Клавейн заметил, что цилиндр немного покачивается из стороны в сторону, словно что-то пыталось вырваться наружу.
— Поставь его сюда, — сказал Хи, указывая примерно в центр комнаты.
Зебра остановила кресло. Цилиндр по-прежнему покачивался. Хи нагнулся и легко постучал по нему согнутым пальцем.
— Эй, здравствуйте, — произнес он, повысив голос. — Очень рад, что вы смогли прийти. Вы знаете, где находитесь, или хотя бы что с вами случилось?
Цилиндр закачался сильнее.
— Позвольте объяснить, — Хи обратился к своим гостям. — То, что мы имеем удовольствие наблюдать — система жизнеобеспечения куттера Феррисвильской полиции. В течение всего срока службы пилот куттера не покидает летательный аппарат. Иногда это может длиться несколько лет. Чтобы сократить массу, основную часть его тела хирургическим способом отделяют от нервной системы, замораживают и помещают в хранилище штаб-квартиры Конвента. Пилоту не нужны конечности, так как он может управлять представителями через нейронный интерфейс. Ему еще много чего не нужно. Все это удалено, подписано и заморожено.
Цилиндр сильно качнулся вперед и назад.
— Тпру! — Зебра едва успела присесть и остановить его.
— Внутри этого цилиндра, — продолжал Хи, — находится пилот куттера, повинный в недавних неприятностях на борту корабля мисс Бакс. Подлый маленький гаденыш, верно? Как это, должно быть, весело — терроризировать команду корабля, которая всего-то навсего нарушила пару замшелых постановлений. Милое развлечение, ничего не скажешь.
— Это уже не в первый раз, — заметила Антуанетта.
— Отлично. Но, боюсь, на этот раз наш гость немного перегнул палку, — Хи обратился к цилиндру. — Верно, приятель? Отделить вашу систему жизнеобеспечения от остальных устройств оказалось нетрудно. Надеюсь, это не вызвало у вас особого дискомфорта. Конечно, я понимаю: должно быть, больно, когда твою нервную систему отделяют от нервной системы куттера. Приношу свои извинения. Вообще-то я не специализируюсь на пытках.
Цилиндр застыл, словно прислушивался.
— Но я не смогу просто отпустить вас. Такие поступки нельзя оставлять безнаказанными, верно? Поймите, я в высшей степени нравственный человек. Мои собственные преступления заострили мою этичность до беспрецедентного уровня, — он наклонился к зеркальной поверхности цилиндра, почти касаясь ее губами. — Слушайте внимательно, потому что я не хочу, чтобы у вас остались какие-либо сомнения по поводу произошедшего.
Цилиндр мягко закачался.
— Мне досконально известно, как поддерживать вашу жизнь. Электричество здесь, питательное вещество там… это проще, чем реактивный двигатель. Мне кажется, что вы можете существовать в своей банке десятки лет, если туда регулярно подавать питание и воду. Именно это я и собираюсь делать — пока вы не умрете естественной смертью, — Хи посмотрел на Зебру. — Думаю, неплохая идея. Что скажешь?
— Поместить его в ту же комнату, что и других?
— Думаю, именно так, — он лучезарно улыбнулся гостям и с нескрываемой нежностью проследил, как Зебра увозит цилиндр из комнаты.
Наконец звук ее шагов стих.
— Вы жестокий человек, Хи, — проговорил Клавейн
— Я не жесток, — ответил он. — По крайней мере, в том смысле, который вы вкладываете в это слово. Но жестокость — весьма полезный инструмент, если точно знать, в какой момент его использовать.
— Этот гребаный ублюдок получил по заслугам, — сказала Антуанетта. — Извини, Клавейн, но я не собираюсь не спать ночей из-за того, что он сдохнет в своей банке. Если бы не Хи, он бы нас прикончил.
Клавейн вздрогнул, словно одно из привидений, блуждающих по подвалам Шато де Карбо, прошло сквозь него.
— А другой? — с неожиданной настойчивостью спросил он. — Другой Объединившийся… Это была Скейд?
— Нет, не Скейд. На этот раз — мужчина. Он тоже ранен, но причин, которые могут помешать выздоровлению, я не вижу.
— Я могу с ним встретиться?
— В ближайшее время, мистер Клавейн. С ним я еще не закончил. Я хочу быть абсолютно уверен, что он не причинит мне никакого вреда, прежде чем я введу его в сознательное состояние.
— Этот чертов «паук» нам наврал, — вмешалась Антуанетта. — Сказал, что у него нет никаких имплантатов, ублюдок.
Клавейн обернулся к ней.
— Он мог ими пользоваться, пока необходимо, а потом просто вымывал из тела, когда приходилось проходить через какую-либо систему контроля или безопасности. Саморазрушение имплантатов занимает немного времени — от силы несколько минут. Потом остатки выходят через кровь и мочу.
