Начался опрос. Первый вопрос был совсем легкий — десять заповедей. Иоханссон взглянул на своего сына и кивнул ему повелительно. Мальчику пришлось поднять руку. Поднявшись, он начал бормотать заповеди. Перепутал их порядок, дошел до пятой или шестой заповеди и, окончательно запутавшись, растерялся и сел. Отец свирепо смотрел на сына, но тот уставился на крышку парты. Потом Иоханссон посмотрел осуждающе на учительницу. Что же это такое? Нейти Палонен стояла белая как мел.
Дети сидели притихшие, перепуганные. Только Пекка поднял руку.
— Ну отвечай хоть ты, — устало сказала учительница.
Пекка встал и, глядя в глаза учительнице, звонким голосом отбарабанил все десять заповедей, ни разу не запнувшись. Ответив, он остался стоять с таким видом, что, окажись этих заповедей еще больше, он бы отбарабанил и все.
— Молодец! — похвалил инспектор. — Видно, что это они хорошо проходили.
Инспектор сказал это господину Иоханссону, но весь класс слышал его слова.
После уроков учительница велела Пекке подождать ее в классе, сказав, что Маттила должен заехать за ней и, потом они вместе с Пеккой поедут к ним.
Учительница с гостями ушла на свою половину.
Пекка остался в классе один.
Начало смеркаться. Наконец хлопнула дверь, и Пекка увидел из окна, как гости прощаются с учительницей. Инспектор пожал руку, а господин Иоханссон лишь приподнял шляпу.
— Не соскучился? Ну и дует там! — сказала учительница, входя в класс. — Пойдем ко мне.
В комнате учительницы на столе стояли три чашки из-под кофе, ваза с печеньем и со сдобой. Достав чистую чашку, учительница налила Пекке кофе, велела взять булочку. Выглядывая время от времени на дорогу, не едет ли хозяин Маттила, нейти Палонен начала говорить Пекке, что он должен учиться, обязательно кончить хотя бы народную школу. Мальчик с удивлением слушал ее. Зачем она это говорит? Ведь мама сказала, что будет работать изо всех сил, чтобы дать Пекке образование. Лишь бы мальчик учился…
Наконец появился хозяин Маттила, выпил чашку кофе, пока учительница одевалась, и они поехали. Пекка устроился на каких-то ящиках, а учительница и хозяин сидели на облучке, о чем-то вполголоса переговаривались. Хозяин говорил, что сегодня ему повезло — чей-то магазин пошел с молотка, и на распродаже хозяину удалось по дешевке купить красок, всякой посуды, запасных частей к косилке. Приобрел он всего этого добра намного больше, чем ему нужно, но не беда, в хозяйстве любая веревочка пригодится.
Подъезжая к дому, хозяин заговорил о каком-то письме.
— Нет, вы должны показать письмо и прочитать его ей, — настаивала учительница. — А там уж ее дело, как она решит…
Из людской дома Маттилы на хозяйскую половину вело две двери. Обычно они были приотворены. Но в этот вечер дверь в комнату старой хозяйки, где хозяева беседовали о чем-то с учительницей, была плотно закрыта. Еще больше всех удивило то, что кофе туда снесла сама хозяйка. Происходило что-то загадочное. Наконец Мийна, не вытерпев, подслушала, о чем говорят в горнице. Она прибежала на кухню к Анни.
— О тебе там говорят и о твоем сыне.
— Я так и знала! — испуганно вскрикнула Анни.
Ее первой мыслью было броситься к сыну. Пусть хоть он будет ее опорой. Но Пекки не было дома — он ушел к соседям. Тут же за ней пришла Мийна.
— Хозяева зовут тебя.
Анни переоделась, повязала новый фартук и вошла в горницу.
Матти предложил ей сесть и, кашлянув, начал:
— У нас к тебе одно дело. Но сперва ты скажи, мы чем-нибудь тебя обидели?
— Да нет… И я ведь старалась…
— Мы довольны тобой и не хотели бы с тобой расставаться…
Анни не понимала, что происходит. Что им надо от нее? Хозяин сосредоточенно смотрел в окно, остальные тоже молчали.
— Ну, не тяни. Скажи, Матти, — наконец велела старая хозяйка сыну.
— Такое дело. — Матти взял со стола большой конверт. — Тут письмо тебе пришло. Так как письмо не частное, а официальное, мы сочли себя вправе вскрыть его. Но ты не должна принимать все, что тут говорится, всерьез.
— Да, да, ни в коем случае, — вставила старая хозяйка.
— Письмо из Хельсинки, из русского представительства, — продолжал Матти. — Анни Антипову ставят в известность, что она имеет право возвратиться на родину, если, конечно, желает… Да, если ты хочешь…
— Но на обещания большевиков полагаться не стоит, — вставила старая хозяйка.
