бывает!
Мама была склонна мрачно смотреть на вещи.
— Сколько я знаю греческие сортиры, — рассудительно произнес Ларри, — так люди, войдя туда, сразу теряют сознание, даже не ударяясь локтем.
— Ради Бога, сделай же что-нибудь! — вскричала мама. — Вместо того чтобы стоять здесь и накачиваться водкой.
Мы последовали за ней и нашли злополучную уборную. Лесли с видом эксперта подошел к двери кабины и подергал ее.
— Моя застрять, моя английски! — услышали мы голос Марго. — Твоя найти стюардесс.
— Знаю, знаю, балда, — прорычал Лесли. — Это я.
— Сейчас же выйди отсюда. Это женская уборная, — отозвалась Марго.
— Ты хочешь выйти из кабины или нет? — сердито спросил Лесли. — Если да, лучше помалкивай!
Ругаясь вполголоса, он принялся обрабатывать замок. Безуспешно.
— Прошу тебя, дорогой, выбирай слова, — сказала мама. — Не забывай, что ты в женской уборной.
— Там внутри, — обратился Лесли к Марго, — должна быть какая-то шишка, за которую нужно потянуть. Что-то вроде задвижки.
— Я уже за все тут тянула, — возмущенно откликнулась Марго. — Чем еще, по-твоему, я занимаюсь здесь битый час?
— Все равно, потяни еще раз, — предложил Лесли. — А я нажму на дверь с этой стороны.
— Хорошо, тяну, — сказала Марго.
Лесли напряг свои могучие плечи и бросился на дверь.
— Это напоминает мне детективный сериал, — заметил Ларри, глотнув анисовки, которую предусмотрительно захватил с собой и которая к этому времени успела остыть. — Ты уж поосторожнее, не то будет в корпусе еще одна пробоина.
— Бесполезно, — пропыхтел Лесли. — Слишком крепкая дверь. Придется нам поискать какого-нибудь стюарда.
И он отправился на поиски кого-нибудь, разбирающегося в механике.
— Нельзя ли поскорее, — жалобно произнесла Марго. — Здесь ужасно душно.
— Только не падай в обморок! — тревожно воскликнула мама. — Старайся ровно дышать.
— И не бейся ни обо что локтями, — добавил Ларри.
— Ларри, не выводи меня из себя, — взмолилась мама. — Когда ты только образумишься?
— Ладно, хочешь я принесу ей горячей анисовки? — предложил он. — Мы могли бы просунуть ей стаканчик под дверью.
Его спасло от маминого гнева появление Лесли, который привел с собой маленького раздраженного человечка.
— Эти леди постоянно так делают, — мрачно обратился человечек к маме, выразительно пожимая плечами. — Постоянно там застревают. Я покажу, все очень просто. И почему только женщины не могут запомнить?
Он подошел к двери, с минуту поколдовал над ней, и она распахнулась.
— Слава Богу, — сказала мама, увидев Марго, однако человечек не дал ей броситься в объятия родичей.
— Назад! — скомандовал он, сопровождая это слово решительным жестом. — Я научу вас.
Мы не успели даже рта раскрыть, как он затолкал Марго обратно в кабину и захлопнул дверь.
— Что он делает? — испуганно вскричала мама. — Что этот человечек задумал? Ларри, сделай же что-нибудь!
— Все в порядке, мама! — успокоила ее Марго. — Он показывает мне, как это делается.
— Что делается? — тревожно осведомилась мама.
Наступила долгая зловещая тишина, которую нарушил поток греческой брани.
— Марго, сейчас же выходи оттуда, — велела не на шутку обеспокоенная мама.
— Не могу, — отозвалась Марго. — Он запер нас.
— Мерзавец! — воскликнула мама. — Бей его, дорогая, бей. Ларри, сходи за капитаном.
— Я хотела сказать, что он тоже не может отпереть, — поспешила объяснить Марго.
