Независимо от ее желания ни в коем случае не отвлекаться от лежащего перед ней листа чистой бумаги, Линдзи то и дело вскидывала глаза к окну. По-настоящему творить она начала лишь только тогда, когда, уступив странному наваждению, принялась наконец рисовать это самое окно. Голая рама без всяких занавесок. За нею густая темень ночи. Ее лицо, словно призрачный лик, отраженное в стекле. Когда в правом верхнем углу она пририсовала паутину, начал выкристаллизовываться замысел, и ее охватило возбуждение творчества. Она назовет картину "Паутина Жизни и Смерти", а для того чтобы тема эта зазвучала более определенно, по всему пространству холста разместит различные сюрреалистические символы. Только не холста, а мазонита. А пока вообще чистого листа бумаги, на котором только собирается сделать первый набросок, но замысел вроде бы неплохой, стоит того, чтобы над ним поработать.
Она переместила лист на доске, установив его намного выше прежнего положения. Теперь ей надо было только чуть приподнять глаза от листа, чтобы поверх доски увидеть окно, а не всякий раз высоко задирать, а затем низко склонять голову.
Чтобы придать картине интерес и глубину, недостаточно изобразить на ней только ее лицо, окно и паутину, нужны еще какие-нибудь дополнительные детали. Работая над эскизом, она перебрала в уме около двух десятков различных вариантов и деталей и всеми ими осталась недовольна.
Затем в стекле, прямо над ее отражением, словно по мановению волшебной палочки, возник искомый образ: лицо, которое Хатчу являлось в его кошмарных сновидениях. Бледное. С копной черных волос. В темных, солнцезащитных очках.
На какое-то мгновение ей показалось, что это сверхъестественное видение – действительно галлюцинация. Она едва не задохнулась от неожиданности, как вдруг сообразила, что смотрит на такое же отражение в стекле, как и ее собственное, и что убийца из кошмаров Хатча каким-то образом пробрался незамеченным в их дом и, прислонившись к дверному косяку, в упор разглядывает ее. Линдзи с трудом подавила в себе желание закричать от ужаса. Как только он поймет, что она заметила его, она потеряет то небольшое преимущество, которым сейчас обладала, и он тотчас набросится на нее и разорвет на мелкие кусочки задолго до того, как Хатч успеет сделать первый шаг к лестнице. Поэтому она нарочито громко вздохнула и недовольно покачала головой, словно была удручена тем, что набросала на листе бумаги.
Хатча уже могло не быть в живых.
Медленно, словно нехотя, она опустила руку с карандашом, но из пальцев его не выпустила, будто намереваясь снова продолжить работу.
Если Хатч жив, то как же этот подонок смог незамеченным пробраться на второй этаж? Нет. Нельзя и мысли допустить, что Хатч мертв, иначе она сама погибнет, а затем погибнет и Регина. Господи, Регина!
Она протянула руку к верхнему ящику шкафчика рядом с собой, и, когда дотянулась до холодной хромированной ручки, по телу ее пробежала мелкая дрожь, как в ознобе.
В отраженной в стекле двери убийца уже не опирался больше о косяк, никого и ничего не опасаясь, совершенно бесшумно, как призрак, он уже скользнул в комнату. Вот он застыл на месте, самонадеянно уставившись на нее, очевидно, смакуя это мгновение. Если бы Линдзи случайно не заметила его отражение в стекле, она ни за что бы не догадалась, что он стоит у нее за спиной.
Она открыла ящик, пальцы ее сомкнулись на рукоятке пистолета.
За ее спиной он пришел в движение.
Она выхватила из ящика тяжелый браунинг и одним движением, обеими руками обхватив рукоятку и развернувшись на табурете, направила дуло прямо в грудь убийце. Она бы не удивилась, если бы не обнаружила его сзади, что только лишний раз подтвердило бы ее первое впечатление, что он – игра ее воспаленного воображения. Но он был там, успев сделать всего лишь один шаг от двери в ее сторону до того, как она направила на него пистолет.
– Не двигаться, тварь, – выдавила она хрипло.
Но не успела произнести эти слова, как он – то ли заметив в ней нерешительность, то ли ему просто-напросто было наплевать, выстрелит она в него или нет, – тотчас же отпрянул назад к двери и скрылся в коридоре.
– Стой, тебе говорят!
Но он испарился. Линдзи без колебаний, без каких бы то ни было угрызений совести расстреляла бы его в упор, но он отпрыгнул так быстро, как кошка, молнией взлетающая на дерево, и ее пуля угодила бы только в дверной косяк.
Громко призывая на помощь Хатча, она соскочила со своего табурета и бросилась к двери, за которой уже исчезал убийца, – ему оставалось убрать из комнаты только левую, обутую в черный ботинок ногу. Но на бегу внезапно остановилась, сообразив, что он мог никуда и не убежать, а остаться за дверью, выжидая момент, когда она сломя голову вылетит в коридор, и огреть ее сзади чем-нибудь тяжелым по голове, а затем сбросить через перила вниз. Но Регина! Нет, ждать нельзя. Он может схватить Регину. После секундного колебания она, подавив в себе страх, ринулась в коридор, не переставая звать на помощь Хатча.
Выскочив в коридор, справа от себя, в дальнем его конце, заметила, что убийца бежит к двери, тоже почему-то открытой, комнаты Регины. Но света в комнате не было, а ведь Регина должна была там сидеть за уроками. У Линдзи не было времени остановиться и как следует прицелиться. И она уже почти нажала на спуск, чтобы начать стрелять не целясь в надежде, что хоть одна из пуль достанет этого подонка. Но в комнате Регины было темно, и неизвестно, где находилась девочка. Линдзи боялась, что не попадет в убийцу, а случайно может пристрелить Регину, посылая в темноту через отворенную дверь пулю за пулей. Поэтому она не стала стрелять, побежала вдогонку за убийцей, но теперь уже выкрикивая имя Регины, а не Хатча.
Незнакомец скользнул в комнату девочки, захлопнул за собой дверь с такой силой, что в доме все задрожало. Секундой позже Линдзи, со всего маху ударившись о закрытую дверь, отлетела от нее прочь. Дверь была закрыта изнутри на запор. Вдруг до ее ушей донесся голос Хатча, звавшего ее, – слава богу, он жив, жив! – но она даже не повернулась, чтобы посмотреть, где он. Отойдя от двери, Линдзи изо всех сил пнула ее ногой, затем еще раз. Запор был слабеньким, он должен сломаться, но почему-то не поддавался.
Она собиралась снова ударить в дверь ногой, как вдруг из комнаты донесся голос убийцы. Голос этот был громким – но не крикливым – хладнокровным и угрожающим, не было в нем ни паники, ни страха, звучал он спокойно, размеренно и по-деловому сухо:
– Отойдите от двери, в противном случае за жизнь ребенка я не ручаюсь.
За несколько мгновений до того как Линдзи стала выкрикивать его имя, Хатч, сидя без света в "логове", обеими ладонями крепко стиснул "Артс Америкэн". Видение пронзило его мозг электрическим током, с шипением пробегающим по дуге, словно в руках у него был не журнал, а оголенный электрокабель под высоким напряжением.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
