Поэтому я не стал задавать вопросов явным исполнителям или орать «По какому праву?», а, прикрыв глаза, анализировал ситуацию, хотя после пересчета головой обоих ступенек машины в левом виске немного побаливало.
Я не сопротивлялся, когда автобус резко остановился, крепкие руки парней выволокли меня из него и потащили через двор в двухэтажное здание. И хотя мы двигались чуть ли не бегом, я успел прочесть некоторые таблички на многочисленных дверях в длинном коридоре.
Один из парней широко распахнул дверь кабинета. Замечаю и то, что в отличие от других это двойная дверь, руководство любит выделяться и в таких мелочах. Меня буквально швырнули на один из стульев, плотным рядом прижавшихся к стене, парень в строгом костюме с галстуком, который я бы никогда не рискнул одеть, положил на стол мой «ЗИГ-Зауэр», ключ от наручников и отрапортовал:
— Товарищ полковник! Задержанный доставлен.
Сидящий за столом полковник просто кивнул головой и группа захвата словно растворилась в воздухе. Ну и дрессура, высший класс, все понимают бессловно, даже наручники не сняли. Я продолжал хранить молчание, это золото, как последнее свое достояние. А то еще нарвешься на дежурную фразу «Здесь вопросы задаю я».
Полковник нарочно затягивал паузу, вертя перед собой какие-то бумаги. Наконец, он пожаловался мне:
— Столько дел накопилось…
— Естественно, — очень спокойно сказал я, сдерживая рвущуюся ярость, но через мгновение, конечно же, не вытерпел, — а ты этими бумажками зад вытри, может забот поубавится.
— Да, с годами ты не меняешься, — покачал седеющей головой полковник.
— О тебе этого не скажешь. Хотя полковник в начальниках райотдела для Южноморска что-то новое. Может, наручники снимешь?
— Обойдешься, — успокоил меня хозяин кабинета, — ты же сейчас попытаешься даже здесь драку устроить. Срока не боишься?
— За что это, интересно?
— За незаконное ношение огнестрельного оружия.
Я не стал вопрошать: где можно разжиться законным разрешением для ношения девятизарядного пистолета, намекать, что с оружием полгорода ходит, а чистосердечно признался:
— Этот пистолет я нашел в сауне и как раз собирался отвезти в милицию, чтобы оно не попало в преступные руки, гражданин начальник. Может тебя именовать именно так, а, Вершигора? Ты еще долго будешь устраивать здесь театр одного актера, мент поганый?
На мой комплимент Вершигора не прореагировал. Он ведь молчун, крутой парень, только вот с памятью у этого полковника плоховато стало. Может он забыл прошлое, когда с нашей помощью внедрился в наркобанду, или подвал, где его пытали перед тем, как решили отправить на тот свет? И в конце концов, разве не мы с Рябовым спасли его теперь уже полковничью шкуру?
— Понты давишь, боец невидимого фронта, — продолжаю шевелить нервы Вершигоры, — забыл, как тебя Толясь обоссал, когда ты в подвале шевелиться не мог и только смоктал мой окурок. Козел!
Вершигоре явно неприятно вспоминать свое героическое прошлое. Еще бы, провал по вине собственного стукача, нависшая над головой смерть и избавление от нее моим синдикатом. А потом — окончательный разгром транзитного канала наркотиков, который начал я, сидящий сейчас в наручниках. Полковник хренов. Да не будь нас с Рябовым, тебя бы до сих по искали. И скорее бы нашли кости неизвестного науке динозавра, чем твой труп, залитый цементом.
— А теперь вникай, — поведал мне Вершигора, — работать будем вместе и, смотри, без твоих штучек, чуть что: я тебе и закон, и приговор.
Вот в чем дело. Карпин принимает мое предложение. И Вершигора хочет с места в карьер доказать кто есть ху. Конспиратор чертов, работает в областном управлении, а спектакли устраивает на нейтральной территории. Еще не хватало, чтобы этот полковник начал процесс моего воспитания.
— Для начала — сними наручники, я хочу закурить. Драк мне на сегодня с головой хватило.
Вершигора долго возился с новой продукцией одного из винницких предприятий и, наконец-то, крохотный ключик принес моим рукам относительную свободу.
Я с наслаждением закурил, потер гудящий висок и заметил:
— Командовать будешь теми, кто в погонах. Ясно? Ты во мне сейчас нуждаешься больше, чем я в тебе. Впрочем, это было всегда.
Такое заявление Вершигора выслушал внешне спокойно, хотя щека у него явно дернулась.
