— Константин, ты решил снабдить всю фирму такими украшениями? — намекаю на состояние его еще вчера прекрасного личика и смотрю на Марину. Спрашивать сейчас о чем-то Костю бессмысленно. Он начнет долго и нудно рассказывать, что вулкан Килаула проснулся, в Замбии случилось наводнение, а в Мозамбике — кокосы выдают по карточкам, к тому же у него лично тоже неприятности исключительно по поводу трепетного отношения к делам «Козерога». Причем будет это делать очень жалобным тоном, что мне в пору разрыдаться от жалости к такому выдающемуся сотруднику.
— Это его штучки, — заметила Марина, с удовлетворением смотря на изорванный костюм Константина, сшитый у дорогого портного. — Ты, кстати, тоже виноват.
— Ну, конечно, — сходу поддержал я правильный вывод, — директор совкового предприятия обязан отвечать за то, что его работник попал в вытрезвитель или довел собственного пса до несварения желудка. Короче, что случилось?
Константин молчал, было видно, он переживал по-настоящему. Потому что исцарапанная мордочка могла показаться цветочком перед товарищеским судом коммерческого и генерального директоров.
— Он отдыхать отправился, как ты советовал, — поведала Марина, — в «час пик». Сейчас на общественный транспорт без боя не сядешь. А этот придурок малоразвитый…
— Я не малоразвитый… — наконец-то произнес Константин, к которому вернулся дар речи. Насчет придурка он не выдвигал возражений.
Марина небрежно взмахнула рукой, и ее погремушки наверняка прозвучали в ушах Константина похоронным набатом.
— Этот идиот взял бутылку шампанского и за десять долларов договорился с водителем троллейбуса сделать круг почета по городу. С обязательными остановками, как положено. Только двери на остановках водитель не открывал.
По-видимому, нервы у меня начинали сдавать, так что сдержаться уже не смог, а просто расхохотался от души, явственно представляя, как озверевшая толпа стучит по закрытым дверям троллейбуса, а Константин пьет шампанское, корчит через толстое оконное стекло рожи и показывает кукиши. Действительно, придурок, за десять долларов водитель троллейбуса его бы на руках по всему маршруту волочил…
Марина недовольно посмотрела на меня и продолжила:
— А на одной остановке кто-то стащил бигли с проводов, и хотя этот идиот, наверняка, перепугался до посинения, водителю пришлось открыть дверь. На его счастье мимо менты шли, иначе нашего дебила на куски бы порвали. Пришлось генеральному менеджеру ехать в милицию выкупать это сокровище.
— Рябов в курсе дела? — спросил я невинным голосом.
При фамилии Сережи Константин сжался так, будто коммерческий директор уже приступил к его воспитанию.
— Пока нет, — теперь радостные интонации появились в голосе Марины, — но все равно узнает.
— Значит так, недостойное поведение сотрудника — позор для репутации его руководителя. Поэтому, Марина, предупреди нашего языкатого менеджера, чтобы он поменьше болтал. Константин нужен для серьезного дела, а после беседы с Рябовым он сможет разве что с благодарностью вспоминать толпу, наводившую марафет на его рыле. Константин, мне надоело бить о тебя руками. Если ты сорвешь мое поручение…
— Все в порядке, — взвизгнул вмиг оживший Костя, поняв, что процесс его воспитания откладывается на неопределенное время, а быть может, и навсегда, если он сделает все, как нужно.
— Так что поцелуй Марине ручку и гони отсюда, — командую я и Константин, до того сидевший на стуле с видом покойника, проявляет активность.
— Не желаю, чтобы эта гадость слюнявила мою руку, — заявила Марина.
— Мариночка, если захочу, он всю тебя обслюнявит, — небрежно бросаю я.
Константин и Марина молчат, хотя по ним видно, что секретарше мое предложение явно не нравится, а начальник отдела снабжения, несмотря на свои ранения, готов хоть сейчас приступить к такому занятию.
После процесса целования пальцев, этого напоминания Марине, что «Козерогом» командует исключительно генеральный директор, я вполне серьезно заметил:
— К первой новости и ее последствиям Константин нас приучает давно и весьма успешно. Что случилось, Марина?
Марина не могла на меня долго дуться.
— Дискотеку придется на время закрывать. Сегодня проломили голову дискжокею. Прямо в его парадном. Вдобавок, анонимный звонок в прокуратуру, что здание дискотеки заминировано. Это помещение арендуется у объединения «Торжество», так что они завыли, мол, не хотят рисковать, даже если никакой мины нет.
