дома, и на её сердце лёг тяжёлый груз, когда она пригляделась к лицу своей сестры. Оно стало чуть более осунувшимся, хотя и не более бледным, чем осенью, и всё же оно приобрело странный прозрачный вид, как будто всё смертное в ней медленно истончалось, а бессмертное с неописуемо трогательной красотой просвечивало сквозь бренную плоть. Джо увидела и почувствовала это, но тогда промолчала, и вскоре первое впечатление потеряло свою остроту, потому что Бет выглядела счастливой, и никто, казалось, не сомневался, что она чувствует себя лучше, и вскоре за другими заботами Джо на время забыла о своих страхах.
Но после того как Лори уехал и в доме снова воцарился покой, вернулось смутное волнение и стало её преследовать. Джо покаялась в своих литературных грехах и была прощена, но когда она рассказала о своих сбережениях и предложила Бет поехать в горы, та сердечно поблагодарила её, но попросила не уезжать так далеко от дома. Другая небольшая поездка на морское побережье подошла бы ей больше, и, поскольку бабушку нельзя было уговорить расстаться с внуками, Джо одна отвезла Бет в тихое местечко, где сестра могла проводить много времени на открытом воздухе и свежий морской бриз немного окрасил бы румянцем её бледные щёки.
Это не было популярным местом отдыха, но даже в окружении приятных людей девушки завели там немного знакомств, предпочитая общество друг друга. Бет была слишком застенчива, чтобы наслаждаться общением с людьми, а Джо была так поглощена здоровьем сестры, что не могла думать о ком-то ещё. Так, они были всем друг для друга, приходили и уходили, совершенно не замечая интереса, который они вызывали у окружающих, сочувственно следивших за сильной сестрой и слабой, – девушки всегда были вместе, как будто инстинктивно чувствуя, что долгая разлука уже не за горами.
Они действительно это ощущали, но ни одна из них не говорила об этом, потому что между нами и теми, кто нам близок и дорог, часто присутствует некая сдержанность, которую очень трудно преодолеть. Джо осознавала, будто некая завеса разделяет её сердце и сердце Бет, но когда она протянула руку, чтобы приподнять её, в тишине показалось что-то сакральное, и она ждала, когда Бет заговорит первой. К тому же она удивлялась и была благодарна их родителям за то, что они, казалось, не замечали очевидного для неё, и на протяжении этих спокойных недель, когда мрак сгущался вокруг них, она ничего не сообщала домашним, полагая, что состояние Бет само за себя скажет, если оно не улучшится по возвращении. Ещё больше она задумывалась о том, догадывалась ли её сестра о жестокой правде и какие мысли проносились в её голове в течение долгих часов, когда она лежала на тёплых камнях, положив голову на колени Джо, в то время как её живительно обдувал ветер, а музыка моря раздавалась у её ног.
И однажды Бет ей всё рассказала. Джо думала, что сестра спит, так тихо она лежала, и, отложив книгу, сидела, задумчиво глядя на неё, пытаясь разглядеть толику надежды в слабом румянце на щеках Бет. Но она не могла обнаружить хоть что-нибудь, что удовлетворило бы её, потому что скулы девушки выступали, а руки казались слишком слабыми, чтобы удержать даже маленькие розовые ракушки, которые девушки собирали на берегу.
И тут ей стало как никогда горько оттого, что Бет постепенно отдаляется от неё, и её руки инстинктивно обняли самое дорогое сокровище, которым она пока ещё обладала. С минуту она ничего не видела, потому что её глаза были затуманены, а когда они прояснились, Бет смотрела на неё снизу вверх так нежно, что ей почти не нужно было говорить:
– Джо, дорогая, я рада, что ты догадалась. Я пыталась сказать тебе, но не могла.
Ответа не последовало, вместо этого щека сестры прижалась к её лицу, но слёз не было, потому что, когда Джо была глубоко тронута чем-то, она не плакала. Сейчас она была в слабой позиции, а Бет пыталась успокоить её и поддержать, обнимая и шепча ей на ухо слова утешения:
– Мне давно всё известно, дорогая, и теперь, когда я свыклась с этой мыслью, мне нетрудно думать об этом и я могу это вынести. Постарайся посмотреть на это, как я, и не беспокойся обо мне, потому что так будет лучше, действительно лучше.
