– Ты же понимаешь, – говорила мисс Севени приглушенным голосом, – что Мэги Колтон очень расстроится, если я заберу у нее роль. Она ведь, в принципе, совсем неплохо ее играет, как ты думаешь? – Элизабет только кивнула. – Хотя ты могла бы поднять спектакль на совершенно новый уровень. Да, – тут мисс Севени задумалась, – хорошо бы, чтобы ты играла главную роль… Но как это сделать? Для Мэги это будет ударом.
Она снова задумалась и вопросительно посмотрела на Элизабет, как будто ожидая ее совета. Но Элизабет молчала.
– А знаешь что, почему бы тебе не продублировать Мэги, – придумала режиссер. – Так ведь всегда делают, на главные роли назначают по два актера. Если с первым что-либо случится, если он заболеет или захочет в отпуск, например, – тут мисс Севени сделала неопределенный жест рукой, – или еще что-нибудь, то играет «второй состав».
– А кого тогда на роль профессора Пигмаштейна назначить? – наконец произнесла Элизабет, которая внутренне ликовала, не веря в свое счастье. – Чтобы Мэги не обиделась. Что, если Роя Сэлина?
Рой был симпатичный белокурый мальчик, и ей он нравился больше остальных.
– Правильно, – согласилась мисс Севени, – надо назначить второй состав на все главные роли. Тогда у нас всегда будет замена, если потребуется. Роль Пигмаштейна действительно можно дать Рою Сэлину, мне кажется, он потянет.
Элизабет пожала плечами: она была счастлива, а кто будет ее партнером – Рой или какой другой аккуратненький белокурый мальчик, ей было безразлично, она в любом случае их не особенно различала.
Влэд, когда Элизабет рассказала ему о новой роли, обрадовался не меньше нее. Теперь каждый вечер они перечитывали пьесу, обсуждали, придумывали, как внести свежесть и новизну в характер Илоны – так звали идеальную женщину. Подбирали ей голос, интонации, походку, жестикуляцию – по пьесе она всему должна была учиться с нуля, она ведь была создана Пигмаштейном не обремененная ни навыками, ни знаниями.
Поиск образа, разработка его, придание ему комичности, все же пьеса была комедийной, доставляли и Элизабет и Влэду огромное удовольствие. Те находки, которые они изобретали по вечерам и которые Элизабет демонстрировала на репетициях, приводили всех в восторг, особенно мисс Севени; зал сотрясался взрывами смеха, даже находящиеся на сцене участники спектакля не могли сдержать улыбки.
Рой Сэлин тоже неплохо справлялся с ролью. Он был серьезный, долговязый парень с рассеянным взглядом и неловкими жестами, и поэтому роль молодого, ушедшего с головой в науку профессора ему вполне подходила.
Там, в пьесе, была сценка, когда Илона первый раз с момента своего создания начинает препираться с профессором. Ошарашенный непослушанием подопечной ученый должен смерить идеальную женщину взглядом, в котором проскальзывает и удивление, и растерянность, и зарождающийся интерес.
Так вот, для этой сцены Элизабет с Влэдом придумали смешной и неожиданный прием – во время одной из своих реплик, не переставая препираться с Пигмаштейном, Илона продолжает наводить порядок в комнате, ведь она, как-никак, идеальная женщина. Правда, она неловкая и неуклюжая, она лишь недавно была создана, и поэтому, вытирая пыль со стола, нечаянно роняет вазу. Илона тут же начинает подбирать с пола осколки, но тело ее не слушается и она принимает крайне неловкую позу – не приседает, а перегибается на совершенно прямых ногах, наклоняя тело вертикально вниз. И так, на прямых ногах, мелко переступая ими, она кружится по сцене, безостановочно тараторя что-то себе под нос. При этом ошеломленный профессор, остолбенев, выпучив глаза, разглядывает Илону со всех ее привлекательных сторон.
Во время репетиции атмосфера на сцене, как обычно, была легкая и жизнерадостная, все шутили, реплики часто прерывались всплесками заразительного смеха. Элизабет в маечке с глубоким вырезом, в обтягивающей юбке выглядела весьма провокационно, как и полагалось идеальной женщине Илоне. И вот, кружась буквой «Г» по полу, не замечая ничего, кроме осколков, Илона (она же Элизабет) поднимает глаза и видит ошеломленное лицо Пигмаштейна (он же Рой), который, похоже, попал в ступор и больше не в силах вспомнить ни слова из своей роли.
Легко перехватив взгляд лишившегося дара речи профессора, Элизабет обнаружила, что тот устремлен в разрез ее оттопырившейся майки, на ее чуть выбившиеся из неплотных чашечек бюстгальтера груди. Определив основной интерес партнера, его невинное вожделение, его совершенную растерянность, Элизабет едва не расхохоталась, просто побоялась сорвать репетицию. Взамен она позволила его загипнотизированному взгляду поползать еще несколько секунд по своему декольте, а потом резко разогнулась, лишив выбитого из колеи профессора бесплатного представления, возвращая его к разучиваемой роли.
И все же его вид, отрешенный, зависимый, предопределяющий зависимость, ее позабавил. Вот почему после репетиции, когда Рой снимал с себя профессорскую мантию, Элизабет подошла к нему и без слов, вдвинув его в стену, беспорядочно увешанную всякими театральными атрибутами, затолкав профессора между ними, схватила его голову обеими руками и прижалась губами к его губам в ожидании протяжного, долгого, полного мужского нетерпения поцелуя. Но поцелуя не последовало. Бедный Рой настолько ошалел, что даже не догадался приоткрыть свои рассеянные губы, даже не обнял ее, руки его так и болтались беспомощно вдоль тела.
Наверное, поэтому Элизабет не почувствовала ни возбуждения, ни обрывающегося на полувздохе дыхания, ни безысходности, – всего того, что она чувствовала, когда дотрагивалась до губ Влэда, – ни даже разочарования от неловкости этого неумелого мальчика. Ее охватил веселый, хулиганский задор: оказалось, что это так смешно – целовать невинного юнца, и когда наконец его руки опомнились, поднялись и с опаской, осторожно дотронулись до ее грудей, она резко, возмущенно отпрянула, совсем как идеальная женщина Илона и, прошептав с укоризной: «Зачем ты так?», исчезла в темной глубине комнаты, оставив ошеломленного профессора в недоумении.
Домой она шла вприпрыжку, как когда-то в детстве: хотелось танцевать, мир вокруг расцвел всеми красками, наполнился щебетанием птиц, голубым небом. Отчего ей так празднично? Неужели лишь оттого, что она поцеловала неумелого, девственного мальчика? Элизабет спрашивала себя и не могла найти ответ. А ночью пришла к Влэду и чувствовала все то, чего не чувствовала, целуя Роя.
Последующие дни и недели стали, наверное, самыми счастливыми для Элизабет. Во всяком случае, с того самого дня, как она потеряла маму.
Появилось ощущение, что она обрела в жизни гармонию, что все правильно и хорошо, и так будет и впредь. Школа, репетиции в театре, взгляды, которые бросал на нее украдкой Рой, его неумелые поцелуи в темной комнате, неловкие руки, которым он боялся давать волю. Если он все же трогал ее, она демонстративно опускала глаза и говорила тихим голосом: «Не надо», а когда он, ошалев от ее близости, не слушался, хватала его запястья, сильно сдавливала их, отталкивала от себя и, подпустив к голосу возбужденное придыхание, повторяла, но теперь уже настойчиво, жестко: «Я же говорю, не надо!» И он отстранялся в испуге.