— А что, срок аренды закончился? — интересуюсь я.
— Вообще-то нет, — замялась Марина, — но Рябов тоже так считает. Вдобавок половина клиентов ходила именно ради дискжокея, говорят, он был виртуозом.
— Был?
— Даже если он выживет, то на всю жизнь останется инвалидом. Хотя врачи сказали, что с такими травмами реанимация принимает лишь для очистки совести…
— Кто это, Марина?
— Менты развили такое следствие, но Рябов сказал, что вряд ли найдут нападавших. Свидетелей-то у ментов нет, никто ничего не видел. Они сперва раскроили ему голову, а потом били ногами.
— Ты сказала «они». Известно, кто это?
— Компания, которая набегала на магазин. Такую информацию получил Рябов. Кстати, просил передать, никакой реакции с твоей стороны на это событие, у него и так масса проблем. Кофе сварить?
— Не успеваю, Марина. Мне тоже нужно спешить по кое-каким делам. И не забудь, сообщение Константина предназначается исключительно для меня.
— Разве когда-то тебе нужно было что-то объяснять мне дважды? — обижается Марина.
— Извини, Мариночка, столько накатилось, что ум за разум зашкаливает, — говорю на прощание.
Пользуясь моим бездействием, «Ромашка» развивает успех, но до открытия магазина я буду продолжать делать вид, что этого цветочка в природе не существует, а Велигуров мне даром не нужен. Иначе «Ромашка» может срочно получить подкрепление от анонимных для нее друзей «Аргуса». Пока не начались боевые действия, необходимо обеспечить тылы, будто Рябова с его правоохранительными замашками не существует в природе. Двойная страховка еще никому не мешала продлить срок своего существования.
22
Несмотря на огромный объем работы по борьбе с распоясавшимся бандитизмом и замену перегоревших ламп на уличных фонарях, Рябов выкроил для меня время, чтобы встретиться в мелкооптовом магазинчике. Воняло здесь свежей краской только что закончившегося ремонта; магазин с утра открылся и для назойливых клиентов надпись о залоговой сумме для встречи с охраной повесили на самом видном месте.
Мы спокойно играли с Рябовым в клабар, убивая время в ожидании пациентов из «Ромашки». Открытие магазина должно послужить для них сигналом для дальнейших действий по увеличению налогов за охрану торговых точек. Не успел я взять реванш у довольного постоянно сыпящимися из прикупа «полтинниками» Рябова, как к магазину подъехала машина с совершенно новыми колесами и из нее вылезли четыре парня, которым впору трактора заменять. Мы с Рябовым продолжали делать вид, что кроме нас, поблизости никого нет, а игра в карты куда дороже разговора с потенциальными покупателями.
— Кто здесь хозяин? — наглым тоном, не терпящим возражений, заявил один из громил, тряхнув плохо вымытой гривой волос.
— Телевизоры уже кончились, — отрезал я, тасуя колоду.
— С какой бригадой вы работаете? — не обратил внимания этот жлоб на товарный голод.
Теперь уже Рябов молча ткнул пальцем по направлению основной рекламы магазина.
— Короче, гробы заказывать будете? — вместо того, чтобы раскошелиться на жалкую тысячу долларов, стал выступать командир этой четверки.
— Ага, — добродушно соглашаюсь, видя, что пути к отступлению гвардейцы Рябова уже заблокировали, — четыре штуки. Понял, парашник?
Командир великолепной четверки как-то сник и почему-то не прореагировал должным образом на этот комплимент. То ли оттого, что был слишком культурным человеком или смотрящие на его команду автоматные стволы не добавляли настроения, отвлекали от так хорошо начатой беседы.
— Значит, — заметил я, — штуку баксов вы нам уже должны. Если нет — до полей орошения двадцать минут езды. И скажи своей «Ромашке» обосранной — еще раз сунется, ей все лепестки вырвут.
Парень не хотел терять своего лица. Он, видимо, в свободное от поборов время смотрел боевики, поэтому чуть напыщенно, а главное, с интонациями переводчика заявил:
— Ты уже покойник…
Кто не хочет потерять лица, рискует вообще остаться без головы. Мне почему-то тоже вспомнились несколько боевиков. Обычно такую фразу говорит какой-то гнусный деятель главному герою, но тот из своего благородства отпускает соперника. И оставшееся время фильма тратит исключительно на ликвидацию последствий своего великодушия. Самое смешное, в финале этот главный герой все равно доводит противника до общего знаменателя его мерзкой жизни. К чему тогда весь этот ненужный риск?