— Только будьте осторожны, — произнес Скорпио. — Чертовски осторожны.
— Есть какая-то причина для такой осторожности? — спросил Хи.
Гиперсвин подался вперед.
— Еще какая. «Пауки» всадили мне в голову какую-то дрянь, которая связана с его имплантатами. Типа маленького клапана или чего-то в этом роде. На вене или артерии. Он умрет — я умру… Все просто.
— М-м-м… — Хи провел пальцем по губам. — Ты полностью в этом уверен?
— Я уже один раз терял сознание, когда пытался напасть на него.
— Вас связывали теплые дружеские отношения, верно?
— Брак по расчету, дружище. И он это знал это. Потому мной и пользовался.
— Отлично. Может быть, когда-то у тебя там что-то было. Но мы проверили всех вас. У тебя нет ни одного имплантата, Скорпио. Или тебе никто ничего не вживлял, или твой клапан уничтожили прежде, чем ты у нас оказался.
У Скорпио приоткрылся рот. Это было совершенно человеческое выражение удивления и самоотвращения.
— Нет?! Этот долбанный засранец не мог…
— Вполне вероятно, что ты мог уйти когда заблагорассудится. И никакая сила на свете не заставила бы тебя остановиться.
— Верно говорил папа, — вздохнула Антуанетта. — Никогда не связывайся с «пауками». Никогда.
— Ты это мне говоришь? — возмутился гиперсвин.
— Так ведь тебя обманули, а не меня.
Скорпио фыркнул, но ничего не ответил. Возможно, подумал Клавейн, он просто не знал, что может сказать, не усугубляя своего положения.
— Скорпио, — серьезно сказал Хи. — Ты не пленник. Да, я не в восторге от твоих поступков. Но я и сам не без греха. И я знаю: иногда есть причины, которых другие не видят. Ты спас Антуанетту, за что я тебе очень признателен. И мои гости, подозреваю, тоже.
— Ближе к делу.
— Я выполню соглашение, которое с тобой заключили Конджойнеры. Ты можешь идти куда заблагорассудится. Можешь вернуться в свои катакомбы в городе. Честное слово.
Скорпио встал. Это явно стоило ему усилий.
— Тогда я пошел.
— Подожди.
Хи ни на йоту не повысил голос, но что-то в его тоне заставило человека-свинью остановиться. Казалось, до сих пор все происходящее было просто игрой, и только сейчас Хи открыл свою истинную сущность — человека, с которым не стоит шутить, когда речь заходит о чем-то серьезном.
Скорпио послушно опустился в свое кресло. Потом очень мягко спросил:
— Что?
— А вот теперь послушайте меня внимательно.
Хи снова обвел всех взглядом. Его лицо стало строгим и бесстрастным.
— Очень внимательно. Я не буду повторять дважды.
В комнате стало тихо. Даже Болтливые Близнецы казались более безмолвными, чем обычно.
Хи подошел к роялю, наиграл унылую тему из шести нот и со стуком опустил крышку.
— Я уже говорил, что мы живем в особенное время. То, что сейчас происходит, имеет огромное значение. Возможно, это последние времена. И несомненно, что заканчивается огромная глава истории человечества. Наши жалкие дрязги, минутные перемирия, наши смешные фракции, и наши детские игры в войну — все это близится к завершению. На самом деле, мы и есть дети. Маленькие дети, которые ползут на четвереньках по Галактике, которая принадлежит взрослым. Их возраст и мощь не сравнится с нашей. Думаю, женщина, которая жила в этом здании до меня, стала проводником одной из этих сил. А может быть, и не одной. Я понятия не имею, как это получилось и почему. Но верю, что через нее эти силы подчинили своему влиянию и Конджойнеров. Я могу только предполагать, потому что вижу: не за горами отчаянные времена.
Клавейн хотел возразить. Он хотел спорить. Но он многое открыл для себя, многое показал ему Хи. Такая попытка была лишена всякого смысла. Этот человек сделал предположения и оказался прав. Клавейну оставалось только слушать, соглашаться и желать, чтобы все было наоборот.
Хи продолжал.
— Даже Конджойнеры, кажется, чего-то опасаются. И это меня пугает. Мистер Клавейн — уважаемый человек, — он склонил голову, словно это заявление нуждалось в подтверждении. — Да, я знаю о вас все, мистер Клавейн. Мне довелось изучать вашу историю. Иногда мне даже хотелось повторить ваш путь. Это был очень нелегкий путь, верно? Между идеологиями, между мирами, едва ли не между видами… И на всем пути вы никогда не следовали ничему настолько переменчивому, как ваше сердце, ничему настолько незначительному, как чье-то знамя. Вы просто давали холодную оценку и решали, что нужно, что правильно сделать в данный момент.
