— Са-неч-ка! Я не понимаю, как я раньше без этого жила! Я приеду домой и начну изучать русский язык!
— Деби, зачем тебе?
Деби вспыхнула: темперамент у нее был не ирландский — хотя и ирландского бы хватило! — а прямо-таки итальянский.
— Я лублу! Я лублу русский язык! Ты, конечно, очень культурный, я понимаю! Но зато я способная! Я быстро учу! Я выучила испанский! Я выучила португальский! Я выучу русский! Увидишь!
Саня немного испугался и ловко включил новую тему, побочную:
— Деби, ты знаешь, кто такая Айседора Дункан?
— Конечно! Да, конечно! Я же феминистка! Я знаю всех выдающихся женщин! «Танец будущего»! Новый стиль танца, с босыми ногами и в хитоне! И любовники были Гордон Крэг и русский поэт, забыла…
— Деби, она останавливалась в этой гостинице в двадцать втором году, здесь проходило начало ее романа с поэтом Сергеем Есениным!
Деби молитвенно подняла руки к небу:
— Мой Бог! Это невероятно! И я здесь живу! И совершенно без романа! — Засмеялась. — Нет, у меня роман с Россией!
На следующий день в сопровождении Ольги и Ильи — для страховки — они отправились во Дворец бракосочетания на улицу Грибоедова, в единственное место, где централизованно окручивали иностранцев с русскими девушками. Это был редкий случай, когда русский мужчина женился на американке. Американские документы Деби были так хорошо подготовлены, что несколько бумажек даже были лишними. У Сани не оказалось с собой свидетельства о рождении, так что ему пришлось брать такси и искать это самое свидетельство, без всякой надежды на успех. Но Анна Александровна не подвела его и на этот раз. На полке, где стояли ее любимые книги, между французскими романами, в известной ему канцелярской папке, в идеальном порядке лежали все Санины документы, начиная от метрики и кончая дипломом консерватории и справками о сделанных прививках.
Документы приняли. Регистрация была назначена на май.
— Наша Фаня всегда говорила, что в мае нельзя жениться — всю жизнь маяться, — сказала Ольга.
Илья с Ольгой живо подключились к брачной авантюре. Оля приняла восторженное участие в устроении этого брака: варила борщ и лепила пельмени.
Деби была в восторге и от Москвы, и от борща, и от русских людей, с которыми она общалась. Ей в советской стране понравилось все, кроме положения женщин. Свой вывод она сделала на основании того, что Оля готовила обед, мыла посуду и занималась с подростком-сыном, а Илья ей ни в чем не помогал. Когда она попробовала выразить свое недоумение по этому поводу, Ольга ее просто не поняла.
В последний московский день Деби попала в квартиру Сани. Визит не был запланирован, но так случилось, что забрели в Китай-город, и ей приспичило в уборную. Ближайшей была как раз та, что располагалась в Саниной квартире. Ни матери, ни отчима дома не было. Деби сбросила свою норковую шубу на Нютино кресло, проследовала по коммунальному коридору в коммунальную уборную и, справив нужду, успела еще заглянуть в общественную кухню.
Уроженка Техаса испытала еще одно потрясение: коммунизму она и раньше не симпатизировала, а одна уборная на двадцать восемь жильцов симпатии к этому социальному устройству не прибавили. Следующее глубокое впечатление она получила, когда села в кресло Анны Александровны и огляделась: старинное пианино, пузатый комод на лапках, разрисованный цветами и птицами, шкафы, набитые книгами на трех языках, ноты, картины, сверкающая синим хрусталем драгоценная люстра… В ее голове с трудом совмещались эти несоединимые вещи — убожество коммуналки и роскошь Саниного жилища.
— Грейся. Хочешь чаю? Я поставлю музыку…
— Может, ты сам поиграешь?
Стянула с головы красный дурацкий колпак, рыжие ирландские волосы затрещали сухим треском.
Саня сел на крутящийся стульчик. Подумал — и заиграл Первую прелюдию до-мажор.
Деби сидела, по-деревенски сложив на животе руки, и анализировала сложившуюся ситуацию. Она вовсе не была глупенькой, как показалось Сане. Этот русский мальчик — ему было за тридцать, и он был всего на три года ее моложе — ей очень нравился.
Он был моложе, образованней, и кроме того, он явно принадлежал к высшей породе людей, к которой она сама никогда не имела никакого отношения.
Когда Саня закончил играть, Деби приняла решение: раз уж выпало такое странное и нелепое предложение, то ведь неспроста — она выйдет за этого мальчика замуж по-настоящему.
Саня и не предполагал, что дело принимает такой опасный оборот.
