере равносильными стихиями», и тем более не согласен с тем, что «при свободе печати можно ожидать, что Толстой, по крайней мере на некоторое время, займёт всё внимание большинства русского народа».
По моему же глубокому убеждению, Толстой в своей вере не народен, и потому, когда народ его действительно узнает, он за ним не пойдёт.
Несколько слов о деле О. Г. Петрова
За последнее время очень много писалось и говорилось о деле свящ. Г. Петрова629. Почти в каждом номере самых различных по своему направлению газет можно найти статьи, сообщения и слухи, касающиеся этого дела. И между тем, по моему мнению, религиозно никто не коснулся судьбы свящ. Г. Петрова.
Зная наперёд, что вряд ли редакция «Века» целиком будет разделять моё мнение, я пишу в форме «письма в редакцию», надеясь на гостеприимство и терпимость уважаемого издания.
Свящ. Г. Петров – не мученик, и с этой точки зрения судьба его не заслуживала бы такого широкого ежедневного обсуждения, как это делается теперь. Гонения, которым подвергнут он, совершенно бледнеют не только перед страдальцами, по пятидесяти лет томившимися в наших православных монастырских тюрьмах за свою веру630, но даже перед массой безвестных провинциальных пастырей, которые за последнее время подвергались со стороны духовной администрации и высылкам, и заточениям, и лишению сана. Достаточно вспомнить судьбу замечательного священника в Тифлисе Ионы Брихничёва631, всенародно спрашивавшего «Христиане ли цари?», который больной был брошен в тюрьму и лишён сана. «Клиросное послушание», по сравнению со всеми этими фактами, – не наказание, а милость.
Понятно, конечно, почем у газеты, чуждые религиозных вопросов, преследующие исключительно политические цели, остановились именно на «деле свящ. Петрова». Свящ. Г. Петров популярен, его знают, читают и любят, и несправедливость в отношении его, незаслуженное преследование, хотя бы самое незначительное, легче и шире, чем судьба какого-либо другого пастыря, могло усилить в широких массах оппозиционное настроение.
Для «политических» газет религиозная сторона дела совершенно безразлична. Им важно использовать «дело» в своих политических целях… И они с своей точки зрения правы, всячески обрушиваясь на правящую бюрократию, не дающую никому сказать свободного слова, преследующую даже такие умеренно-либеральные в политическом смысле произведения, как все фельетоны и статьи о. Петрова.
Но, спрашивается, что является самым больным, самым тяжёлым для религиозного человека в судьбе о. Петрова?
На этот вопрос, по моему мнению, не было дано правильного ответа в печати, об этом говорят, но не пишут.
Несправедливость и даже преступление в отношении о. Петрова было совершено духовной администрацией не теперь, когда его ссылают на три месяца в монастырь, а много раньше, когда он был лишён паствы.
Все, кто внимательно и религиозно относится к деятельности свящ. Петрова, согласятся, что автор «Евангелия как основы жизни» и тот же автор фельетонов в «Русском слове» последних лет – нечто совершенно различное. Подлинное религиозное чувство, которое волновало и будило в первый период деятельности свящ. Петрова, сменилось газетными фельетонами, которые имели значение только потому, что под ними была подпись священника, которые обращали на себя внимание только своей либеральной, политической стороной, как контраст с теми черносотенными пастырскими писаниями, к которым привык русский читатель. Петров-пастырь стал Петровым-фельетонистом632.
Духовная администрация совершила преступление тогда, когда она лишила о. Петрова постоянного взаимодействия между пастырем и пасомыми633, когда она направила его силы в развращающую газетную работу, когда она пастыря, подававшего много истинно-религиозных надежд, превратила в простого писателя на религиозные темы.
Понятно, почему этой стороной «дела» не интересуются наши в религиозном отношении индифферентные газеты, но для всякого болеющего религиозными вопросами – именно здесь лежит центр тяжести, это всего больнее, об этом прежде всего хочется сказать и о. Петрову, и его судьям!
О новом религиозном сознании
(По поводу статьи Д. В. Философова)
Религиозные споры в печати – в значительной степени дело бесплодное: условность словесных выражений, индивидуальные оттенки в употреблении тех или иных понятий, невозможность с первых слов устранить недоразумения, проистекающие от взаимного непонимания, – всё это, даже при безусловной обоюдной искренности и желании договориться и понять друг друга, лишает печатный спор необходимой полноты, жизненности, а значит, и правды. В печатном споре ускользает главное – то религиозное настроение, которое стоит за логическими схемами спора и в котором всегда и лежит главная причина разногласий.
Но, вполне сознавая все отрицательные стороны полемики, всё же приходится, за неимением иных средств, прибегать к печати. Дело не в том только, что я, например, из Москвы не могу беседовать с Д. В. Философовым, находящимся в Париже, а в том, что все, кто считает нашу беседу для себя действительно важной, всё равно не могут узнать о ней иначе, как из печати.
А беседу эту не может не считать важной всякий живущий религиозной жизнью, ибо она касается самой основы этой жизни. Тут, без преувеличения, решается вопрос о жизни и смерти; быть или не быть в Церкви – для верующего, в сущности, значит жить или умереть.
Статья Д. В. Философова касается «Братства ревнителей церковного обновления»634, но так как из неё ясно, что Д. В. Философов не делает никакой принципиальной разницы между обновленцами и «более радикальным христианским союзом Булгакова, Эрна, Свенцицкого и др.», то я вправе всё сказанное по существу в отношении Братства относить и к себе. Очевидно, дело здесь не в том, что обновленцы объявляют себя кадетами, а мы – социалистами, а в том, что и у тех и у других, по г. Философову, политика органически не связана с религией, общественность внерелигиозна, так как не может иная общественность, кроме самодержавной, действительно, а не внешне стать христианской общественностью635.
Я не буду защищать «Братство ревнителей». В оценке его деятельности у нас с г. Философовым много точек соприкосновения. Из других мотивов, но я также утверждаю, что это не более и не менее как «профессиональный союз»;[30] что не нужно преувеличивать религиозного его значения, что либеральное христианство – «полуистина», что либеральный священник – не апостол новой, грядущей Церкви, но в лучшем случае искренний член партии народной свободы636.
Повторяю, оценку эту я делал совершенно на иных основаниях, чем г. Философов, а потому вправе не относить всего сказанного к «более радикальному христианскому союзу»,
