— И стала еще притягательнее, — ответил ей Колберн. — Да, другой человек на долгое время нас разлучил, но тем сделал тебя мне намного желаннее. Так уж вышло, любимая.
Ничего не ответив, она молча и жарко прижалась губами к его щеке. Вот и все, что Колберн и Лили сказали друг другу о ее первом браке.
— А где мы с тобой поселимся? — спросил он ее. — Ты, наверно, тоскуешь по Новому Орлеану?
— Нисколько, — сказала она. — Будем жить только на Севере. Мне здесь очень понравилось.
Она готова была тысячу раз повторять, что ушла навсегда к северянам.
ГЛАВА XXXVII
Свадьба
Равенел был в большом восторге, когда Лили, обняв его, ужасно краснея и пряча старательно личико на отцовской груди, призналась во всем, что случилось за эти последние дни и что наполняло ее великим блаженством.
— Я так счастлив, как не был, наверно, со дня твоего рождения, — заявил Равенел. — Просто трудно представить себе что-нибудь лучшее. От души тебе благодарен. Уверен, что счастье твое отныне так обеспечено, как только возможно мечтать. Он — лучший жених для тебя на всем белом свете.
— Так пусть он придет к тебе и попросит моей руки, — сказала она шаловливо. — Ты сможешь тогда немножко над ним покуражиться.
Доктор громко захохотал, настолько ему показался забавным этот проект.
— Покуражиться? Нет. Уж скорее о чем-то его просить, — возразил он. — И безусловно, я должен просить извинения у муниципальных властей, что похищаю у местных девиц такого завидного мужа. Тебе предстоит потрудиться, моя дорогая, чтобы стать достойной его.
— Не хочу даже слушать, — сказала Лили, притворно сердись. — Отцы — неблагодарнейшие из смертных. Впрочем, раз ты считаешь меня недостойной его, прибавим тебя и Рэвви, может быть, в сумме, втроем, мы достигнем его добродетели.
Свадьбу решили сыграть в сентябре, в самом начале месяца. Лили вообще не была сторонницей долгих помолвок, ну а сейчас — тем более; как и многие вдовы, решившись сменить вдовство на венчальный убор, она не хотела дальнейших отсрочек. Мужчины и вовсе не любят с этим тянуть, и Колберн просил не откладывать свадьбу, желая как можно скорее стать полновластным хозяином семейного очага и сердца своей жены.
Фамильное обиталище Колбернов стояло пустым, без жильцов, и они, пораздумав, решили пока что его подновить: покрасить, оклеить обоями, прикупить новой мебели. В течение их краткой помолвки они почти ежедневно отправлялись туда, забирая с собой и Рэвви в плетеной колясочке: счастливые, очень довольные, они расчищали заросший, запущенный сад, расставляли по-всякому мебель, то так, то эдак, решали вопрос, кому в какой комнате жить. Лучшую спальню с окном, выходящим на улицу, они предоставили доктору, а просторный чулан рядом с ней предназначили для смититов и браунитов.
— Рэвви с Розанной мы поселим в спальне напротив, — сказала Лили, — окна здесь будут в сад, и Рэвви избавится от уличной пыли. Как это славно, что у малыша будет собственный сад, и цветы. А нам останется спальня, соседняя с папиной. — Лили зарделась, как только сказала об этом, и перешла торопливо к прочим вопросам. — Комнатки наверху отведем для прислуги. А внизу — большая гостиная, столовая, кухня. Экий громадный дом, легко заблудиться. Насколько это приятнее, чем в гостинице.
Колберн, конечно, приметил с радостью и торжеством, как зарделась его невеста, но с обычной своей деликатностью промолчал.
— Ну, а комната для гостей? — спросил он у Лили.
— Мы не станем их приглашать… хотя бы первое время, Я боюсь, что нам… что тебе это еще не по средствам. Я спросила у миссис Уайтвуд, почем сейчас мясо и другие продукты. Цены просто ужасные.
Потом Лили вскричала в восторге:
— Ах, как это чудесно иметь дом, и сад, и цветы! И как счастлив будет тут Рэвви! Как мы все будем счастливы! Я сейчас ни о чем другом не могу даже думать.
— Ну, а свадебное путешествие? Ты не хочешь поездить?
— Конечно, хочу. Еще как! Но ведь это нам не по средствам. И не нужно меня соблазнять. Мы отправимся путешествовать лет через пять, отметим свою деревянную свадьбу. Может быть, к тому времени ты станешь немного богаче.
