глаза и, стараясь унять дрожь в голосе, заговорила:
– Я думаю, что любовь – это уважение и поддержка. Если любовь и существует, то только в поступках, не в словах. Говорить можно всё что угодно, но вот поступки… в них можно влюбиться. И ещё, – Катя прижала ладонь ко рту, внезапно поняв, что не хочет продолжать разговор. Но она чувствовала, что ей необходимо выпустить поток слов наружу, иначе она просто заплачет – тихо, незаметно, зная, что кто-то пожирает её изнутри. – Я всегда представляла любовь как защиту. Ну, понимаете, ощущение того, что рядом с этим человеком тебе ничего не грозит, что ты в безопасности, он никогда не поднимет на тебя руку, не ударит, не сделает больно. – На несколько секунд Катя замолчала. Потом продолжила: – Наша жизнь – огромное, сука, поле битвы. И если рядом есть кто-то, кто готов тебя прикрыть, то это замечательно. Я не представляю любовь без желания защищать свою вторую половинку. Это невозможно. Ну, при условии, что любовь вообще возможна. Я думаю, партнёр должен быть твоим продолжением, твоей второй кожей, твоим вторым дыханием, когда уже кажется, что сил совсем не останется. Я… – Мир перед глазами слегка покачнулся. Катя понимала, что теряет контроль над собой и с каждой секундой всё больше и больше, но пошло оно всё к чёрту! Сильным тоже иногда хочется поплакать. – Я всегда мечтала о любви, ещё с детства. О настоящей любви, как в книжках пишут. А здесь… Здесь такого нет. Совсем.
Катя сжала губы и коротко всхлипнула, услышав в горле собственный стон. Из глаз вроде бы покатились слёзы, но она этого не замечала – всё её внимание было сфокусировано на лице Ивана Васильевича – незнакомого старичка, подсевшего к ней за стол. В его голубых глазах не было ни насмешки, ни злорадства, ни самого главного – жалости. В этих глазах читался лишь искренний интерес, а в зрачках проглядывала теплота. Наверное, именно из-за неё Катя вновь заговорила:
– Последнее время я говорю себе, что не верю в любовь, но это неправда. Даже после измены мужа я как дура продолжаю в неё верить. Забавно, да? Жизнь буквально орала мне на ухо, что это всё сказки, что любовь – это выдуманная романтиками хрень, но где-то глубоко в душе я все ещё верю в неё. Похоже, я поняла это только сейчас.
– А почему вы снова поверили?
– Катя молчала. Долго молчала. Она знала ответ на этот вопрос, но не хотела произносить его вслух, потому что тогда бы пришлось признать, что весь прошедший месяц она провела в самообмане. Пришлось бы увидеть свои мысли полностью обнажёнными и взглянуть на них, какими бы ужасными они ни были. Нет, следует промолчать, так будет лучше. Лучше для всех.
Но Катя ответила честно:
– Потому что я встретила одного человека. – На пару секунд она закрыла глаза и, решившись быть откровенной, открыла их, не обращая внимания на слёзы. – Я встретила человека, которому с самого начала сделала больно, но он всё равно от меня не отвернулся. Рядом с ним мне было хорошо, я чувствовала себя в безопасности, будто из-за того, что он просто стоит рядом, пули будут пролетать мимо меня и ни разу не заденут. Я… ну, наверное, это самое главное… рядом с ним я почувствовала себя женщиной. Сексуальной женщиной, привлекательной. И смогла быть слабой. Обнимая его, я могла быть слабой, и он не пытался стравить тараканов в моей голове, нет, он с ними подружился. – Катя громко рассмеялась, чувствуя всё сразу: и смех, и слёзы, и боль. – Наверное, это звучит бредово, но он подружился с моими тараканами. Этот мужчина… Иногда я думаю, что Бог – если он есть – специально послал его ко мне. Должно же быть в жизни хоть что-то хорошее, правда? Я думаю, я заслужила того, чтобы быть любимой.
– Его зовут Женя, так ведь? – Иван Васильевич чуть подался вперёд и понизил голос, хотя никто в столовой даже не пытался подслушивать их. – Ему шестнадцать лет, но вы всё равно его любите. Как мужчину, хоть вы в два раза старше его. В прошлом мире это могли бы назвать ненормальным, наверняка бы осудили, но теперь-то наш безумный мир стал ещё безумнее, а поэтому я не вижу смысла скрывать здесь свою любовь.
– Откуда вы узнали про Женю? – Спросила Катя, но тут же замолчала, поняв, каким глупым был вопрос: про Женю тут знали все.
– Я видел вас вместе. Правда, всего один раз. Вы тогда, я так понимаю, только присоединились к нашему «Клубу неудачников», потому что к вам тут же подбежал Алексей Царёв. – Иван Васильевич опустил взгляд и заговорил ещё тише, обращаясь скорее к себе, чем к Кате. – Не нравится мне этот тип, не тянет он на лидера. У него прямо злодейская внешность! Но он здесь всем заправляет, так что ничего не поделаешь. Живи, терпи и снова терпи.
– Так почему вы подсели ко мне? Только не говорите, чтобы узнать определение любви.
Глаза за стёклами очков слегка блеснули. К лицу Ивана Васильевича начала приливать краска, а дыхание его стало тяжёлым, чуть ли не болезненным. Наконец он снял очки и вытер краешки глаз, хоть там пока и было сухо.
За одним столом, напротив друг друга, сидели женщина и старик – оба с щиплющими от слёз глазами, с дрожащими губами, с множеством шрамов на стенках сердца.
– У меня была дочь. Её звали Галина, но я всегда называл её Гаечкой. Ну, знаете, в кругу семьи. Мама ушла от нас, как только мы пошли в школу, поэтому свою зайку я воспитывал один…и воспитал. – Он сделал глубокий вдох и продолжил. – Гаечку забрали светлячки, ей было всего сорок три. За несколько дней до той проклятой ночи мы сильно поругались, я даже прикрикнул на неё, а она хлопнула дверью так, что затрясся весь дом. Мы не помирились. Остались в вечной ссоре.
Катя захотела протянуть руку, накрыть ею ладонь Ивана Васильевича, но тут одёрнула себя: она сама не терпела жалости ни в каких её проявлениях. Поэтому она просто сидела и слушала, не прерывая тихие всхлипы и долгие паузы.
– Первые два дня после апокалипсиса – до того, как нас всех закинули на Чистилище – я просидел у тела Гаечки, отходя только для того, чтобы справить нужду и попить. Мы…разговаривали, да, разговаривали, но я сомневаюсь, что отвечала мне именно она. Скорее всего, мой мозг просто старался меня сберечь. – Маленькая слезинка заскользила по морщинистой кожу и почти сразу же утонула в белоснежной бороде. – Я не ел даже здесь, просто
