— Я никогда вас не обманывала, ваша графская милость. Если некоторые советы не оправдали себя, так это было не мошенничество, а ошибка. Я человек и могу ошибиться. Если вы мной недовольны, я с сожалением исчезну, ищите себе лучшую советчицу.
— Нет, я хочу выслушать твой совет. Хочу знать, отчего ванны ничего мне не дали, отчего невинная девичья кровь не вернула мне молодости, не защитила меня от старости.
— Я боюсь вам отвечать. Но я знаю причину, знаю и новый рецепт.
— Говори!
— Ванны не оправдали себя, — приглушенно, почти шепотом говорила Майорова, — потому что это была не та кровь, которая подходила бы вам и могла бы на вас подействовать. Это обычная кровь неведомо где пойманных девушек из низшего сословия. А на вас подействовать могла бы только голубая кровь!
— Голубая кровь! — вскричала потрясенная графиня.
— Голубую кровь можно обновить только голубой кровью!
Тут знахарка заметила, что на шкафчике лежит ключ. Она смело взяла его и открыла дверь. И вышла. С госпожой, в которой опять проснулась жажда жизни, она простилась спокойным, уверенным взглядом.
— А сколько времени потребуется, чтобы сказалось действие голубой крови? — спросила вдогонку графиня. В ее голове уже рождался новый замысел.
— Не более одного-двух месяцев, — ответила знахарка и исчезла за дверью.
От прежней сломленной женщины не осталось и следа — графиня снова видела перед собой лучшее будущее.
Одевшись, она вышла из спальни.
Дора робко сообщила ей, что два господина уже давно и терпеливо ждут, когда она их примет.
— Я не хочу никого видеть! — отрезала Алжбета Батори.
— Это господа из Великой Бытчи, — заметила Дора.
— От палатина? — Графиня побледнела.
— Да, от него.
Алжбета испугалась: неужели кто-то очернил ее в глазах палатина и обратил на нее его внимание и гнев?
— Тотчас приведи их! — приказала она.
Оказывается, никто не натравил на нее Дёрдя Турзо. Наоборот, он почтил ее приглашением на свадьбу. С сияющим лицом графиня заверила посланцев, что непременно приедет.
Она гостеприимно предложила им чувствовать себя как дома под ее крышей до утра или до тех пор, покуда им позволяют обязанности.
Потом, выйдя во двор, созвала прислугу. Челядь, дрожа от страха, окружила ее. Однако, к великому удивлению людей, госпожа вела себя так, будто ничего не случилось. Все ломали голову над смыслом ее нового приказа. Велено было привести в порядок град, чтобы можно было там жить. Убрать из многих залов пыль десятилетий, дополнить убранство новой мебелью и новыми коврами. И поторопиться с работой, чтобы до конца октября все было готово. Где-то на задворках она увидела гайдуков, не осмеливавшихся подойти поближе.
— Итак, ловцы разбойников уже вернулись? — спросила она голосом, от звука которого гайдуки встрепенулись. — Где Фицко?
— С этой минуты никто не смеет и шагу сделать по своему усмотрению! — воскликнула она, когда ей доложили, что Фицко отправился на свадьбу. — Как вернется, пусть тут же явится ко мне.
Горбун воротился только под утро. Он был так отделан, что вызвал бы в замке всеобщий смех. Но обитатели замка еще спали. Фицко был привязан к лошади и болтался на ней у самого хвоста, точно бесформенный мешок. Лицо было опухшим, бесчисленные шишки — большие и малые — играли всеми цветами радуги.
Конь остановился перед каморкой слесаря.
Павел Ледерер только что проснулся и, хотя заметил незадачливого всадника, не поспешил ему на помощь. Он вышел только тогда, когда конь прижался к стене, а Фицко пнул ногой в окно.
Хотя Павла так и подмывало расхохотаться, он напустил на себя вид серьезный и сочувственный.
— Тысяча чертей, ну и отделали тебя эти негодяи, приятель! — с притворным возмущением заметил он. Он отвязал Фицко, и тот, словно гнилая груша, шлепнулся на землю. — Двигайся живее, — посоветовал Павел, помогая горбуну встать на ноги. — Как бы тебя кто не увидел!
Фицко разом выпил кувшин воды, который стоял у слесаря на столе, и стал жаловаться:
— Не повезло мне, ох как не повезло!
Оказывается, едва он приблизился к замку, гайдуки заметили его, схватили и повели к графу Няри. А тот приказал гайдукам передать его в руки вольных братьев.
