комитет бедноты, оставивший их без хлеба.
«Т. Дзержинский!
Очень прошу назначить расследование построже».
Такая записка пошла на Лубянку (после визита крестьян из Пьяного Рога).
Две комиссии проверяли жалобу. И оставили ее без последствий, ведь комбеды творили реквизиции на законном основании, на основе ленинских декретов!
Когда же крестьянство взялось за оружие, подняло восстание в Тамбовской губернии, вошедшее в историю под названием «антоновщины», то Владимир Ильич вот что телеграфировал командующему войск внутренней охраны, а в копии все тому же т. Дзержинскому:
«Скорейшая (и примерная) ликвидация безусловно необходима».
Что такое «примерная ликвидация»? Все тот же красный, массовый беспощадный террор, расстрелы целых деревень, заложников, как это практиковалось прежде по отношению к буржуазии.
Ну а если удар приходился на голову профессоров, инженеров, ректоров московских и петроградских институтов, если их крики и вопли доносились через толстые стены Судебных установлений в приемную Ленина, то Владимир Ильич относился к ним, как правило, безмятежно, остро реагировал, только когда дело касалось людей давно и хорошо ему известных, как, например, чувашского просветителя Ивана Яковлева. Ему покровительствовал еще отец Ильича.
Этого Яковлева в его семьдесят лет симбирские комиссары оставили без крова. Пожаловался несчастный бывшему земляку. Помогло. Пошла команда:
«Симбирск. Губчека. Не выселяйте старика Ивана Яковлевича Яковлева из квартиры. Об исполнении доложить».
Когда другая симбирская знакомая, Кадьян, умоляла смягчить участь племянника — профессора Таганцева, тут Ильич даже отвечать не стал. Попросил секретаря. ЧК сделала из него руководителя «Петербургской боевой организации», придумав ей название, опутав сетями заговора десятки светлых голов, в том числе поэта Николая Гумилева. Так что ходатайство тети за племянника не сработало. Читая десятки записок, писем Ленина по делам русской профессуры, видишь, что почти всегда он ограничивался наведением справок, напоминанием чекистам, чтобы они собрали нужные улики.
Брали всех за принадлежность к партии кадетов. Но ведь она почти целиком состояла из интеллигенции, членом ее ЦК был, например, великий Вернадский. С ним на собраниях партии восседали крупные мужи науки.
В описаниях жизни Ленина в Кремле часто упоминаются такие фамилии, как Графтио, Классон (это — профессора), руководитель радио лаборатории Шорин, выполнявший задания правительства, физиолог Павлов, Максим Горький…
Казалось бы, этих людей никак не мог задеть карающий меч! Но все они или пребывали в стенах чрезвычаек, или каждого коснулся арест или обыск, реквизиция, прочие виды насилия.
Константин Циолковский, основатель космонавтики — человек вроде бы не от мира сего. И его загребли на Лубянку. Златокудрый Есенин после сидения здесь долго приходил в себя. У Максима Горького произвели обыск! Ну, тут чекисты имели основания. На квартире «Буревестника революции» проживала на правах не то секретаря, не то жены молодая баронесса Будберг. Питерские чекисты не знали, что к тому времени баронесса служила агентом Лубянки.
Перерывших квартиру ищеек волновал не титул красивой дамы, а известный им факт, что она была любовницей Локкарта, руководителя разоблаченного, как писали тогда, «заговора послов». Как вспоминал Локкарт, нашим пинкертонам удалось даже сделать фотоснимки баронессы в его объятиях, в спальне. Уже тогда слежка за иностранцами была поставлена на широкую ногу. Такие пикантные снимки выполняли не командированные партячейками путиловцы, а неизвестные нам профи.
Великий Александр Блок отсидел свое, давил клопов в застенке, не дававших ему уснуть, отведал баланды.
Разве что Владимир Маяковский оставался вне игры, он сам захаживал на Лубянку, как к себе домой, благо жил рядом. Его близкий друг Агранов служил тогда особоуполномоченным, специализировался на интеллектуалах (имя Агранова не раз упоминается в документах, попадавших на глаза Ильичу). Друг Маяковского Ося Брик служил юристом в ЧК. Лиля Брик, как стало теперь известно, имела служебный номер, значит, подписала «обязательство», удостоилась и клички агента. Родная ее сестра, Эльза Юрьевна, писательница Триоле — многолетний агент Лубянки, ее бриллианты во Франции оплачивались на наши денежки, в чем она покаялась перед смертью.
В число агентов ЧК попало множество людей с темным прошлым. Например, князь Андронников, бывший приближенный царя и друг Григория Распутина. Его чекисты арестовали летом 1919 года после раскрытия очередной «заговорщической» организации под названием «Тактический центр». Ленин просил Смольный с помощью партийных активистов расследовать поведение «б. князя Андронникова (друга Распутина, Дубровина и т. д.), служащего в чека в Кронштадте». Чекисты на своего, ставшего ненужным, агента дали справку: ими, мол, получены… новые данные о связях Андронникова с приближенными царя, о его провокаторской деятельности, а также о шпионаже в пользу Германии. То есть выяснили то, что давным-давно было известно каждому читавшему газеты в бывшей столице империи, поскольку князь при жизни «старца» — Распутина постоянно служил объектом внимания прессы.
Что касается репрессий в отношении буржуазии, интеллигенции, то они представлялись комиссарам Лубянки святым делом, их проводить, как говорится, бог велел.
Бог этот — товарищ Ленин.
«И, конечно, ведя революционную войну, — говорил он на VIII партконференции в конце 1919 года, — мы не можем делать так, как делали все буржуазные державы, свалившие всю тяжесть войны на трудящиеся массы. Нет, тяжесть гражданской войны должна быть и будет разделена и всей интеллигенцией, и всей мелкой буржуазией, и всеми средними элементами, все они будут нести эту тяжесть. Конечно, им будет гораздо труднее нести эту тяжесть, потому что они десятки лет были привилегированными, но мы должны в интересах социальной революции эту тяжесть возложить на них».
И возложили, да так, что стон пошел по всем городам, особенно — Москве и Питеру. Поэтому, кстати, лишился квартиры и учитель Иван Яковлев, «средний элемент», по терминологии вождя, полвека отдавший народному образованию, основатель чувашской письменности. Ему, как мы знаем, повезло, его помнил Ленин. Но тысяч других учителей, доцентов, профессоров, инженеров, офицеров он не знал… Их выселяли из центра на окраины, выдворяли из столиц, их «уплотняли», как это предусматривал автор «Государства и революции» еще в те дни, когда не имел власти. В своем воображении автор рисовал сцену справедливого передела жилплощади, когда энного инженера, жившего с сестрой в семикомнатной квартире, вежливо ущемляли, «временно» отнимали две комнаты, обещая вернуть их, когда господин инженер построит новые дома для рабочих.
Так было на бумаге. В реальности господин инженер и все другие интеллигенты в лучшем случае оставались обладателями одной или двух комнат на семью, порой многодетную. В худшем — их просто лишали квартиры, мебели, одежды, посуды… В каждой квартире, где жили офицеры, произвели так называемое «стратегическое уплотнение», подселив к военным жильцов, по сути, агентов, которые обязаны были следить за каждым шагом офицеров, за их знакомыми, посетителями.
Даже гениальный Шаляпин не избежал подселения в его
