же напечатали фотографию из паблика «Ветрянки», где Саша сидела за решеткой, закрыв ладонями лицо. Женя никогда не видел этого снимка и не знал о его существовании. Среди других картинок были еще твиты, в которых все тоже жалели Сашу. В тексте цитировались посты, где авторов «Ветрянки» называли «психами», «маньяками» и «безумцами», а некоторые блогеры призывали изолировать «потенциально опасных психбольных» от общества. В самом конце статьи написали резюме того, что произошло. Последнее предложение было таким: «В ходе операции был обезврежен и погиб один из захватчиков – М. Садков». Миша Садков. Так звали Астронома. Весь оставшийся день Женя вспоминал, успел ли Астроном приклеить последнюю планетку. Но не мог вспомнить.
Конечно, Женя знал, чем все закончилось, знал в целом, но многие детали оставались мутными, непроясненными. И главное, Женя не представлял, где и как сейчас другие. Санитарка Оксана сказала, что полная информация стоит дорого, как тридцать сигарет. Женя подсчитал, что если за одну работу дают только три сигареты, то ему предстоит отмыть что-нибудь еще десять раз. Лишь бы была работа.
И пока Женя стирал со стен кал и соскребал с туалетных стен куски чего-то засохшего, он понял, что попросит узнать, где Таня, Даша и Аня. Услышав об этом, санитарка сказала, что в таком случае Жене придется трижды сходить в душ с плохоходящими и помочь им отмыться. Так Женя подрос в пациентской иерархии еще немного, а Оксана нагуглила адрес больницы, в которой все лежали на принудительном лечении. Правда, для того чтобы написать первое письмо, Жене пришлось работать почти месяц.
Скоро Жене стали доверять еще больше всяких работ, и некоторые из них были чистыми. Иногда он что-то перетаскивал из одного помещения в другое, иногда помогал кастелянше раскладывать полотенца, а однажды Оксана попросила Женю отвезти двух колясочников на первый этаж, где несколько жильцов из их отделения встречались с волонтерами. Тогда Женя впервые посетил актовый зал. Он ожидал, что там будет так же серо-пыльно, как и в милосердии, но оказалось, что все наоборот – то есть это помещение было тоже уродливым, но уродливым по-другому. Сцена, в которую вдавливался красно-бархатный занавес, портрет Станиславского, дешевая мишура, налепленная на стены паутиной, бугристый линолеум. Одна волонтерка предложила Жене остаться, и он согласился. На том занятии все вырезали детали для новогодних открыток.
На первой встрече Женя ничего не говорил, но во второй раз спросил, можно ли ему выйти в интернет. Волонтер дал Жене свой телефон, но интернет здесь ловил так плохо, что видео по Жениному запросу загружалось почти час. Женя выжидал, терпел и жалел только о том, что ему придется смотреть первый попавшийся ролик. Когда бегунок внизу экрана похромал вправо, Женя узнал, что смотрит ток-шоу федерального канала. В заставке передачи закадровый голос спрашивал, что делать с теми, кто серьезно болен психически, можно ли обезопасить здоровых людей и как понять, кто перед вами – безобидный шизофреник или буйный маньяк. Из открывающей речи ведущего стало понятно, что на момент съемок заместитель прокурора Крестопольской области утвердил обвинительный приговор захватчикам. Следующие пятнадцать минут Женя смотрел на потные от студийных лампочек лица, кричащие лица, всякие незнакомые и имеющие свое мнения лица, а потом ведущий сказал: в следующей части программы к нам присоединится врач той самой больницы и заведующий медико-реабилитационным отделением Яков Леонидович Джумбер вместе со своим коллегой Георгием Андреевичем Белохвостовым.
Джумбер воссел в центре, он был красивым и в костюме, а не белохалатным, каким его привык видеть Женя. Георгий Андреевич был не таким красивым, но тоже в костюме, и все время молчал. Джумбер спокойно отвечал на вопросы ведущего, игнорировал выкрики из зала, а потом сказал, что опасность людей с психическими расстройствами, безусловно, преувеличена. После этих слов со своих мест вскочили две кричащие женщины, и Джумбер добавил, что «эти люди» тем не менее нуждаются в жесткой дисциплине, поэтому в его отделении «после данного происшествия» увеличили количество камер, прибегли к квалифицированной помощи частного охранного предприятия в ежедневном режиме, а также запретили неформальные собрания пациентов. К этому моменту волонтеры уже собрались уходить, да и Женя больше не хотел смотреть.
Женя смог отправить письмо Даше, рассказал, где сейчас находится и как живет, и попросил Дашу написать ему о том же. Он не знал, получит ли Даша его послание, но продолжал много работать, чтобы, если что, смочь ей ответить. После этого Женя начал еще одно письмо для Тани.
Перед самым Новым годом на встречу в актовый зал пришел мужчина в спортивном костюме, он был лет на двадцать старше волонтеров, из чего Женя сделал вывод, что мужчина работает в интернате. Женя вместе со всеми нарезал ингредиенты для оливье, потому что волонтеры чаще всего учили проживающих чему-то обычному, бытовому. Те, кто плохо управлял руками, просто смотрели и запоминали, а потом помогали замешивать в салат майонез. Жене досталась докторская колбаса, и он справлялся с нарезанием лучше всех. Его настолько увлекла готовка, что он не заметил, как мужчина в спортивном костюме сел рядом и стал наблюдать за его движениями. Но потом волонтерка отвела в сторону Женю и этого мужчину и сказала, что это интернатский тренер. Тренер спросил Женю, как он себя чувствует и сколько ему лет, а потом попросил поприседать и отжаться хотя бы пару раз. Женя отжался ровно два раза и присел столько раз, сколько смог, но тоже не очень много.
Когда тренер ушел, волонтерка стала очень радостной. Она объяснила, что тренеру понравился Женя, а это значит, что он поможет ему перевестись в первое отделение, где разрешается посещать кружки и где условия значительно мягче. Так обычно не делают, сказала волонтерка, но сейчас у тренера недобор, и все мы видим, что в «милосердии» тебе не место. «Только тебе придется стать волейболистом и, возможно, байдарочником, – сказала волонтерка. – И ездить на соревнования в другие интернаты».
Все получилось весной. Оксана сказала Жене собираться, но собирать ему было нечего, так что он просто сидел на кровати и ждал, пока его выведут. Он вышагнул из всегда закрытой двери второго отделения, проследовал за санитаркой через галерею, поднялся на второй этаж другого корпуса и вошел в дверь, открывание которой никем не контролировалось, по крайней мере днем. Жене выделили кровать в такой же четырехместной комнате, и первым чувством, которое испытал Женя, впрыгнув в новую жизнь, стало разочарование. Все было таким же, как и в «милосердии», только будто раскрашенным цветными карандашами. Больше всего Женю расстроили кровати – они тоже были медицинскими, колесчатыми, готовыми
