– Ко мне явился, – сообщил я, – некто в белом и с крыльями. Огромный такой, но лик сверкающ, не рассмотрел, что там. И трубным гласом велел… Дословно я не разобрал, но нечто вроде: иди и внемли! Вот и пойду, пойду, пойду…
Он спросил жадно:
– А внемлять будете?
– А что это?
Он развел руками:
– Не знаю. Но вы ж паладин…
– Да вот такой я паладин, – вздохнул я. – Ладно, главное – ввязаться в драку, а там уже и повнемлю.
Когда через полчаса я проходил через нижний зал, за пиршественным столом шел горячий спор, кто же явился в видении сэру Ричарду, гроссграфу Армландии. Ангелы были отброшены сразу: пусть являются простолюдинам, а мне явился то ли серафим, то ли архангел. Скорее архангел, все-таки серафимы неотлучны от Творца, а вот архангел – да…
– Михаил являлся, – убежденно гудел сэр Растер. – Он самый расторопный!
– А Гавриил самый быстрый, – возразил Макс. – Его посылали чаще.
– Нет, – сказал сэр Растер еще тверже, – только Михаил! Михаил – рыцарь, архистратиг над рыцарями, первый рыцарь небесного королевства. Это ж он дрался, аки лев рыкающий и алкающий, с Люцифером, который был тогда еще сильнейшим ангелом! Это ж надо, семьдесят шесть дней и ночей драться, не выпуская оружия из рук!.. Только такой и мог явиться сэру Ричарду, ибо не мог Господь послать к нашему лорду какого-то мальчишку-ангела…
Я чуть было не показал умность, напомнив, что ангелы никогда никому не являлись мальчишками, тем более – розовощекими детишками с крылышками, какими их рисуют на рождественских открытках Тицианы и прочие Рембрандты. Всегда – только зрелыми особями, всегда – мужчинами. Впрочем, людям приятнее представлять ангелов младенцами, вот и закрепилась такая дурь.
– А что делает архангел Сандальфон? – спросил барон Альбрехт лениво. – Он такой тихий, что о нем и не слышно! Про Уриэля слышал, про Иегудиила слышал, а вот Сандальфон что-то совсем не сторожит, не воюет, советы Творцу не подает…
Господи, мелькнуло у меня в голове, какие грамотные. Я и не знал, что еще и такие есть. Я вообще Азраила с Михаилом путаю, знаю только, что один сторожит просто рай, а другой – рай малайка, что значит – рай ислама. А какой что сторожит – не помню.
За столом притихшие было рыцари снова пошли сыпать шуточками, завели песню, вина много, я присел на минутку, сожрал медовый пирог и поднялся из-за стола.
– Отдыхайте, дорогие друзья! Сколько той зимы?.. Весной вас ждут великие дела… Я отлучусь на пару дней, так что если что есть ко мне, говорите сейчас.
Не знаю, уловили или нет, что я сказал «вас ждут», а не «нас», но к этой моей поездке все отнеслись куда более настороженно, хотя раньше ехал в неведомые опасности, а сейчас перед отъездом честно сказал, что попросту решил проведать старых соратников.
Хотя, возможно, просто не хотят мною делиться с кем-то еще. Тоже понятно и тоже по-человечески.
С утра яркое солнце, снег блестит так, что глазам больно, полное безветрие, утренний морозец вот-вот сменится оттепелью. Я подставил лицо солнцу, по коже словно прошлось теплое дыхание огромного доброго зверя.
Потом снег вскипал и поднимался за нами белым облаком. Зайчик несся длинными прыжками. Пес уже понял, куда держим путь, и все заоегал далеко вперед, останавливался и оглядывался на Зайчика злорадно: ну что ползешь, черепаха?
Города и веси мы проскакивали сторонкой, а если и увидят нас какие редкие бродяги, то одной легендой о Призрачном Всаднике больше, пустяки.
Четыре раза останавливался, совсем закоченев под напором ледяного встречного ветра, отогревался горячим кофе, прижимался всем телом к пышущему жаром, словно натопленный камин, Зайчику.
Солнце неумолимо поднималось выше и выше, затем чересчур быстро переползало на западную половинку неба, в конце концов начало сползать по небосклону. К счастью, не пришлось останавливаться, чтобы сориентироваться: Зайчику достаточно было сказать «Амальфи», и готов по прямой нести меня туда без всякого отдыха.
На закате впереди маленький городок, скорее – разросшееся село, я попытался вспомнить название, не сразу сообразил, что и не знал, такой из меня хозяин, а это ж мои владения, но тем более подбоченился и въехал на околицу с видом владетельного лорда.
Народ, хорошо и даже по-праздничному одетый, выскакивает из домов и спешит вдоль улицы в направлении центра. Я подумал, что приехали бродячие актеры или же торговцы мелким товаром, крикнул одному парнишке:
– Эй, куда народ так спешит?
Он оглянулся, глаза округлились при виде такого огромного коня, да и я не мелочь, с опаской покосился на исполинского Пса и только тогда сорвал с головы шапку и ответил с поклоном:
– А он нас не съест?
– Съест, – ответил я зловеще, – если ты забыл, что лорд задал вопрос.
Ничуть не испугавшись, дети существа чуткие, он крикнул весело:
– Ведьму жгут, ваша милость!
– А, – сказал я, – ведьму… Это хорошо, мир нужно очищать!
Он засмеялся и понесся бегом. Зайчик легко обогнал, народ отпрыгивал в стороны. Дома расступились, как стены узкого ущелья, навстречу выбежала заполненная народом площадь. В центре – деревянный помост и высокий столб, женщина привязана спиной к столбу, окровавленная рубаха изорвана во многих местах, хворост сложен вокруг помоста.
Я поморщился, ведьма будет долго мучиться от жара и задохнется в огне. Если бы вязанки с хворостом встащить наверх, чтобы хотя бы до колен, а лучше – до пояса, тогда правосудие закончится быстрее.
Народ ликует, но в жестокосердии обвинять его глупо. Это все та же радость честных тружеников, которые видят наказываемое зло. Надо жить и работать честно, а не пытаться украсть, ведь колдовство – та же кража.
Сердце мое стукнуло чаще. Ярко-красные волосы женщины падают на лицо, закрывая его целиком, но я непроизвольно пустил Зайчика через толпу ближе к помосту. Там низкорослый священник потрясает листом бумаги, рядом огромный и неподвижный, как скала, палач.
Народ одет ярко, празднично, не каждый день жгут проклятую ведьму. День теплый и солнечный, по толпе снуют разносчики горячего компота и травяного чая, продавцы пирожков. С той стороны на помост взобрался щеголеватый даже в толстой меховой шубе герольд, огляделся и красиво подудел, проверяя, в серебряный рожок. На легком ветерке весело трепещет четырехугольный красный флажок, прикрепленный к трубе, на шляпе с закрывающими от мороза уши отворотами колышется длинное перо.
Я остановил коня напротив деревянных ступеней. Священник наконец обратил на меня внимание, глаза удивленно расширились. Я узнал того деревенского попика, что, бедный и затурканный, ютился на заднем дворе замка Амальфи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
