выгода. Они все до одного обманщики.
– Я не думаю, что это справедливо, – возразила Люинь. – Я думаю, что многие искренне мотивированы и с интересом занимаются наукой.
– А я ни разу такого человека не встречал, – буркнул Рунге. – Не верю, что есть здесь хоть один человек, которого не интересует личная выгода.
– А я думаю, что у тебя мозги промыты землянской пропагандой, – сказал Сорин.
– Можешь назвать хоть кого-нибудь, кто действует не себе на пользу, не из стремления обрести больше власти?
– Я знаю несколько таких людей.
– Значит, они попросту хорошие актеры.
– А как же тогда ты объяснишь, что есть люди, которые постоянно сидят в лабораториях и занимаются только исследованиями, а больше ничем? Никак себя не продвигают, не ищут известности?
– Да просто им хочется, чтобы ими восторгались, как святыми. Всегда есть какая-то игра.
Люинь негромко спросила:
– Почему мы об этом спорим? Какой смысл?
– Смысл вот в чем, – ответил Рунге. – Мы должны заставить всех признать, что в том, чем они занимаются, кроется эгоистичная потребительская подоплека, и вынудить их снять маску лицемерия и отказаться от лжи.
– Предлагаешь нам вернуться к системе жизни на Земле, где всем правят деньги?
Чанья опередила Рунге с ответом.
– Как минимум мы должны сделать эгоизм прозрачным. Невыносимо жить рядом с нечестностью и самообманом.
Сорин посмотрел Чанье в глаза.
– Значит, ты заодно с Рунге?
– Да.
– И что конкретно вы нам предлагаете делать?
– Во-первых, мы должны отвязать людей от мастерских, чтобы они смогли обрести свободу передвижения. И жилищная политика должна стать более гибкой – как ветер. Наша нынешняя система привязывает людей навсегда к одному месту. С виду никакой конкуренции за жилье нет, но на самом деле идет яростная борьба.
– Ты не хуже меня знаешь, что на Марсе недостаточно ресурсов для того, чтобы люди могли свободно конкурировать за жилье. Вот почему была введена система распределения.
– Десятками лет твердят одно и то же. Надоело.
– Чанья, – встревоженно глядя на подругу, проговорил Сорин, – ты слишком резко рассуждаешь.
Чанья промолчала, но не отвернулась. Она строптиво поджала губы и дерзко вздернула подбородок.
Повисла долгая пауза. Потом Мира примирительно выговорил:
– Лицемеры будут всегда. Ничего в этом нет особенного.
– Легко быть циником, – буркнул Рунге. – Слишком легко.
Мира нахмурился. Вид у него стал такой, словно он тщательно обдумывал слова Рунге. Люинь между тем просто распирало, столько всего ей хотелось сказать – но она не знала, с чего начать. Рунге сидел у иллюминатора, Чанья стояла рядом. Вид у них был намного более решительный, чем у всех остальных. И хотя их движения не были скованными, впечатление было такое, что эти двое сделаны из стали. Атмосфера в салоне катера стала холодной, как лед.
– Эй, Рунге!
Голос Анки, послышавшийся из кокпита, снял общее напряжение. Анка обернулся и поманил к себе остальных.
– Идите сюда, скорее, все! Думаю, мы почти на месте.
Споры были забыты. Все протиснулись внутрь кокпита и стали смотреть вперед через ветровое стекло кабины и на навигационные дисплеи.
Глядя вперед, члены команды увидели, что катер летит по узкому и извилистому ущелью. Перемещение над неровной поверхностью замедляло скорость катера, а величественные, огненно-красные скалистые склоны ущелья были настолько высоки, что вершины скал не были видны. Солнце освещало вершины, и зазубренные скалы отбрасывали на склоны ущелья глубокие и темные тени в форме полумесяцев. Парни и девушки прижались носом к стеклу и глазели на отвесные скалы. Все они были взволнованы медленным проникновением в иной мир. На навигационном дисплее буровой катер был представлен крошечной точкой, неторопливо продвигавшейся вперед между плотными скоплениями ломаных линий.
– Думаешь, это здесь? – спросил Анка у Рунге, указав на точку на экране.
Рунге кивнул.
Анка обернулся и посмотрел на Люинь.
– Я не уверен, что это именно то место, которое ты разыскиваешь, но это самые точные координаты, которые мы смогли определить по имевшимся у нас сведениям.
Он еще не произнес фразу до конца, а корабль уже вылетел из ущелья. Солнце залило кабину, и вокруг голов у всех возникло радужное гало. Друзья, замерев, смотрели вперед.
Перед ними простиралась плоскость в форме буквы «дельта», ограниченная со всех сторон плато и пиками. Длинные склоны были изрыты глубокими каналами, похожими на русла рек или следы таяния ледников, хотя здесь не было ни капли воды. Тысячелетия выветривания смели с поверхности весь реголит, и остался только базальтовый скелет. Высота гор составляла не меньше километра.
Катер находился у входа в дельту и выглядел маленьким жучком, ползущим у подножия гор. Серо-коричневый кратер походил на гигантскую версию Колизея. Он лежал под небом – огромный и величественный.
В северном полушарии Марса преобладали широкие плоские низины, а в южном царили нагорья и горы. Средняя высота в южном полушарии почти на четыре тысячи метров превышала среднюю высоту в северном. Ближе к экватору лик планеты рассекало скалистое нагорье высотой в шесть тысяч метров.
Молодая команда бурового катера была потрясена этим зрелищем. Хотя они и выросли на этой планете, они ни разу не посещали горы южного Марса. На Земле они повидали немало гор и долин, но в сравнении с марсианскими горами всё это выглядело декорациями в тематическом парке. Даже гора Эверест была в три раза ниже горы Олимп, а Большой Каньон был в пять раз мельче Долины Маринера. На Марсе не существовало гор с мягкой и изящной красотой. Все вершины выглядели грубо, резко, как будто их высекали топорами из первобытной породы во временя Творения. Кальдеры и кратеры оспинами украшали пейзаж. Поверхность планеты походила на лицо усталого путешественника, говорившее о перенесенных им страданиях.
Друзья не видели никаких очевидных признаков присутствия человека. Исторические записи говорили о том, что некогда здесь было полно горных разработок и геологов-разведчиков, но сейчас перед глазами Люинь и ее товарищей лежал только пустой кратер и безмолвная мерзлая лава. От некогда кипевшего жизнью лагеря не осталось и следа. По узкому ущелью, которое они только что покинули, когда-то летали тысячи буровых катеров, а в этих горах обитали десятки тысяч людей. Тут работала целая отрасль промышленности, но от этого ничего не осталось. Друзья смотрели во все стороны, ища глазами остатки жилищ, построенных их корпусов старых звездолетов, и хоть какие-то руины, но ничего примечательного, кроме нескольких кусков металла у подножия гор, они не заметили. Ветер и песок разрушили всё, и остались только песчаные реки. Миновало всего сорок лет, а природа уже стерла следы трудов человечества, и пейзаж приобрел древние, вечные черты одиночества и безлюдья.
Тем не менее молодые люди были
