Смольный, во все концы, если несчастные попадали в застенки других городов. Порой одного запроса из Москвы хватало, чтобы арестованных освобождали. Но часто возникала тяжба между Кремлем и Лубянкой. Чтобы не уронить честь мундира, чекисты фабриковали отписки, ответы, затемняющие суть дела.
«Срочно прошу приостановить исполнение приговора Борисоглебской чрезвычайной комиссии по делу мужа Густава Клинсмана. Приговор незаконный, дело известно Чичерину, прошу пересмотреть дело», — молила Ленина жена Густава.
Чем провинился этот Густав? Бывший владелец пивоваренного завода, подданный Германии, обвинялся в «умышленном сокрытии больших запасов предметов домашнего обихода». Делом занимался и Чичерин, и Свердлов, и Ленин. А победила Борисоглебская ЧК!
«Жалобу германской гражданки Клинсман оставить без последствий», — решил президиум ВЦИК!
Нередко ЧК арестовывала людей после жалоб Ленину, после того, как он принимал их в Кремле!
Так, добился аудиенции у главы правительства некто Булатов, делегат съезда кооператоров, председатель правления Новгородского артелесоюза, жаловавшийся на местную власть. Прием состоялся 10 мая 1919 года. Спустя семь дней Булатов получил аудиенцию в местной ЧК, его арестовали.
«По-видимому, Булатов арестован за жалобу мне. Предупреждаю, что за это председателей губисполкома, Чека и членов исполкома буду арестовывать и добиваться их расстрела. Почему не ответили тотчас на мой запрос?» — телеграфировал в три местные инстанции вождь.
Казалось, после такой реакции, дело сделано. Но Ленину ответили, что Булатов арестован не за жалобу, а… как заложник! И решили «ввиду создавшегося положения в губернии Булатова как заложника не освобождать».
И не освободили, несмотря на просьбу сослуживцев выдать его им как «незаменимого специалиста по кооперации». Но вернули захваченное помещение, имущество артели.
Ленин ничего сделать не мог, потому что сам учредил институт заложников, сам требовал брать их побольше.
«Надо усилить взятие заложников с буржуазии и семей офицеров ввиду учащения измен. Сговоритесь с Дзержинским», — телеграфировал Ильич в Реввоенсовет.
Через неделю после этого предписания приняли такое решение на Совнаркоме:
«Слушали:
6. Проект решения декрета о расширении права расстрела, внесенный т. Дзержинским…»
И приняли дружно, причем даже за кражу в магазине стали убивать!
Еще через три дня из-под пера гения революции рождаются нетленные строки на имя все того же т. Дзержинского.
— Массовые обыски по Москве подготовляются? Надо непременно, после Питера, ввести их повсюду и неоднократно.
Шеф Лубянки ответил:
— Работает сейчас массовая разведка — операция подготавливается.
Вот такие страсти по Ильичу!
Создается впечатление: спустя два года после взятия власти наш премьер жил в постоянном страхе, везде и всюду подозревая заговоры, серьезно заболел шпиономанией.
Обращаясь к народу по поводу победы над адмиралом Колчаком, расстрелянным и утопленным в проруби, Ленин писал:
«Многие помещики пролезли в советские хозяйства, капиталисты — в разные „главки“ и „центры“, в советские служащие; на каждом шагу подкарауливают они ошибки Советской власти… Надо всеми силами выслеживать и вылавливать этих разбойников, прячущихся помещиков и капиталистов, во всех их прикрытиях, разоблачать и карать беспощадно, ибо это злейшие враги трудящихся…»
Ленин вникает в мельчайшие детали чекистской работы, уверовав, что террор — лучшее средство достижения цели. Раскрыла ЧК непорядки в «Центротекстиле», и на заседании, где председательствует Ильич, правительство постановляет:
«Установить максимальные меры наказания для всех лиц, уличенных в саботаже или халатном отношении к своим обязанностям, особенно в тех случаях, когда виновными являются бывшие фабриканты или директора».
