Он покачал головой:
— Вон мое окно, на втором этаже. Я тебе помашу рукой. Подождешь?
— Подожду.
— Хочешь взять флаер?
— Зачем? Ножками прогуляюсь.
Рашель отпустила его руку, шагнула к дому:
— Я приду утром.
— Если Ванда решит, что я ее обманывал, то ты найдешь две свежие могилки.
Девушка засмеялась.
— Зря, — серьезно сказал Кей. — Твоя старушка соседка и не на такое способна.
— Пока, Кей.
— Пока, Раш.
7
Было уже совсем темно, когда Кей вернулся к дому Каховски. Он все-таки ухитрился заблудиться, надо было взять флаер, пусть и для двухкилометровой дистанции.
Свет не горел ни в одном окне, лишь на крыше, венчая тонкую спираль антенны, трепетал белый огонек. Дач остановился на крыльце.
— Поднимайся, поднимайся, — окликнул его сверху старческий голос. — На третий этаж и по коридору.
Дач молча последовал совету. Коридор кончился раскрытой на балкон двустворчатой дверью. В кресле (сколько их здесь, этих мягких символов увядания) сидела Ванда Каховски. В длинном белом платье, с тлеющей сигареткой в руках. Кей почувствовал сладкий запах наркотика.
— Почему девочки так легко влюбляются во взрослых мужчин? — спросила Ванда. — А?
— Наверное…
— Это риторический вопрос, Кей. Любой дурак со времен Фрейда способен ответить. Ты читал Фрейда?
— Да.
— Ты слишком разносторонен для убийцы. Дач, ты супер?
— Я с Шедара.
— Понятно. Ты прекрасно получился, я всегда считала, что Грей не прав с генетическим мораторием. Дач, все, что я могу проверить, будет проверено завтра к полудню.
— Я рад, госпожа полковник.
Каховски раскурила еще одну сигарету, протянула ему. Кей молча затянулся.
— Было так тихо… так мирно… — Ванда говорила, не смотря на Дача. — Год за годом… в бесконечном саду. Я стала кое-что забывать, Кей! А ты требуешь вспомнить…
— У нас иная судьба.
— Иная… Зачем нужны шипы, Кей?
Дач молчал несколько секунд, полузакрыв глаза. Сказал — очень тихо, и даже голос его изменился:
— Шипы ни за чем не нужны, цветы выпускают их просто от злости.
— Не верю я тебе… — в тон ему отозвалась Ванда. — Они стараются придать себе храбрости. Они думают: если у них шипы, их все боятся…
Минуту они молча курили. Потом Каховски хрипло рассмеялась:
— Молодец, Кей. Значит, ты поймешь.
— Я и так понял.
— Это все равно что сбросить старую оболочку. Тут нет ничего печального.
Дач вытащил из кобуры под мышкой «Шмель». Щелкнул предохранителем.
— В любом случае понадобится… — словно уговаривая себя, сказала Ванда. — Что тебя убивать, что Императора… не в этом же теле… аТан я сняла только в семьдесят, вот в чем беда, Кей. Была руинами, стану развалиной…
— До завтра, госпожа полковник, — сказал Кей.
— До завтра.
Дач нажал на спуск. Вспышка, вырвавшая из темноты спокойное, ждущее лицо старой женщины.
— Доброго аТана, — отбрасывая сигарету, сказал Кей. Приподнял легкое тело, проверяя, не загорелось ли кресло. Нет, все было в порядке.
Постель ему была приготовлена в той же комнате, что и четыре года назад. Дач уснул быстро, и в эту ночь ему ничего не снилось.
Утром на балконе уже не оказалось трупа, а на площадке возле дома стоял прокатный флаер. Кей, вышедший в одних шортах из дома, с полчаса разминался под легким унылым дождем. Потом он услышал шаги.
Ванда Каховски по-прежнему оставалась старухой. Лицо помолодело, впрочем, такой же эффект принесла бы и обычная косметика. Но в ее движениях больше не чувствовалось дряхлости. Лишь аккуратная, расчетливая точность и собранность. Даже легкая хромота, которой еще вчера не было, казалась нарочитой.
Дачу неожиданно вспомнилось детство: цирк и старая псимутированная пантера, с которой осторожничал даже мршанец-дрессировщик.
— Неприятное занятие — хоронить себя, — вместо приветствия сказала Ванда. Она была в глухом комбинезоне защитного цвета, с короткой штыковой лопаткой на поясе. — Печальное занятие. У меня есть одна аллейка, на ней всегда хорошие яблоки. Органика…
Дач счел полезным промолчать.
— Моя матрица снята в семьдесят. — Каховски прислонилась к дереву то ли в показной, то ли в настоящей усталости. — И не нынешние семьдесят, а те… двухвековой давности. Дерьмовая пища, дерганые нервы, облучения, травмы, частые роды. Вот и скриплю по десять — двадцать лет.
— Вы в прекрасной форме.
— Не думаю. Да, спасибо за выстрел. Очень аккуратно и быстро. Может быть, и смешно, но я до сих пор полагаю, что самоубийство — грех… — Каховски оторвалась от дерева, подошла к Кею. — Я уже кое-что проверила, кстати. Ты был тем лейтенантом с Хаарана. Но это так… штрихи к твоей откровенности. Вот если мои мальчики из электронной службы СИБ…
Дач невольно вздрогнул.
— Мои, Дач! Моимальчики, где бы они ни служили. Так вот, если они подтвердят подлинность твоей беседы с алкарисом, тогда мы поговорим серьезно. Птички всегда чувствовали подвох, и если алкарис поверил тебе — значит, поверю и я.
8
Крейсер ложился на курс. Часть истребителей уже ушла в прыжок, десяток, как приклеенные, висели вокруг, остальные перестраивались в авангардную группировку. Император был один в каюте — за огромным столом, перед серебристым зеркалом отключенного экрана. В бесформенном мешковатом халате, со слегка опухшим лицом, он ничуть не походил на «Владыку Эндории и Терры, покровителя колоний». Брезгливо морщась, он просматривал стопку донесений. В его руках девственно-чистые листы бумаги оживали, проступая мелкими строчками текста, исчезающего, едва он выпускал их. Иногда Император усмехался, ухитряясь, однако, не терять брезгливой гримасы.
Компромат на планетарное руководство перестал забавлять Грея уже много десятилетий назад. Тогда это был оскал «темной стороны», вытащенный на свет агентами высочайшего класса. Теперь — просто штрихи к сущности человека, которые могли пригодиться в политической игре. Один раз Грей скомкал лист и швырнул в угол, пробормотав: «Чересчур…»
Вдали от рук Императора и остальных донесений лист пролежал недолго. Его масса теперь была ниже критической, и он истлел, рассыпавшись горсткой бурой пыли. Грей хмуро смотрел, как превращается в пепел секретное донесение, стоившее агенту многомесячного труда и нечеловеческого унижения. Увы, данные были слишком жареными, чтобы использовать их в обычной беседе. А менять руководство Таури он пока не собирался.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
