– Для тебя, милый, это сущие пустяки.
***Ему устроили несколько собеседований, самое ответственное – с проректором университета доктором Гэвином Лоренсом, тихим, невысокого роста брюнетом, чьи манеры, однако, выдавали человека неглупого и властного.
Он еще раз заглянул в лежавшее раскрытым перед ним на столе личное дело Эйнсли и сказал:
– Что ж, с точки зрения научной подготовки, вы вполне достойны занять эту кафедру.
– Есть одно обстоятельство, о котором я хотел бы поставить вас в известность, – Эйнсли повторил то, что прежде говорил Аллардайсу об утрате веры.
– Здесь есть и об этом, – сказал проректор, опустив на папку с личным делом ладонь. – В своем отчете Харли упомянул о вашем признании, заключив, что оценил вашу прямоту. Мне она тоже по душе, и я склонен согласиться: неверие не может стать в данном случае препятствием. – Лоренс откинулся на спинку кресла и свел вместе кончики пальцев. – До меня доходят слухи, что некоторые наши богословы чувствуют, как вера ослабевает в них по мере того, как углубляются знания.
– Нечто подобное произошло и со мной.
– Как я уже сказал, это не играет роли. В нашем университете не принято влезать в чужие религиозные убеждения или осуждать за их отсутствие. Для нас важно честное служение науке и умение передать свои знания молодым. Это, я надеюсь, понятно?
– Несомненно.
– Хорошо… Тогда мне осталось только предупредить, что иногда мы будем просить вас выступить с лекциями по вашему предмету для широкой публики. При вашей нынешней славе и популярности вы соберете полные залы, а поскольку вход на такие лекции у нас платный… – проректор лукаво улыбнулся.
Потом заговорил о трехлетнем сроке контракта с Эйнсли.
– Когда он закончится, мы почти наверняка сможем его продлить или у вас появятся предложения из других университетов. Я чувствую, что со студентами вы поладите, а это – ключ к успеху.
Наступила недолгая пауза, потом проректор сказал:
– Ну что ж, спасибо, доктор Эйнсли. Можете быть уверены, что я буду в числе ваших первых слушателей, как только вы начнете читать свой курс.
Попрощались они по-дружески.
– Как я слышал, Хартли собирается устроить у себя дома нечто вроде приема в вашу честь. Это хорошая возможность познакомиться с будущими коллегами. И непременно приходите с супругой, слышите?
***Когда назначение в университет Южной Флориды было окончательно подтверждено и Эйнсли подал заявление об уходе из полицейского управления Майами, многие из тех, кто был знаком с ним, включая самых высокопоставленных офицеров, заходили пожелать ему удачи. За десятилетнюю службу в полиции ему причиталась пенсия, небольшая, но, как он сам сказал Карен, “хватит, чтоб иной раз пропустить с тобой бутылочку «Опуса Первого»”.
Но одной своей привилегией Эйнсли не воспользовался. Он не сохранил за собой “Глок”, а сдал его в арсенал управления. Оружием он был сыт по горло до конца жизни и не собирался хранить дома пистолет, тем более, что до него, неровен час, могли добраться дети.
Карен от всего происшедшего впала в полнейшую эйфорию. Она понимала, что муж сможет теперь уделять гораздо больше времени ей самой, Джейсону, а позже и их второму ребенку, до рождения которого оставалось четыре месяца. Она уже прошла ультразвуковое обследование, и они знали, что будет девочка. Они решили, что назовут ее Руби.
ЭПИЛОГ
Наступил день, назначенный Хартли Аллардайсом для приема. Ожидалось более сотни гостей.
– Боюсь, это немного чересчур, – сказал хозяин, когда Малколм и Карен приехали в его внушительных размеров тюдоровский особняк в Корал-Гейблз. – Первоначально я разослал шестьдесят приглашений, но слухи быстро распространились, и от желающих встретиться с вами не стало отбоя. Вот и пришлось расширить круг приглашенных.
Великолепная парадная зала особняка с высоченными потолками и дверями на террасу и в сад наполнялась гостями. Перед домом студенты-добровольцы помогали прибывающим парковать машины, внутри уже сновали официанты с подносами изысканных закусок и бокалов шампанского “Дом Периньон”.