– Это то, из-за чего ты была такой несчастной осенью, Бет? Ты тогда этого не осознавала и так долго скрывала, да? – спросила Джо, отказываясь в это верить или говорить, что «так будет лучше», но радуясь, что Лори непричастен к горю Бет.
– Да, тогда я перестала надеяться, но мне не хотелось в этом признаваться. Я пыталась думать, что это всё плод моих фантазий, и не позволяла себе никого тревожить. Но когда я видела, какие вы все здоровые, сильные и полные счастливых надежд, мне было тяжело чувствовать, что я никогда не смогу быть такой, как вы, и это делало меня несчастной, Джо.
– О, Бет, и ты ничего мне не сказала, не позволила прийти на помощь? Как ты могла отгородиться от меня, проходя через всё это в одиночку?
В тоне Джо был слышен нежный упрёк, и у неё защемило сердце при мысли о той борьбе, которую, должно быть, в одиночестве вела Бет, пока она училась прощаться со здоровьем, любовью и жизнью и несла свой крест с такой готовностью.
– Возможно, это было нехорошо, но я старалась поступать правильно. Я не была уверена, никто ничего не говорил мне, и я надеялась, что ошиблась. Было бы эгоистично пугать всех вас, когда мама так волновалась о Мэг, а Эми уехала, и ты была так счастлива с Лори – по крайней мере, так я думала тогда.
– А мне казалось, это ты влюблена в него, Бет, и я уехала, потому что не могла полюбить его! – воскликнула Джо, радуясь, что сказала всю правду.
Бет выглядела настолько поражённой этой идеей, что Джо улыбнулась, несмотря на свои переживания, и тихо добавила:
– Значит, ты не была влюблена, душечка? Я боялась этого и всё это время представляла себе твоё бедное маленькое сердечко, полное безответной любви.
– Ну что ты, Джо, как я могла, ведь он так любил тебя? – спросила Бет невинно, как ребёнок. – Я действительно к нему очень привязана. Он так добр ко мне, как я могу не любить его? Но он никогда не мог быть для меня никем, кроме брата. Я надеюсь, что когда-нибудь он действительно станет мне братом.
– Не благодаря мне, – решительно сказала Джо. – Ему осталась Эми, и они бы отлично подошли друг другу, но сейчас к таким вещам у меня душа не лежит. Мне всё равно, что будет с кем-то, кроме тебя, Бет. Ты должна поправиться.
– Я хочу выздороветь, о, так хочу! Я пытаюсь, но с каждым днём теряю силы и всё больше убеждаюсь, что никогда не верну своё здоровье. Это как морской отлив, Джо, когда он начинается, то наступает медленно, и его нельзя остановить…
– Его необходимо остановить, твой отлив не должен наступить так скоро, в девятнадцать лет – это слишком рано, Бет. Я не могу тебя отпустить. Я буду работать, молиться и бороться с этим. Я удержу тебя, несмотря ни на что. Наверняка есть способ, не может быть слишком поздно. Господь не будет настолько жесток, чтобы забрать тебя у меня, – запальчиво воскликнула бедная Джо, ибо её характер был совсем не так благочестиво покорен, как у Бет.
Бесхитростные, искренние люди редко распространяются о своём благочестии. Оно проявляется скорее в поступках, чем в словах, и оказывает большее влияние, чем проповеди или торжественные заявления. Бет не могла рассуждать о вере или объяснить, как она даёт ей мужество и терпение отказаться от жизни и ждать смерти с радостью. Как доверчивый ребёнок, она не задавала вопросов, но оставила всё Богу и природе, Отцу и Матери всех нас, чувствуя уверенность в том, что они, и только они, могут научить и укрепить сердце и дух для этой жизни и жизни грядущей. Она не пыталась переубедить Джо душеспасительными речами, только ещё больше любила сестру за её страстную привязанность и крепче льнула к сердечной человеческой любви, от которой наш Отец никогда нас не отлучит, но через которую Он приближает нас к Себе.