— Мне кажется, что ты себя переоцениваешь, — попытался он перевести разговор в деловое русло, намекая: мы в общем-то партнеры, а что касается общего руководства, то в конце концов ответственность лежит только на нем.
Вершигору я уважал; в менты он пошел исключительно по убеждению, не для того, чтобы трояки на проезжей части сшибать и жрать на шару с подопечного гастронома. И вообще он человек каких мало, вряд ли я сам бы выдержал испытания, сквозь которые пришлось пройти Вершигоре в том самом подвале. Выдержать два дня пыток и не расколоться — раньше я думал: такое возможно только в кино. Однако, я еще очень сердился на методы его работы.
— Переоцениваю? Можем поговорить и о ценообразовании. В отличие от тебя я имею возможность залить в баки машин твоих ментов аж по двадцать литров бензина в сутки. И пусть гоняются на своих раздолбанных «Жигулях» за бандитами в «Мерседесах». И твоя цена мне тоже известна. Создается областное управление по борьбе с организованной преступностью. Интересно, кто займет это место, а, полковник? Опер ты, конечно, что надо, но тут совсем другое: доллары миллионами будут предлагать, скурвишься в два счета, как другие менты. Вы ж теперь к себе вообще людей с улицы берете. Раз в тюрьме не сидел — уже подходит. А что потом они вытворяют — ты лучше меня знаешь. И твоя цена известна, если перевести полковничью зарплату на тот же бензин — три канистры в месяц. А вот меня купить — у всего города средств не хватит.
— Так какого хрена ты лезешь? — иронически заметил Вершигора, демонстративно прикуривая дешевую папироску.
— А чтоб порядок был, — запальчиво отвечаю я, хотя прекрасно себя контролирую, пусть полковник и дальше считает, что изучил мой характер. — Ты вот тогда одну банду разгромил, столько шума и пыли, в программе «Время» восторженной слюной по этому поводу прыскали. А свято место бывает пусто? Там теперь вместо одной банды уже две действуют. И как я знаю, весьма успешно.
— А борьба с организованной преступностью — это как раз по твою душу, — плавно переводил разговор о своей работе в нужное русло Вершигора.
— Знаешь, Вершигора, это Вышегородский тогда приказал вытащить тебя с того света. Я спросил, зачем нам это нужно? И старик ответил: мы можем прожить без вашей помощи, но вы без нас — никогда. Ты ведь не считаешь меня преступником, Вершигора, потому что понимаешь всю дурь наших законов, ставящих меня на одну доску с грабителями и убийцами. Я торгую произведениями искусства и живу, к слову сказать, в обществе, где издевательство над правами человека давным-давно норма. Я могу, если хочешь, даже сесть на скамью подсудимых. Но только вместе с тем обществом, которое заставило меня жить по своим законам. Но этого не будет никогда.
Так что хватит даже пытаться заставить меня беспрекословно выполнять твои ценные указания. И вообще — это не мой уровень, полковник. Будешь согласовывать свои действия с Рябовым. Думаешь, я не понимаю, почему сегодня впервые за все эти дни остался без охраны. Вряд ли Сережа ожидал от тебя такой наглости. Спасибо за теплый прием. И будь здоров.
— Вернись, — тоном приказа бросил мне в спину Вершигора.
— Ты что, мне очередное воинское звание присвоить желаешь? — сказал я, держась за дверную ручку, — так это вряд ли получится. В своем деле — я маршал, не меньше. Чего тебе еще нужно?
— Пистолет свой забери, — сказал Вершигора и подтащил к себе очередную порцию бумаг.
Я шел по тускло освещенному коридору и думал о том, что в затрепанной фразе «Мафия бессмертна» есть глубокий смысл. Чего хочет мафия? Денег и власти. Деньги дают власть, а власть дает деньга. Это замкнутое кольцо сделало мафию неуязвимой. С организованной преступностью можно бороться. Победить ее нельзя. Даже если государство рухнет, на его обломках снова возникнет сообщество людей, стремящихся к деньгам и власти. И так будет всегда. Самое печальное для Вершигоры, он понимает это, но никогда и никому не признается. Особенно будучи начальником управления по борьбе с организованной преступностью. Борьбе, изначально обреченной на поражение.
Ночная прохлада освежила чуть гудящую голову, я медленно подошел к своей «Волге», в которой с виноватым видом застыл Рябов, но у меня почему-то уже не оставалось сил злиться на Сережу. Рябов знает, что делает, в этом я убеждался неоднократно. Вдобавок стиль нашей совместной работы позволяет и мне преподносить Рябову очень интересные сюрпризы.