– Хартли – непревзойденный организатор. За что бы он ни взялся, удается блестяще, – услышал Эйнсли реплику незнакомой высокой блондинки, и не мог с ней не согласиться. Они с Карен постоянно находились в центре внимания, о чем позаботился все тот же Аллардайс, поочередно подводя к ним все новых и новых людей. В умопомрачительном темпе они познакомились с президентом университета Южной Флориды, несколькими членами попечительского совета, вице-президентами, деканами факультетов и профессорами различных дисциплин. Одним из них был доктор Глен Милбэри, читавший в университете курс криминалистики.
– Как только мои студенты прослышали, что мне предстоит встретиться с вами, – сказал он, – меня просто атаковали просьбами пригласить вас на наши занятия, когда у вас выдастся свободный часок. Приходите. Могу гарантировать, что аудитория будет полна.
Эйнсли пришлось пообещать прийти.
В числе гостей оказались и политики. Эйнсли был представлен двум городским комиссарам. Ожидался приезд мэра. Эйнсли как раз вел светскую беседу с дамой, занимавшей кресло от штата Флорида в палате представителей конгресса, когда кто-то легко тронул его за рукав. Обернувшись, он снова увидел Хартли Аллардайса.
– Есть одна особа, которая присутствует здесь на правах почетного гостя и очень хотела бы с вами познакомиться, – сказал он, отводя Эйнсли в сторонку. – Это тот самый мой друг, что внес значительную сумму на строительство нового здания факультета и настоял на том, чтобы именно вы вели у нас курс сравнительной истории религий. Мы решили, что уже можно раскрыть инкогнито.
Они обошли несколько групп беседующих гостей и приблизились к одиноко стоявшей у окна даме в безукоризненном вечернем платье.
– Миссис Даваналь, позвольте вам представить – доктор Малколм Эйнсли.
– Вообще-то, Хартли, мы уже знакомы, – сказала Фелиция с улыбкой. – Можно даже сказать, что мы старые друзья.
При виде этой женщины, которую он совершенно не ожидал встретить здесь, у Эйнсли слегка перехватило дыхание.
Все та же обольстительно прекрасная Фелиция, которая лгала когда-то, что ее муха убили, пока Эйнсли не доказал, что это было самоубийство… Фелиция, предлагавшая ему тепленькое местечко в империи Даваналей, совершенно недвусмысленно намекая на возможную близость… Это о ней мудрая и житейски искушенная Бет Эмбри сказала: “Фелиция просто пожирает мужчин… Если ты ей хотя бы немного понравился, она от тебя просто так не отстанет”.
– Я и понятия не имел… – начал Эйнсли, в растерянности наблюдая, как затерялся в толпе Аллардайс.
– Конечно не имели. Я постаралась, – сказала Фелиция. – Боялась, что если вы узнаете, то не примете предложение. А помните, Малколм, я предсказывала, что наши пути еще пересекутся?
Она дотронулась до его руки и слегка провела по ней кончиками пальцев. Словно на тыльную сторону его ладони тихо опустилась тончайшая паутинка. И вновь Эйнсли почувствовал знакомое волнение, которое ощущал при каждой прошлой встрече с этой женщиной. Так было, вспомнил он теперь, и когда начинался его роман с Синтией.
Откуда-то из глубины зала до него донесся голос Карен, затем ее смех. Он поискал ее глазами, их взгляды встретились. Могла ли она непостижимым образом ощутить ту теплую волну соблазна, что нахлынула сейчас на него? Едва ли, но все-таки…
– Нам необходимо как можно скорее встретиться, – сказала Фелиция. – Мне не терпится, чтобы вы мне рассказали о своих будущих лекциях. Приезжайте пообедать со мной на следующей неделе. Скажем, вторник вас устроит?
Эйнсли не сразу нашелся, что ответить. Из этого состоит вся жизнь: одни двери открываются перед тобой, другие – захлопываются. Эта явно была все еще настежь распахнута.
– Могу я уведомить вас об этом позже? – спросил он. Она снова улыбнулась:
– Непременно приезжайте.