Погода переломилась в последний вечер. Как будто Москве надоело стараться ради Дебиного присутствия. Задул сырой ветер, потеплело, посыпал колючий снег. Саня хотел сводить Деби на концерт Рихтера, но концерт отменили. Пошли пешком к Оле с Ильей.
Ольга накормила друзей, как она выразилась, предсвадебным ужином. Сане к тому времени изрядно надоело выгуливание невесты, да и сама идея брака совершенно перестала ему нравиться. И вообще это была не его идея!
Оля подала пироги и салаты, Илья вытащил водку из шкафчика под кухонным окном — из холодильника времен постройки дома, когда о настоящих холодильниках не все и мечтали.
Деби много ела, много пила. Сидела рядом с Саней, все норовила его потискать, полапать, но делала это весело и как будто в шутку. Она приблизила к нему свое улыбающееся лицо, и он вдруг заметил, что над рядом зубов поблескивает розовая полоска. Подростковая острая память подсказала — Надькина десна! Потаповский переулок!
— Са-неч-ка, почему ты сопротивляешься? Если ты будешь себя так холодно вести, я не выйду за тебя замуж! А если ты будешь хорошо себя вести, я просто положу тебя себе в бюстгальтер и вывезу контрабандно!
— Деби, мы договаривались иначе! Когда мы поженимся, я буду идеальным мужем — ты меня просто не увидишь!
— Нет, нет, я передумала! Мне кажется, ты можешь мне пригодиться и в кухне, и в спальне.
Назавтра Саня отвез ее на такси в Шереметьево. Поцеловались на прощанье. Перед тем как исчезнуть в проходе, она махнула ему рукой с зажатым в руке колпаком. Возвращался Саня на автобусе. Снаружи метель залепляла стекла снежной кашей.
«Не пойду домой. К Илье не хочется. Зайду к Михе», — подумал Саня.
И тут же рядом: Михи больше нет. Нет Анны Александровны. Почти нет мамы.
Есть несчастная Алена, есть Маечка, есть непохожая на себя мама, кошмарный Ласточкин. И осталось еще немного музыки, от которой его отлучили нелепые обстоятельства. Значит, Пьер прав, и правда — только бегство? Или — лечь лицом в гобеленовую подушку? Или — как Миха…
По спине пополз мелкий озноб. Депрессия была рядом.
Деби приехала в Пало Алто без всякого предупреждения.
Калифорнийская зима мало была похожа на русскую: 59 градусов по Фаренгейту. По Цельсию — 15 тепла. Пока поднималась на третий этаж, волоча за собой норковую шубу, вспоминала, откуда надо вычитать и на что умножать. Она точно помнила, что в Москве было 25 градусов ниже нуля.
Ткнула дверь — открыто. С порога закричала:
— Петя! Русские минус двадцать пять — сколько это градусов по-американски?
Петя знал формулу перевода:
— Ну, приблизительно девятнадцать.
Деби швырнула шубу с порога в кресло, она соскользнула на пол.
— С ума сошла? Ты бы позвонила! Я только что в дом вошел! Могла бы не застать! — рассердился Пьер.
— Я сама только что прилетела! Не нужна мне никакая шуба! В нашем климате вообще не нужна шуба! Это, в конце концов, оскорбительно!
— Стой! Ты что, раздумала? Что оскорбительно? Мы же договаривались!
На столике стояла початая бутылка виски, Деби рванулась к ней. Пьер взял из ее рук бутылку, налил треть стакана.
Деби махнула виски и шлепнула мокрым стаканом о стеклянный стол — раздался отвратительный опасный звук.
— В конце концов, он мог бы на мне жениться и просто так! Почему? Почему он не хочет на мне жениться?
Пьер вытащил лед из холодильника, налил еще виски:
— Постой, постой! У нас был договор — норковая шуба как аванс, а деньги после заключения брака. Какие претензии ко мне?
Деби быстро перешла в другую фазу, почти плакала:
— Нет у меня к тебе никаких претензий! Ты мне просто объясни: чем я нехороша? Это он для меня недостаточно хорош: он маленький, и пенис у него наверняка никакой! И вообще никакого прока — и странная профессия!
— Деби, ну при чем тут пенис? Профессия? У нас был договор…
— Плевала я на договор! — взорвалась Деби. — Что во мне такого, Пьер, что на мне не хотят жениться? Даже твой маленький Санечка? Я уважающая себя самостоятельная женщина! Я плевала на мужиков! Но почему они не хотят на мне жениться? Может, мне и не надо! Но почему? В конце концов, мне даже интересно! Почему?
Пьер понял, что все предприятие зашаталось. Он поднял шубу с пола, бросил на диван. Снова налил по стаканам. Сел рядом с толстухой, вставил ей в руки стакан.