Великая церемония, утвердившая и узаконившая все эти планы, состоялась в пять часов вечера в маленькой церкви святого Иосифа. Напомним, что Новый Бостон был тогда небольшим городком, и новобостонцы интересовались делами своих сограждан — тех, что поприметнее. Поэтому свадьба молодого капитана, героя недавней войны, и вдовы погибшего в той же войне генерала привлекла много зрителей. Многократно из уст в уста передавались рассказы о том, как отец невесты пожертвовал всем, что имел, для блага отечества; как Колберн героически спас миссис Картер от целой бригады техасцев; как генерал, умирая на поле сражения, завещал капитану вдову и сиротку-сына, — и так под конец эти слухи взволновали толпу, что, когда новобрачные вышли из церкви и сели в карету, целый лес рук взметнулся, приветствуя их и махая платками. Старожилы считают, что такой замечательной свадьбы новобостонцы не знали со дня основания города.
Наконец наш Колберн женился, наконец и Лили обрела надежный очаг. Все эти четыре года каждый из них плыл своим отдельным путем по бурному морю жизни; теперь — они в тихой гавани, вместе, до конца своих дней.
Признаться, я огорчен, что должен расстаться с этой молоденькой женщиной, едва рассказав о начале ее пути. Ей двадцать три года, у нее первый ребенок, и она еще только второй раз выходит замуж. Две трети ее жизни и ее сердечных волнений, надо думать, еще впереди. Всего интереснее женщина в тридцать лет: она достигает вершины своих возможностей, входит в пору расцвета физического, морального, умственного, всего ярче блистает в обществе. Но, будучи твердо уверен, что Лили вступила на путь, ведущий ее к счастью, я полагаю уместным, по праву ее создателя, прервать рассказ о моей героине именно в тот момент, когда она сочеталась браком с моим всегдашним любимцем, мистером Колберном. И, больше того, я хотел бы еще отметить, что если я попытаюсь продолжить историю моей героини, заглянув нескромно вперед, то рассказ неизбежно получит характер пророчества и тем подорвет основательность и достоверность всей повести в целом, не говоря уже о более тяжких грехах, к которым я стану причастен. Так, например, мне придется сообщить о выборах нового президента[182] еще до того, как станет известен подсчет голосов.
И еще я скажу, за Колберна тоже не надо бояться. Правда, пока шла война, ему не везло — он не получил ни чинов, ни наград, которых заслужил. Но эти обиды, в конечном счете, закалили его характер, сделали Колберна настоящим мужчиной, способным к любой борьбе. Он излечился от ложного самолюбия, делает нужное дело не за страх, а за совесть и никогда уже не поддается тщеславию. Если бы Колберн вышел из армии в чине бригадного генерала, он, вполне вероятно, пренебрег бы своей юридической практикой, захотел бы сделаться консулом где-нибудь за границей или важным чиновником дома, а иными словами, до конца своей жизни государственным иждивенцем. А теперь он будет надеяться лишь на себя, опираться на собственный труд и талант, и никто для него никогда не станет опасным соперником, разве лишь тот, кто его превзойдет способностями; ибо в частной, гражданской жизни чины и отличия немногого стоят и политические интриги редко решают дело. Чувство собственного достоинства, которое не позволяло ему просить чинов в армии, обнаружит теперь себя в независимости характера и в бестрепетном чувстве чести, которые, я уповаю, принесут ему в конце концов славу. Участие в серьезных житейских делах избавит его от мечтательности, он станет практичным, трудолюбивым и все, что начнет, доведет до конца. Дух моральной отваги укрепит его силы, и он отдаст свои силы трудам. При любой неудаче он проявит терпение и стойкость солдата. Проведя три года на поле брани, заглянув в глаза смерти и пересилив страдание, он стал добрее и мужественнее. Он повзрослел и познал самого себя, как и весь американский народ. И у него теперь хватит энергии, физической и духовной, не только лишь для себя, но и для забот о других; он сумеет и вправе будет опекать своих ближних, направлять их труды. Он знает, конечно, что по формальным итогам трехлетней военной карьеры его могут счесть неудачником, но ничуть о том не тревожится. И это — к чести его, залог дальнейших успехов. Со спокойной уверенностью Колберн идет по жизненному пути.
Он сейчас солдат-гражданин. Он сумел устоять, сражаясь за счастье родины, он сумеет и заработать себе на жизнь. Он три года шагал по дорогам войны и дрался с врагом; теперь он снова вернулся к мирным занятиям, не менее почетным, чем был его ратный труд.
Сила нашей республики в том, что у нас миллионы таких людей.
Что до его частной жизни, то я совершенно спокоен и за счастье мистера Колберна, и за счастье его супруги.
