Дрожащий человек давал залпы ответов. Не все были понятны, зато Измаил построил представление о своем слуге, о том, что ему известно и к чему его можно применить. Услышав достаточно, он встал и показал вперед, и лопотавший повел их дальше.
Былые наблюдали за пиком и развязкой выступления. Они подкрались поближе, держась в тени; постепенно, с медленным разгоном великой мудрости, увидели лук. Его сущность накопилась в них, как осадок из песка составляет гору, крупица за крупицей, пока не занимает весь ландшафт. Они не ведали о присутствии лука в лесу, пока его сжимал белый. Теперь, в руках циклопа, тот вещал о своем присутствии далеко и громко. Они отвернулись и ушли на мучительно неторопливой скорости как можно дальше. Традиционных укрытий тут было мало; они разделились и нашли себе собственные места, куда зарыться, разбрасывая упрямую землю и коренья. Теперь уже всё знало, что лук здесь, и они копали норы, напоминающие могилы, заползали и забрасывались кучами почвы и листвы. Так, сокрытыми, Былые лежали неподвижно, ожидая сна; надеясь избежать двусмысленности грез, чей аромат прельстительнее всего для высших зверей и других, еще более сложных сущностей.
Небсуил скрыл потрясение, завидев на пороге Цунгали. Он был до того изумлен, что едва ли заметил в тени охотника его спутника, затаившегося в капюшоне и шарфе. Он пустил гостей в свою тесную мастерскую – библиотеку предметов, бутилированных и развешенных, разложенных и расставленных, вареных, хаотичных и живых: огромную коллекцию фрагментированных животных, овощей и минералов со всего света. Жестом пригласил сесть и попросил поведать свою историю.
Цунгали рассказал о своих исканиях и о том, как они изменились. Сказал об Одномизуильямсов кое-что, но не все. Рассказал о демонах и представил Измаила, который тайком начал разворачивать шарф у лица.
– Мы пришли к тебе за помощью. Я снова ранен, а моему хозяину нужно внести правку, – объяснил Цунгали.
– Хозяину?
– Да, хозяину.
– Правку? – спросил Небсуил, как незнакомец, пробующий слова на незнакомом языке.
– Ему нужно новое лицо.
Небсуил развернулся ко второму. Уставился прямо в лицо циклопа, и странный блеск обуял его взор. Измаил смотрел настороженно, не понимая этой необычной реакции; сомнения его не продлились долго.
– Чудесно! – вскричал целитель, не в силах сдержаться. – Никогда не думал, что встречу живого. ТЫ РАЗГОВАРИВАЕШЬ? – харкнул он вопросом, явно ожидая ответ в духе какого-либо безмозглого существа.
– Да, но не на искалеченном языке твоей родной страны.
– Клянусь живыми богами, он разумен! – провозгласил Небсуил, хлопая в ладоши со сладостной ухмылкой на просиявшем лице. – Простите мою грубость, юный мастер, я не желал вас задеть; просто я потрясен вашей уникальностью. Прошу, позвольте угостить вас обоих едой и питьем – ваш путь наверняка был изнурителен. – Он быстро повернулся, оставляя в атмосфере у их голой кожи осадок чего-то сырого и голодного. У Измаила зашевелились волосы на затылке. Он не умел сказать почему, но ему не нравился этот человек; у него были повадки и облик шакала, причем шакала мудрее и сложнее любого человека, кого Измаил встречал до сих пор. Но то был грациозный шакал, а живот побуждал продлить кредит доверия еще ненадолго.
Они ели и пили, орошая пересохшие глотки свежей водицей. Их хозяин раскрыл бутылку вина из самого Дамаска – откуда, как объяснил Небсуил, пришли его предки. Пращуры Знахаря прибыли сотни лет назад для ловли тучных стай рабов, построив сети коммуникаций, что вели во всех направлениях и во все края. Экзотические предметы в этой комнате и то же вино все еще путешествовали по постепенно пересыхающим маршрутам.
– Расскажи о своем доме и происхождении, – попросил он Измаила.
– На данный момент они мне неизвестны, – с сожалением ответил циклоп. – Неизвестны совершенно.
– А, но ты желаешь узнать?
Измаил насторожился.
– Желаю, – ответил он, не зная, что можно открыть без вреда для себя.
– Берегись, редкий; происхождение неисповедимо. Есть узлы и причины, изгибы и чужаки, которых порою лучше не встречать. Камни, что лучше не переворачивать. Особенно у такого, как ты.
Это казалось искренним предупреждением от сердца, и Измаил потеплел к шаману: возможно, он только волк, а вовсе не шакал? И все равно Измаил дичился речей о Родичах или Гертруде; инстинкт велел прятать их подальше от неопределенности незнакомцев.
Беседа продолжалась, и они заговорили о труде Измаила. Старый воин обещал Небсуилу трофей дороже всех богатств и что целитель найдет время с этим трофеем богатой платой за его умения. Они посмеялись по поводу возможности подобного сокровища; вино помогло смягчить течение беседы.
Цунгали с превеликой осторожностью достал глаз, снимая травинки и пыль с его скользкой поверхности, и расчистил место на столе для ближайшего изучения. Небсуил поднес увеличительное стекло и направил на сокровище лампу.
– Ты принес очередное чудо, – подивился он. – Что за находка, что за находка!
Он притих, вновь склонившись к изучению невозможного. Вот новая версия того, что он ценил превыше всего – очередная демонстрация, что мир непостижим, а его ресурсы неисчерпаемы, бесконечно таинственны и вечно изменчивы. Его знакомство с анатомией и волшебной хирургией обещало постоянное изумление, но это стало новым пиком удивления: человеческий глаз, дееспособный после отделения от крови и защитного окружения остального тела. Что его питало? Что позволяло работать так неистово, когда управлявший им оптический нерв так решительно отсечен от мозга? Словно без конца и без толку ходящее ведро, лишенное колодца. Он обернулся к Цунгали в упоении.
– Ты знаешь, что две мои единственные цены – предметы прикладные и предметы увлекательные.
Цунгали ухмыльнулся щербинами зубов.
– Ты принес мне две награды от знания и увлечения; теперь я весь к твоим услугам. Что я могу сделать?
Они обсудили руку охотника, пока Знахарь вдумчиво тыкал в перевязанную культю, а комнату наполняло жужжание мысленных расчетов. Но при словах о лице Измаила его собственное лицо помрачнело.
– Нет, – сказал Небсуил безоговорочно. – Подобная уникальность неприкасаема. На что тебе выглядеть так же, как остальные?
– Потому что я хочу стать собой и прожить свою жизнь человеком, а не чудовищем. Я хочу, чтобы люди забыли меня как меня и не судили за то, как я сделан.
Небсуил помолчал, чтобы переварить услышанное, затем сказал:
– Но хочешь ли ты быть с теми, кто видит тебя неверно?
– А есть ли другие?
– Я таких знаю.
Измаил напрягся при этом предложении.
– Нет, я хочу вернуться изменившимся.
Небсуил издал щелкающий, сглатывающий звук и вернулся к кувшину вина, качая головой. Измаил и Цунгали сидели молча, не глядя друг на друга, а вперившись глазами в питье. Прошло слишком много времени, прежде