— Пожалуйста, найти казначей, — простонал человечек. — Пожалуйста, найти казначей открыть дверь.
— А где его искать? — осведомился Лесли.
— Это Бог знает что, — сказала мама. — С тобой все в порядке? Держись от него подальше, дорогая.
— Вы найти казначей в кабинете казначей, первая палуба! — кричал несчастный узник.
Последующая сцена всякому, кто не знаком с греческим темпераментом и недоступной пониманию англосакса способностью греков до крайности усложнять элементарнейшую ситуацию, покажется невероятной. Такой же показалась она и нам, знающим греков. Лесли вернулся с казначеем, который добавил аромат чеснока к благоуханию женской уборной, похвалил Ларри за его любовь к анисовке, а Лесли — за знание греческого, вручил маме в утешение гвоздику, торчавшую у него за ухом, после чего обрушил на злополучного человечка, запертого вместе с моей сестрой, такой залп бранных слов, что я удивился, как не расплавилась стальная дверь. Отведя душу бранью, казначей принялся колотить дверь руками и ногами. Наконец повернулся к маме и поклонился.
— Мадам, — сказал он, улыбаясь, — не волнуйтесь. Ваша дочь может быть спокойна вместе с девственником.
Его слова повергли маму в смятение. Она обратилась за объяснением ко мне, поскольку Ларри, насмотревшийся подобных сцен, отправился в бар за новой порцией анисовки. Я объяснил маме, что казначей, видимо, хотел сказать, что девственности Марго ничего не угрожает.
— Ты что-то не так понял, — недоверчиво произнесла мама. — У нее двое детей.
Я слегка растерялся, как теряется всякий, общаясь с греками. Набрав полные легкие воздуха, я приготовился выдать маме обстоятельное разъяснение, однако меня избавило от этого труда появление трех пассажирок, трех тучных, грудастых, широкобоких, усатых деревенских жительниц, втиснутых в непомерно тесные, черные полушелковые платья и источающих в равных пропорциях ароматы чеснока, тошнотворных духов и пота. Они протиснулись между мной и мамой в уборную и при виде яростно колотящего дверь кабины казначея замерли, точно могучие боевые кони перед сражением.
Представители любой другой национальности выразили бы недовольство присутствием в женской святыне судового казначея, не говоря уже об иностранце в моем лице, но греки — люди особого склада. Три дамы тотчас уразумели, что речь идет о драматической ситуации, а какой же грек не обожает таковые. Что там перед таким волнующим эпизодом присутствие в дамской уборной трех мужчин (если учитывать человечка, запертого в кабине вместе с Марго).
Сверкая глазами и раздувая усы, они окружили казначея стеной волнующей плоти и потребовали доложить, что здесь происходит. Как обычно, когда возникают драматические ситуации, все говорили одновременно. Температура воздуха в женской уборной приблизилась к семидесяти градусам, а сила звука достигла такой величины, что в голове звенело, как если бы вы слушали «Полет валькирий», сидя в железной бочке.
Поняв из слов изнуренного битвой с дверью казначея, в чем состоит суть ситуации, три могучих леди, сложением не уступающих профессиональным борцам, отодвинули его лопатами своих ручищ с красным маникюром, приподняли юбки и с оглушительным «Опа! Опа!» атаковали дверь кабины. Думаю, вес живого тарана составлял не менее четырехсот килограммов, однако сталь есть сталь, и три леди шлепнулись на пол, переплетясь конечностями. С трудом поднявшись на ноги, они принялись оживленно обсуждать возможные способы одолеть стойкую преграду.
Одна из них, весом полегче двух других, решила продемонстрировать придуманный ею способ — лучшего не бывает — на двери соседней кабины. К сожалению, эта дверь не была заперта, в результате женщина с поразительной скоростью влетела внутрь и сильно ушибла бедро, с ходу шлепнувшись на унитаз.