— Ты должна, кроме того, подумать о сыне, — вступила в разговор учительница. — Только здесь он имеет возможность получить образование. Мальчик должен учиться…
Учительница говорила что-то еще, но Анни уже не слышала. Домой! Одно это слово билось в ее мозгу, заслонив собой все остальное. Она так боялась этого письма, даже скрывала от своих, где находится. А в письме говорится: домой! Анни была растеряна и обрадована. Очнуться ее заставили последние слова учительницы:
— …Мы не можем позволить мальчику оставить школу в середине учебного года. Если ты решишь уехать, то мы не разрешим…
— Я возьму письмо. Оно послано мне, — сказала Анни.
— Бери. — Хозяин отдал письмо и заговорил совсем в другом тоне. Он словно поучал маленького ребенка. — Мы, конечно, понимаем: для Анни все это так неожиданно, тут действительно можно потерять голову. Но Анни должна подумать хорошенько. Конечно, дом есть дом. Но торопиться туда не надо. Анни должна смотреть на эти вещи шире. Весь мир знает, что большевики вряд ли долго удержатся у власти. Вот когда их власть падет, то мы вернемся к нашему разговору. Давай договоримся так.
Анни взяла письмо и ушла. Что ей до того, что кое-кто ждет падения большевистской власти. Она ничего не хочет ждать. Хозяева осуждающе переглянулись: вот такие они, эти карелы, сколько ни делай им добра, а благодарности от них не жди.
Вечером Пекка стал шепотом рассказывать матери, как он сегодня выручил учительницу. Анни рассеянно слушала. На груди у нее лежало письмо, и от него на душе было так тепло, словно дом и родина были уже совсем рядом. Анни хотелось рассказать Пекке о письме, поделиться радостью, но она заставила себя промолчать. А вдруг им не позволят уехать или не пустят туда… Надо с кем-то посоветоваться, как быть.
— А помнишь, Пекка?..
Они долго перешептывались в этот вечер. Они побывали мысленно и дома, в Тахкониеми, и в деревне у бабушки Наталиэ, матери Анни. Они сходили за ягодами в родной лес, съездили на рыбалку. Они были у себя дома, на своей земле…
Воскресенье в доме Маттилы считалось днем отдыха. Правда, Анни нужно было накормить и подоить коров, убрать в хлеву, но зато от остальных работ она была освобождена, и, таким образом, середина дня была в ее распоряжении. В гости идти ей было некуда. Но в это воскресенье она пойдет к Пентикяйнену. Может, он что-нибудь посоветует.
Крохотная избушка, в которой ютился Пентикяйнен, стояла среди ельника на краю угодий Иоханссона. Сам Пентикяйнен, огромный сутулый мужчина, что-то строгал в предбаннике. Увидев Анни, он пришел в недоумение.
Анни тоже смутилась и пробормотала, что ей надо бы поговорить.
Вытерев руки, Пентикяйнен взял письмо, взглянул на него и спросил удивленно:
— Ты что, только что узнала?
— Да откуда ж мне…
— О господи! У нас же тут целая война идет из-за вас.
— Какая война?
— Ты меня извини, Анни, но ты, видно, ни черта не знаешь о том, что на белом свете делается. Буржуи, дьявол их побери — такой шум подняли…
Осыпая проклятьями буржуев и попов, Пентикяйнен рассказывал, как эти сволочи обманывают карельских беженцев, стараясь всевозможной ложью заставить их отказаться от возвращения на родину. Что? Власть большевиков скоро падет?! Ну уж дудки! Власть большевиков будет и тогда, когда все буржуи окажутся на том свете и будут жариться в аду, проклиная свою жадность к богатству. Анни надо бы читать рабочие газеты. В них говорится, что в Карелии строится социализм и как карелы, вернувшись домой, отстраивают все то, что проклятые лахтари разрушили. Он, Пентикяйнен, давно уже недоумевал, чего же это Анни тянет волынку и не едет домой. Здесь же ей всю жизнь придется на кого-то работать. А когда сил не хватит, хозяин скажет: «Ступай куда глаза глядят». Сын? Да ведь в Карелии школ полно и новые открываются. Что, не дадут сына с собой? Нечего с ними и разговаривать. Надо послать их ко всем чертям, и точка.
Прощаясь с Анни, Пентикяйнен сказал подавленным голосом:
— Только ты не болтай там, что, мол, это Пентикяйнен тебя настропалил. Я и так тут на птичьих правах. Чуть что — и велят катиться отсюда на все четыре стороны. А куда мне деваться с такой оравой детей?
Анни обещала молчать.
Однако после разговора с Пентикяйненом она еще твердо ничего не решила. Пентикяйнен произвел на нее странное впечатление. Видно было, что этот человек ожесточен своей жизнью. Потому он так и ругается: проклятье за проклятьем посылает. Говорят о нем тоже разное. И что он хороший работник, и что он очень вздорный человек. Анни хотелось повидать кого-нибудь из своих карел. До сих пор она старалась не общаться с земляками, боялась встречи с ними. Теперь она вспомнила, что заезжавший вуокиниемец оставил адрес одного земляка, который был родом чуть ли не из одних мест с Анни и жил теперь совсем близко, в Тампере.