Что такое «максимальная мера наказания»? Расстрел.
Раскрывает Особый отдел ВЧК очередной заговор, некий «Национальный центр». И вот глава правительства шлет очередную записку т. Дзержинскому:
«На эту операцию надо обратить сугубое внимание. Быстро и энергично и пошире захватить. Газета „Народ“ имеет тесные связи с правыми эсерами. Не закрывая ее, надо их выследить».
Выслеживали, захватывали, массами арестовывали, «пошире» расстреливали под личным приглядом товарища Ленина.
Никакие победы над генералами не улучшали жизни народа: производство уменьшалось, цены росли. В октябре 1919 года началось изъятие шинелей из «серошинельного и защитного сукна». За шинель осенью назначалась цена 2000 рублей. Как мы помним, за эту сумму Ленин купил за несколько месяцев до этой акции, летом, — костюм, сапоги, пояс и подтяжки.
После каждой победы над генералами начиналась кровавая вакханалия.
Повергли Колчака — и шлет депешу уполномоченный чекист в Кремль: «Нужно переварить остатки колчаковщины».
Изгнали Врангеля из Крыма, казалось бы, последняя решительная победа, надо было ликовать, объявить всеобщую амнистию. Но Ильича заботит другое:
«Например, сейчас в Крыму 300 000 буржуазии. Это источник будущей спекуляции, шпионства, всякой помощи капиталистам. Но мы не боимся. Мы говорим, что возьмем и распределим, подчиним, переварим».
Переварили так, что волосы встают дыбом, когда узнаешь о массовых казнях, что прокатились по всему Крыму: расстреливали из пулеметов, вешали на улицах, топили в море, «переваривая» в пучине вод… (Подробности: Мельгунов С.П. Красный террор в России. М., 1990).
Чекистская машина после Гражданской войны не останавливалась, не сбавляла обороты, захватывая все новые жертвы, в том числе… коммунистов… И вот самому Ленину приходится писать:
«Лично знаю тов. Ялаву, я подтверждаю его несомненную честность и прошу распорядиться о немедленной выдаче ему отобранных у него денег».
Началась переписка между Кремлем и Лубянкой, между Лубянкой и питерской ЧК. Результат таков. Через несколько месяцев вернули Ялаве деньги. Но какие! «Все, кроме золотой, серебряной и иностранной валюты». Не помог Ильич финскому рабочему, машинисту Ялаве… А ведь это тот самый машинист паровоза, который дважды тайно от всех перевозил будущего вождя через границу, спасая ему жизнь.
Драматична история профессора Осадчего, ректора Петроградского электротехнического института, заместителя председателя Госплана Кржижановского, собравшего тогда лучших инженеров России для знаменитого плана электрофикации — ГОЭЛРО, так называемой «второй программы партии».
Ленин пишет письмо т. Дзержинскому 17 марта 1921 года:
«Настоятельно прошу не арестовывать без моего ведома Петра Семеновича Осадчего…»
Но поздно. Питер сообщает, что его арестовали, но выпустили…
Следующий акт. Ленин: «Я не удовлетворен ответом. Петр Семенович Осадчий назначен запредом госплана. Прошу точных и подробных сведений, кто (имена), когда и ПОЧЕМУ арестовали Осадчего».
Ни подчеркивание, ни выделение разных грозных слов не помогло Осадчему, попавшему в тиски ЧК. У него проводят обыск.
Ленин шлет еще одно письмо: «Требую немедленного расследования, указания мне виновного в обыске точно и поименно и привлечения его к ответственности».
Все в лучшем ленинском стиле. Но не срабатывает такая, казалось бы, налаженная машина, не слушает водителя.
У Ленина в Кремле список питерских арестованных профессоров, некоторых сажали по пять раз. Осадчий ручается за них, говорит, что двое лично ему известных профессоров «такие же, как я», то есть невиновные. Узнает Ленин, что чекисты хватают людей без ордеров на аресты, по мандату:
