без сознания, тоже подключены к каким-то аппаратам со шлангами и трубками. На стойках висят пакеты с прозрачной жидкостью, трубки от них идут старикам в руки, на экранах светятся разные цифры.
– Не, – отвечаю я. – Не, вряд ли.
Он кивает.
– Не расскажешь, что случилось?
Я думаю о том, как мы стояли вчера у дороги: я, мама и Бекка, после того как папа убежал куда-то, не объясняя, куда и зачем. Бекка кричала и кашляла, мама стояла, рылась в телефоне и все время всхлипывала под маской. Жара, дым. Бывает, иногда видишь собак, привязанных за поводок рядом с продуктовым магазином, как они лежат с приподнятым задом, упершись мордой в землю, и вполглаза следят за всеми, кто входит и выходит из магазина; есть в этом что-то жутко печальное, не понимаю, как владельцы могут с ними так поступать, и у мамы вид был именно такой: брошенный, одинокий, жалкий. Вспоминаю, как мы услышали первый автомобильный гудок и обернулись, когда он выворачивал из-за поворота на своем угловатом старом автомобиле, как автомобиль блестел и подрагивал в стоявшем над нагретым асфальтом мареве. Как мы выдохнули, когда он остановился, и сквозь заляпанные стекла мы разглядели знакомого, а потом погрузили сумки в багажник, и без того забитый старыми инструментами и пластиковыми пакетами, с запахом бензоколонки и резины. И какое блаженство было усесться в машину. Какой был воздух в салоне, пусть даже никакого кондиционера в машине не было, все равно почти весь дым остался снаружи, мы снова могли глубоко вдохнуть без того, чтобы в горле запершило. И положить Бекку на сиденье, вытереть ей личико салфеткой, поцеловать заплаканные глазки, почувствовать, как страх уходит, как мы уже почти можем смеяться над нашим диким положением после того, как старик проворчал, что у него запрет на пользование автомобилем, поскольку «у машины на холостом ходу выхлоп слишком большой, ну и как думаете, каюк климату, я теперь нам все испортил?». Я вспоминаю, как мы почти час, или уж не знаю сколько – наверное, я уснула, – простояли в тени с включенным двигателем. Мама сидела сзади с Беккой, а я на переднем сиденье рядом с ним, у него на лице был шарф, и он то и дело повторял, что все будет хорошо, все наладится, папа (он говорил «папа», не Дидрик) в любой момент вернется, мама продолжала звонить ему, и я звонила, но он пропал, он нас бросил.
«Поищем-ка, пожалуй, немного, – в конце концов произнес старик, он почти радовался тому, что может включить передачу и выехать на дорогу. – А ты уже доросла?»
Я замерла ненадолго, странный вопрос, доросла… Типа, до чего?
– На права сдавать. Моя малышка как раз здесь и училась водить все лето, году в девяносто первом дело было.
Я объяснила, что мне всего четырнадцать, зато скоро у меня будут права на мопед, и тогда он стал указывать на дорожные знаки и спрашивать, что какой из них означает: главная дорога, уступи дорогу, в какую сторону надо посмотреть сначала, как долго нужно мигать, когда показываешь поворот, о чем важно помнить, когда на дороге скользко, мокро или просто темно. И голос у него не становился сердитым, когда я чего-то не знала, он не задавал слишком сложных вопросов и не сыпал всякими скучными фразами типа нерегулируемый перекресток, приоритетное движение и полоса движения общественного транспорта, а говорил обычным языком, и когда заметил, что я перестала отвечать, перестал и спрашивать, а потом мы просто колесили по округе, Бекка опять принялась кричать, а над лесом, напоминая беззвучную мрачную грозу, клубился дым.
– Он спас нас, – поясняю я Пуме. – Мои родители типа как растерялись, а он приехал на своей машине и позаботился о нас.
Он кивает и, кажется, хочет спросить еще что-то, но тут дверь открывается:
– Это вы – внуки?
На пороге эмигрантская тетенька в уродливых очках и мятом сине-зеленом халате, она смотрит в бумаги, на Мартина, в пустоту, на экран, а потом уже на Пуму, который указывает на меня:
– Только она.
Тетенька вздыхает.
– Твои мама или папа здесь?
Я мотаю головой. Она опять вздыхает и смотрит по сторонам в поисках стула, чтобы присесть, но его нигде нет, так что она опускается на край кровати Мартина, снимает очки и трет пальцами глаз.
– Ну, в общем, Мартин, как ты знаешь, сильно пострадал от воздействия дыма, у него раздражены дыхательные пути, что привело к химическому воспалению легких, – «химическому» она произносит с хрипящим гортанным «х», как говорят обычно арабы. – Этой ночью у него начались проблемы с дыкханием, и он не может в достаточной мере снабжать себя кислородом, так что мы перевели его сюда.
– Он выкарабкается?
Это Пума спросил, он очень напряжен, но голосом этого не показывает, взял меня за руку, боже мой, как же в туалет хочется.
– Очень хороший вопрос, – говорит стоящая в дверях девушка, ей лет двадцать, я ее только сейчас заметила, она одета как медик, я вижу светлые пряди волос, она натянуто улыбается. – Действительно, очень хороший вопрос, – повторяет она. Слышно, как заученно звучат ее слова. – Хотела бы я, чтобы у меня был на него такой же хороший ответ.
– Кхорошо, что вы здесь, – говорит тетенька, и в ее голосе проскальзывает слабый оттенок теплоты. – Кхорошо. В обычной ситуации мы ограничиваем родственникам время посещений в этом отделении, но ситуация вся такая… – полным пальцем она делает круговое движение в воздухе, – необычная.
Она со вздохом поднимается с края кровати и идет к раковине, чтобы вспрыснуть руки антисептиком.
– СЛР не делаем, – вполголоса говорит она своей молодой коллеге, проговаривая фразу нараспев, С-Л-Р-не-де-ла-ем; та едва заметно кивает. – Чуть позже обязательно увидимся, – говорит она нам с Пумой, подавляя зевок, а потом обе выходят.
* * *
Я хочу, чтобы он остался, и все же раз пять повторяю, что, мол, конечно, он может уйти, оставаться необязательно, и все-таки он не уходит. Мы оба знаем, что, если он уйдет, мы больше никогда не увидимся; эта душная комната – все, что у нас есть, старики в кроватях, пикающие аппараты, запах смерти.
Двоих стариков вывозят, остаемся только мы и Мартин. Мы обсуждаем любимые группы, и компьютерные игры, и как провели каникулы, он, похоже, из тех, кто все лето напролет играет в футбол и тусуется дома с приятелями, а я рассказываю, что мы типа на месяц едем в Таиланд, а он отвечает, что его родители постоянно говорят о том, что надо бы туда слетать, зато один раз он отдыхал в Греции, когда был маленький, правда, там было
