Но на ринге ничего необыкновенного не случилось. Боксёры обменялись ещё несколькими сериями ударов. Теперь Мосолов наступал слабее — ему надо было лишь удержать перевес, одержанный в первом раунде. Снова прозвучал гонг. Боксёры остановились. Судья поднял вверх руку Мосолова в кожаной перчатке и. провозгласил:
— Бой и звание чемпиона общества в легчайшем весе по очкам выиграл Александр Мосолов — Горловка!
Трибуны наградили победителя громкими аплодисментами, будто взлетела над ними, хлопая крыльями, огромная стая сильных птиц.
Темнота над стадионом сгустилась. Резкий свет прожекторов стал ярче. Иван был доволен, что пришёл на стадион. Для него всегда было что-то непонятно-привлекательное в сухом шелесте ударов перчаток, в командах судьи, в шуме трибун. Он поймал себя на желании самому выйти на ринг, попробовать свои силы. Но тут же, улыбнувшись, отбросил эту мысль. Полетел бы он, должно быть, через канат на землю от одного удара настоящего боксёра… Он поглядывал туда, где сидела Любовь Максимовна, и тогда желание выйти на ринг появлялось снова. Он представил себе, как судья поднимает вверх его руку, руку победителя, а Матюшина на трибуне хлопает в ладоши и кричит что-то неразборчивое, но предназначенное только для него, для Ивана Железняка. Он представил себе это так ясно, будто увидел на экране. Потом опомнился, оглянулся и, презирая себя за глупые фантазии, вслух сказал:
— Дурак!
— А конечно, дурак! — в тон ему ответил Маков. — Этот Горбулин тяжелее его килограммов на восемнадцать. А впрочем, бабушка ещё надвое гадала — знаешь, какой удар левой у этого Климко!
— О чём ты говоришь? — спросил Иван.
— Эх, деревня! И где ты рос, такой неспортивный?
— В Калиновке, — улыбнулся Железняк. — Ну, веди разъяснительную работу.
— Придётся, — вздохнул Маков. — Этот Климко хочет стать абсолютным чемпионом области, а весит он семьдесят два килограмма. Горбулин же весит все девяносто. Чтобы Климко стать абсолютным чемпионом, ему надо побить Горбулина, а девяносто килограммов — это тебе не фунт изюма!
— Отчаянный человек этот Климко, — сказал Иван, уже с нетерпением ожидая появления его на ринге.
Само намерение боксёра очень пришлось ему по душе, и он уже заранее стал на сторону смелого спортсмена.
Судья вызвал противников на ринг. Семён Климко встал в свой угол. Высокий, пропорционально сложённый, он стоял свободно, опершись руками о канаты. Крепкие мускулы его словно переливались под кожей. Его умное лицо в эту минуту казалось сосредоточенным. И лицо Климко, и его манера держаться на ринге очень понравились Железняку. Он желал ему победы от всего сердца.
Противник Климко Павел Горбулин тоже стоял на своём месте. Вероятно, потому, что симпатии Железняка уже определились, Горбулин сразу ему не понравился, хотя ничего неприятного в нём не было. Он казался крупнее Климко, и мускулы у него были рельефнее, и силы, вероятно, намного больше.
— Несправедливый бой, — сказал Иван, уже желая на случай поражения найти оправдание для Климко.
— Пусть не лезет, если несправедливый. — Маков не хотел делать никаких снисхождений. — Но тут никакая хиромантия не скажет, кто выиграет. У Климко второй всесоюзный разряд, скоро, должно быть, первый будет, а этот Горбулин едва во второй перелез.
— Второй разряд — и чемпион? — спросил Иван.
— А как ты думал? Второй всесоюзный разряд — это высокая квалификация. Всесоюзный! Понял?
Начался бой. Крупный Горбулин сразу пошёл вперёд, стараясь всю тяжесть своего большого тела обрушить в одном уничтожающем ударе, он шёл вперёд, и только вперёд, не давая Климко ни секунды передышки, намереваясь прижать его в угол или к канатам, сбить с ног.
Если бы хоть один из этих ударов достиг цели, Климко уже лежал бы на полу. Но сколько ни бил Горбулин, кулак его неизменно пролетал мимо противника, или натыкался на ловко подставленную перчатку, или попадал в плечо, где самый сильный удар не причинял большого вреда.
На этот раз Железняк не пропустил ни одного движения. Он хорошо видел, как Горбулин бросился в атаку, полностью убедившись в безнаказанности своих промахов, не думая о силе противника, стремясь только достать кулаком проклятый неуловимый подбородок. Климко уклонился и от этого удара, но в то самое мгновение, когда перчатка Горбулина пролетела над его головой, он резко послал левую руку вперёд, прямо в грудь противника, и почти одновременно правой ударил его в подбородок. Горбулин пошатнулся. Руки его сразу опустились, ноги стали подгибаться. Он осел и вытянулся во весь рост на помосте.