— Они, как бесы, выскочили из-за стола, — гневно рассказывал Фицко, — навалились на меня и стали играть со мной, как кошка с мышкой. Состязались — кто звучнее отвесит мне оплеуху. Пришлось подставить им лицо, не то они бы меня разорвали. Я едва не схожу с ума, как вспомню, что и бабы надо мной смеялись до слез. И Магдула… Ничего, горе вам, разбойники, я не останусь у вас в долгу!
— Едва ли ты с ними справишься, графиня распорядилась, чтобы никто ничего не предпринимал на свой страх и риск!
— А я буду поступать как мне вздумается, никому не дам распоряжаться мной. Поверь мне, я бы с радостью улизнул, не откладывая в долгий ящик. Что-то подсказывает мне, что госпожа плохо кончит, и каждый, кто останется с ней до конца, тоже поплатится. Я лично не останусь. Я сорву несколько тысчонок, расквитаюсь со всеми, кто мне тут ставил палки в колеса, и уж никто обо мне с Магдулой больше не услышит…
Он сразу же направился к Алжбете Батори. К его великому удивлению, она вовсе не полюбопытствовала, во что ему обошлось посещение разбойничьей свадьбы, не посмеялась и над его синяками.
— Скажи, Фицко, ты хочешь служить мне честно и верно? — серьезно спросила она его.
— Хочу, ваша графская милость!
— Есть ли у тебя повод жаловаться, что я когда-нибудь не вознаградила тебя за службу самым щедрым образом?
— Нет, ваша графская милость!
От этих ее вопросов у него грудь раздувалась от гордости и удовлетворения. Надменная госпожа, смотревшая на него как на собаку, обязанную слушаться, если не хочет, чтобы ее исхлестали, теперь говорит с ним как с ровней.
— Я замышляю великие дела, Фицко, и больше всего рассчитываю на твою помощь. Верю, что ты не обманешь моих ожиданий.
— Ваша графская милость может рассчитывать на мою верность, — заявил он, гордо выпячивая грудь.
— Ты получишь от меня несколько поручений и должен выполнить их в точности. Итак, слушай внимательно! Садись!
В эту минуту Фицко только и мечтал о том, чтобы Дора, Илона и остальные слуги видели, как госпожа в кабинете своего покойного мужа предлагает ему место у письменного стола и как близко от нее он сидит — даже чувствует ее дыхание на лице.
— Мы перестанем нападать на неприятелей, — делилась она своими замыслами. — Ограничимся обороной. Нам предстоят более важные дела.
— Эдак они сядут нам на голову — заметил он.
— Они не будут особенно задираться, — она презрительно махнула рукой, — ибо боятся ратников. А буде они слишком обнаглеют, ты сможешь дать им отпор. Но вообще мы не должны их трогать, пусть чувствуют себя в безопасности. Постоянно держите их под присмотром, чтобы под Рождество мы могли их хитростью или силой одолеть. Полагаюсь на твою молчаливость, поэтому откроюсь тебе, что после Нового года я из Чахтиц уеду.
Он подумал, что его обманывает слух. Неужто и она чувствует, что близится разгром, и готовится к бегству?
Здесь все могут спастись только бегством. Нет, он должен исчезнуть раньше, чем исчезнет чахтицкая госпожа.
— Тебя я тоже возьму с собой. Я во всем полагаюсь на тебя. Ты все приготовишь, чтобы я могла отъехать. И захвати моих врагов, чтобы перед отъездом я могла с ними рассчитаться, причем окончательно.
— А что с Эржикой Приборской?
— И ее также схвати! И отомсти как хочешь. Чем страшнее будет твоя месть, тем больше будет моя благодарность. Но выдам ее в твои руки лишь при условии, что ты принесешь мне ее кровь!
Фицко в ужасе воззрился на ее лицо, обезображенное взрывом злобы.
— После свадьбы в Великой Бытче, — продолжала она, совладав с собой, — я переселюсь в град. С этой минуты назначаю тебя кастеляном града.
Фицко онемел от изумления. Он — кастелян!
— В этой должности у тебя будет много обязанностей, но и большие полномочия. Все мои села должны внести высокую дань на починку дороги к граду, да и его самого. Ты будешь ее собирать. Урожай вина будет таким богатым, каким не был уже десять лет. Позаботься, чтобы во всех моих селах вино продавалось исключительно из моих виноградников, пока не опорожнятся подвалы. Подданных в моих хозяйствах надо запрячь так, чтобы для работы на собственном поле у них оставались лишь ночи да воскресные дни и чтобы они потом были вынуждены покупать зерно, овощи и другие плоды у моих управителей.
У Фицко закружилась голова, когда он представил себе, каким властным господином он станет, как перед ним будут трястись все селения Алжбеты Батори. Но подумал он и о том, какие разговоры это вызовет, и он не утаил от госпожи своих опасений.
