ему все, что мне казалось правильным. И Ильич, имеющий право приказывать мне, не приказывает, а объясняет, что я этой экономией рабочих не накормлю, а головку революции сгублю, подорвав ее силы».
В дни Отечественной войны по хлебной детской карточке, помню хорошо, получал я в день по 400 граммов хлеба. То есть фунт. В 1920 году московским рабочим выдавали по одной восьмой фунта, 50 граммов, и не каждый день. Меньше, чем в блокадном Ленинграде.
«Когда летом того же года, — вспоминает Лобачев, — забастовал завод, бывший бр. Бромлей (ныне станкостроительный завод „Красный пролетарий“. — Л.К.) на почве невыдачи пайка, я поехал на собрание рабочих завода, где мне задали вопрос:
— А как кормят в Кремле?
Помня объяснение Владимира Ильича, я это объяснение и передал рабочим. И они поняли, что так надо. А когда раздавались крики, что это неправильно, подавляющее большинство рабочих их останавливало, говоря, что это необходимо».
Почему рабочие не свергли вождя, как «душку» Керенского? Этот вопрос волнует, когда пытаешься понять причину побед большевизма. Дело не только в тотальном терроре и пропаганде. Наверное, потому рабочие завода братьев Бромлей прогнали французов с Калужской заставы и пошли за партячейкой, что в Кремле наедались хлебом и картофелем, а не рябчиками и ананасами, как прежде в Зимнем. Рабочие поверили, что когда Гражданская война закончится, генералов побьют, то «владыкой мира станет труд», поверили испытывавшему вместе с ними трудности (хотя не в такой степени) Ленину, отдавая за эту веру жизнь в тылу и на фронте.
Глава восьмая
Пределы беспредела
…Вернувшись на окраину из зала бывшего Благородного собрания, где выступал Ленин с призывом к рабочим победить разруху, слесарь Иван Бураков убедил слесарей не уходить из депо, за ночь сверхурочно, бесплатно отремонтировать три паровоза, что и было сделано при свете факелов и керосинового фонаря коммунистами и одним беспартийным. Так родился «великий почин». Затем прошел первый «коммунистический субботник», показавшийся Ильичу найденным самими массами методом строительства новой жизни. Конечно, отремонтировать таким способом локомотивы можно, но въехать в светлое будущее, пользуясь энтузиазмом субботников, энергией потемкинских «бригад коммунистического труда», появившихся в том же депо, что и первый субботник, «догнать и перегнать», как мы ни старались, Европу, тем более Америку, Японию — не удалось. Ни при Ленине, ни при Сталине, ни при ком.
В бывшем Купеческом клубе на Малой Дмитровке, выступая перед комсомольцами, Ильич пообещал юным энтузиастам, что поколение, которому тогда было 15 лет, через 10–20 лет заживет в коммунистическом обществе.
— Владимир Ильич! Неужели я… я… увижу коммунистическое общество? — волнуясь от представившейся возможности задать вопрос вождю мирового пролетариата, спросил воронежский делегат, отобедав в тот день восьмушкой хлеба, супом и жарким из воблы, напившись чаю с сахарином.
— Да, да! Вы! Именно вы, дорогой товарищ.
После этих слов воронежский делегат, не помня себя от счастья, побежал в глубь зала, где нашелся все-таки один Фома неверующий.
— Товарищ Ленин! Скажите, а почему в деревне нет колесной мази?
За проезд на извозчике делегаты заплатили фунт соли, за ленинские дензнаки, миллионы-лимоны извозчики не трогались. Ленинцы, как мы знаем, построили развитой социализм, где хронически чего-то всегда недоставало: то колбасы, то колесной мази…Поэта комсомола Александра Безыменского, выступавшего на партийных съездах с докладами в стихах, свидетеля выступления вождя в зале Купеческого клуба, я знал. Он обманул меня, пообещав выступить в Доме журналиста, но в последний момент отказался от своих слов, попросив обязательно «передать товарищам», ждавшим его в зале, «коммунистический привет».
Неужели после всего пережитого можно верить в коммунизм, верить коммунистам?
Первый имевший историческое значение раскол на «наших и не наших», как теперь пишут, на большевиков и меньшевиков, Ленин произвел в начале XX века в партии. Закончил начатое расколом страны на красных и белых, бедных и богатых, что привело в конечном счете к разделению мира на страны капиталистические и социалистические.
Тот судьбоносный развод в жизни нашего вероучителя произошел, как все знают, в 1903 году на II съезде партии, когда Ленину исполнилось 33 года, возраст Христа.
Хотя большевики на заре XX века начали самостоятельный ход к цели, но уже тогда молодой вождь заложил в конструкцию изобретенной им партийной машины тайный механизм будущих карательных органов.
Эта новаторская идея, имеющая «ноу-хау», графически представлена в «Исторической энциклопедии» (том 7, страница 656, статья «Коммунистическая партия Советского Союза»). Глядя на схему, видишь ветвистую систему, где все древо пронизывают тайные, секретные ячейки, группы, кружки составляющие сердцевину партии, ее сущность, без которых она функционировать не могла, как без сердца, легких, желудка.
Вот они где, злосчастные органы, появились изначально, в этом ленинском плане построения партии, затем в самой ее материи, вот оно — будущее единство ЧК и ДК, чекизма и ленинизма.
Откройте известную статью Ленина «Письмо к товарищу о наших организационных задачах», где детально описан этот план, и вы прочтете поразительные по откровенности слова. «Лучшие революционеры», то есть профессионалы, образующие местный комитет, должны заниматься не только агитацией, пропагандой, но и организацией дружин для борьбы со шпионами и провокаторами.
Этот комитет руководит группами по слежению за шпионами, по снабжению оружием, по организации «доходного финансового предприятия» и т. д. (За этим «и т. д.» — добыча средств экспроприацией банков и касс.)
При каждом фабрично-заводском подкомитете партии замышлялась своя группа по слежке за шпионами, будущий родной «первый отдел» на каждом порядочном предприятии.
В примечании к статье мелким шрифтом печатается откровение, которое можно считать одной из заповедей чекизма:
«Мы должны внушить рабочим, что убийство шпионов и провокаторов и предателей должно быть, конечно, иногда безусловной необходимостью, но что крайне нежелательно и ошибочно было бы возводить это в систему (так как это могло привести к отвлечению сил на индивидуальный террор, принципиально отвергаемый Лениным в пользу массового террора. — Л.К.), что мы должны стремиться создать организацию, способную обезвреживать шпионов раскрытием и преследованием их. Перебить шпионов нельзя, а создать организацию, выслеживающую их и воспитывающую рабочую массу, можно и должно».
Каким же средством собирался вождь воспитывать рабочих с помощью секретной организации?
Вот именно — террором! Спустя шестнадцать лет, когда органы везде и повсюду распространили свою агентуру, Ленин еще раз сказал то, что мыслил всегда.
Раскроем сборник «Ленин и ВЧК» на 298-й странице (издание 1975 года).
Оправдывая массовый террор в России, обещая в будущем отказаться от казней, вождь говорил:
«Мы будем обходиться в своем управлении без этого средства убеждения и воздействия.» (Выделено мною. — Л.К.)
Это пожелание осталось, как все другие
