бинтами Небсуила.
Просочился мутный замаранный свет, и волосы встали дыбом, когда бинты потянули за рассеченные нервы и сшитую плоть. Последняя масса сошла одним шматом, позволив обнаженному свету заиграть на открытой ране. Небсуил с окровавленной массой в руках молча изучил дело своих рук. Коснулся новых ресниц, и Измаил вскрикнул. Не боль, но пробирающий озноб тошноты подбросил его вверх.
– Держи крепче, – сказал Небсуил, кивая Цунгали, который сильнее сжал раскачивающегося пациента.
Через десять минут касаний и прищуров целитель улыбнулся и сказал:
– Все хорошо, юный мастер. Добро пожаловать в обыденный мир нормальных людей.
Измаил хотел зеркало, но получил отказ.
– Не сейчас, – отрезал шаман. – Жди, когда спадет опухлость. Твое первое впечатление – самое важное. Оно останется в разуме навсегда; жди, чтобы сохранить здоровый образ, а не недолеченный.
Измаил увидел в этом смысл и решил дать здоровому глазу побыть еще несколько дней в одиночестве.
– Я уйду за провизией, новостями и вином, – объявил Небсуил. – Мои органы чувств устали, и мне нужно отдохнуть от запаха твоей плоти. Ждите меня через день-другой. Но не подглядывай и не трогай лицо; пусть его исцелят воздух и солнце.
Измаил подумал гарантировать его возвращение угрозой, но это казалось неправильным, так что он просто помахал и сказал «Береги себя!» нижней, рабочей половиной лица.
Он откинулся в постели и позволил себе вообразить новую жизнь, без странности и необходимости прятаться, – жизнь, полную уроков и сношений, карнавалов и друзей. Неожиданно в его памяти поднялась Сова на беззвучных и элегантных крыльях – крыльях белых и чистых, как ее шелковые простыни; сильных и мягких, как ее голодное тело и уроки поцелуев. Он снова с ней увидится. Она его не узнает, но он узнает ее. Он отказался от болеутоляющего зелья, которое, согласно предписаниям, должен был дать ему Цунгали. Довольно он провалялся без чувств. Хотелось сосредоточиться на том, кого и что он знал, и на том, кем он готов стать.
Цунгали стряпал в маленьком алькове за висящим ковром. Он еще свыкался с новой рукой и время от времени ворчал из-за промашек над плитой. В комнате оседал насыщенный запах вареных злаков с тмином. Измаил нашел книгу с иллюстрациями садов – раскрашенными вручную ксилографиями на толстой обработанной бумаге, у которой на поверхности еще виднелись спрессованные растительные волокна. Он понял так, что это легендарные сады со всего света, и как раз рассматривал сад в Тунисе, повернув книгу боком, чтобы вглядеться вглубь, когда услышал, как открылась дверь.
– Небсуил! – позвал он. – Я взял одну из твоих книг.
Его заявление встретила неправильная тишина – та, из-за которой дом вдруг показался хрупким. Цунгали тоже ее почувствовал и быстро отдернул ковер.
– Что такое? – спросил Измаил. – Здесь кто-то есть?
Цунгали потянулся за оружием, потом остановился, выпрямился, встал навытяжку. Измаил чуть не рассмеялся, но не понимал выражения на скривившемся лице. Они посмотрели друг другу в глаза в поисках какого-то решения, и тут Измаил увидел движение: на середине тела старого охотника подергивалась и поблескивала маленькая серебряная рыбка. Она увеличивалась в длине, и Измаил не мог отвести от нее глаз. Цунгали, увидев взор хозяина, взглянул туда, где из его груди торчал яркий клинок. Тот повернулся и снова удлинился, и, когда взрезал сердце, Цунгали издал ужасный кашель. Упал на колени и рухнул ничком. Рыбка исчезла.
За упавшим охотником в тенях стоял человек с парящей белой дыней вместо головы. Его лицо выглядело так, словно под ним нет кости: надутый мочевой пузырь, гладкий, безупречный и совершенно неестественный. Это Небсуил собрал такое лицо? Так Измаил будет выглядеть через несколько дней?
Сидрус переступил через тело Цунгали, держа перед собой длинный и острый клинок, не терявший из виду горла Измаила.
– Не кричи. Откроешь рот – и я вскрою тебе глотку, – сказал он с чистым иностранным акцентом. – Отвечай на вопросы тихо. Где Небсуил? Что вы с ним сделали?
– Сделали? Мы ничего не делали; он ушел за вином, – голос Измаила дрожал, но новое лицо сохранило свое вызывающее самообладание. Клинок придвинулся ближе.
– Не лги мне, урод. Зачем ему доверять свой дом тебе и этому старому псу?
Он пнул Цунгали, и его агония громко простучала по полу, заслоняя последние произнесенные слова. Сердце Измаила сжалось в смертельном страхе перед хладнокровным убийцей, но он сумел выцарапать из себя ответ.
– Он провел на нас обоих операцию.
Для Сидруса это прозвучало бессмыслицей. Зачем целителю возиться с ними после того, что они сделали с Лучником? И все же он видел сырое зашитое мясо на этом лице. Подковырнул ногой Цунгали и увидел новую руку на повязке. Чиркнул кончиком клинка, и полое дерево застучало по полу. Он приложил клинок к культе плашмя, поднес к лицу. Принюхался к свежим стежкам и понял истинность слов.
– Вы ранили или убили Лучника? – спросил он.
– Вы об Одномизуильямсов?
– Да, – сказал Сидрус, удивленный знаниям этого существа.
– Нет. Мы оставили его в Ворре. Он ушел без нас.
– А лук? – клинок Сидруса дернулся.
– Он… он отдал его мне.
Сидрус был ошеломлен; как это может быть правдой? Зачем Одномуизуильямсов отдавать священный предмет этому мясолицему юнцу?
– Я добьюсь истины! – сказал он, выхватывая из укрытия другой клинок и надвигаясь на съежившуюся кровать Измаила, высчитывая холодными глазками, где начать резать.
С другой стороны комнаты раздался резкий металлический щелчок, словно кто-то наступил на сучок из железа. Сидрус понял, что это, прежде голоса.
– Двенадцатиграммовая разрывная пуля с четырех метров, – произнес тот. – Положи клинки так, чтобы я их видел, старый друг.
Сидрус подчинился в медленном движении, щерясь на Измаила.
– Небсуил, я думал, эта шваль с тобой расправилась.
Он начал поворачиваться к дулу винтовки, которое уставилось на него через комнату.
– Очень медленно, старый друг. Я знаю твои методы – и я не один.
– Но это же ты меня призвал? – сказал Сидрус.
– Да, но я ошибся, как и ты, когда казнил человека в моем доме.
С потолка спала веревка с петлей на конце.
– Положи руки в петлю, – сказал Небсуил.
– В этом нет нужды; ты можешь мне верить. В перспективе тебе же будет лучше.
– Положи руки в петлю.
– Ты играешь с моим гневом, – рявкнул клирик.
– Положи руки в петлю! Ты играешь со своей смертью, и ты знаешь, что я это сделаю.
Сидрус сунул ладони в силок; его слегка дернули сверху, чтобы затянуть узел, а потом рванули, чтобы поднять высоко над полом. Сухой рокот наполнил комнату сверху своей механической силой. Он прекратился – и Небсуил крикнул:
– Ты висишь