— В угол! — скомандовал судья Климко и, взмахивая рукой, стал считать: — Раз, два, три…
На трибунах стоял уже не шум, а рёв. Зрители поднялись вместе с судьёю, отсчитывая секунды. Случай, когда противник послабее бьёт более сильного, всегда вызывает азарт у зрителей.
— Десять! — выкрикнул судья.
Это слово дошло до сознания Горбулина, он попробовал встать, но колени стали чугунными, в голове стоял звон, и боксёр опять бессильно опустился на помост.
Судья объявил о победе Семёна Климко, подняв вверх его руку, зашнурованную в тугую боевую перчатку, и провозгласил его абсолютным чемпионом спортивного общества «Авангард».
Как аплодировали, как бушевали от восторга трибуны! Такой картины Железняк ещё никогда не видел. Он и сам азартно кричал и аплодировал.
Уже пробираясь к выходу, он искал глазами Любовь Максимовну, но та, так же как и Маков, затерялась в толпе. Иван постоял около выхода, решив подождать Матюшину. Он здоровался со знакомыми, ища взглядом в толпе, но Любови Максимовны не было. Вот уже ушла с трибун вся публика, погасли прожекторы, около судейского столика некоторое время ещё светилась небольшая лампочка, потом погасла и она. Рабочие начали разбирать помост ринга, а Иван всё ещё стоял в ожидании. Потом, медленно таща отяжелевшие ноги, пошёл домой.
Он не замечал ничего по дороге. Перед глазами всё время маячили белый квадрат ринга и восхищённые, горящие глаза Любови Максимовны. Ноги сами машинально привели его домой, на третий этаж, к знакомым дверям.
Только тут Железняк опомнился. Ему показалось, что дверь в квартиру Любови Максимовны чуточку приоткрыта. Значит, она дома, и он может зайти и спросить, почему она не подождала его на стадионе. Он вошёл в коридор, увидел свет в комнате Любови Максимовны и, толкнув дверь, стал на пороге.
В самом ужасном кошмаре не могло бы ему привидеться что-нибудь подобное. Он провёл рукою по глазам. как бы отгоняя страшный сон. Сквозь красную пелену он увидел Любовь Максимовну на коленях у Семёна Климко.
Он не вскрикнул, не выругался, не застонал, он молча, сжав зубы, бросился вперёд. Он должен убить этого Климко, убить!..
А боксёр, услыхав скрип двери, чуть отстранил Любовь Максимовну и удивлённо взглянул на бледного юношу, который неожиданно появился в комнате.
Ничего не понимая, но почувствовав опасность, Климко, всё ещё сидя на стуле, резко выбросил кулак вперёд, навстречу юноше. Он даже не думал драться. Но слабо бить он не умел. Притом же слишком много неизрасходованной энергии оставалось после короткого боя с Горбулиным.
Железняк как подкошенный упал на колени. Красная пелена в глазах стала тёмной, он хотел подняться и не смог. Словно откуда-то издалека он услыхал весёлый смех Матюшиной.
Собрав всю силу, всю волю, он поднялся и снова бросился на Климко, но снова упал, поражённый коротким ударом, теряя сознание.
Он пришёл в себя на площадке около двери своей квартиры. Кто вытащил его сюда, как он тут очутился? Что вообще случилось?
Ни на один из этих вопросов Иван ответить себе не мог. Превозмогая слабость, он сел, опершись спиной о дверь. И ясно понял в это мгновение, что жить больше не будет. Если на свете возможна такая подлость, не стоит дальше жить. Он сегодня же покончит с этой жизнью, сложившейся столь несчастливо.
Смех Любови Максимовны всё ещё звучал у него в ушах. Она смеялась, смеялась тогда, когда он барахтался на полу, не в силах встать, беспомощный и слабый. Нет, больше жить незачем…
Иван решил не раздумывать больше ни одной минуты. Он, правда, плохо представлял, как осуществит своё намерение, но другого выхода у него нет, он хочет умереть и умрёт.
Он вышел из лома. Не зная, куда пойти, он на секунду растерялся, остановился, затем побежал к станции.
Гудок паровоза послышался, когда до вокзала оставалось метров сто. Выскочив на перрон, Железняк увидел только красные огни.
— Опоздал на Дружковку, товарищ! — сочувственно сказал какой-то железнодорожник. — Ничего, через десять минут товарный пойдёт, доедешь!
Железнодорожник ушёл, и на широком, ярко освещённом перроне стало пусто. Иван подошёл к самым рельсам и остановился, прислушиваясь. Вдали уже гремел подходивший к Калиновке товарный поезд.
