заставляет меня вздрогнуть.
— Сережа, это ты?.. Я так и знала и подгадала ко времени, — говорит Антонина, бывшая медсестра с маминого отделения, что так вкусно умела варить сахар. Она не оставила своего командира до самой смерти. И после смерти осталась верной ее памяти. Она тоже старенькая, давно уже на пенсии. Лицо ее заплакано. Нина Ивановна, с которой мы вместе пережили первую блокадную зиму, — тоже здесь.
Я вхожу в комнату мамы. Здесь все, как было… На меня смотрят два портрета: мамин, увеличенный мною с маленькой карточки уже после ее смерти, и — огромный Сережин. Этот заказывала еще мама. Сам снимок был сделан, видно, где-то в середине сорок третьего года, потому что на гимнастерке полевые погоны (их ввели уже к тому времени) и первая медаль. Мама очень любила именно эту фотографию. Всматриваюсь в нее. Во вскинутых открытых глазах мальчика столько надежд!..
И все сбылось и не сбылось.
Трогаемся дальше уже вчетвером. Знакомое шоссе. Справа высокими корпусами уже подошел город, но слева все, как прежде. Деревянные дачи, озеро, холм и синий купол. Небо. И тишина.
СЛЕД
Лунная ночь с девятнадцатого на двадцатое августа сорок второго года. Лесистая местность в полутораста километрах от Ленинграда. На небольшой поляне — неподвижные фигуры вооруженных людей, одетых в гражданское. Судя по облику — партизаны; темнеют кучи хвороста, их пять — разложены конвертом. Тут же канистра с горючим, рация. Над ней склонился радист. Подходит старший.
— Ну что, молчат? — спрашивает он.
— Пока молчат. Стоит запросить, не вышел ли их самолет?
— Не следует. Они не меньше нашего беспокоятся. Незачем подгонять, — говорит старший.
— Но здесь полчаса лету…
— И что же? Они сами должны радировать тотчас после вылета.
Проходит еще несколько минут в напряженном ожидании. Радист делает знак рукой. Идут сигналы морзянки, он записывает. Затем, расшифровав, докладывает старшему:
— Группа готова к вылету. Просят подтвердить прием.
— Передайте — ждем. Сигналы — как условились. И заканчивайте. Мы должны помнить о пеленгаторах.
Проходит некоторое время. Возникает отдаленный гул самолета. Старший делает знак рукой. Один из людей бросается к канистре с керосином. Но, прислушавшись, старший останавливает:
— Отставить! Звук не тот. Это дальний бомбардировщик.
И снова молчание. Потом вновь возникает гул самолета. Старший говорит:
— Вот это похоже. Быстро — костры!
Через минуту все пять костров вспыхивают.
Гул приближается. И вот уже над головой.
— Внимание! Следите за небом… Один отделился… Второй… Третий… Отличная видимость! Четвертый, — считает старший. — Трое быстро к оврагу! Действовать четко! — командует он.
И тотчас на поляне начинается движение — быстро, бесшумно люди расходятся небольшими группами выполнять распоряжение. И все затихает. Через несколько минут в лесу слышится шорох веток, шаги, на освещенной луной поляне появляется человек, нагруженный со всех сторон: вещмешок, рация, еще что-то, а в руке — пистолет. Увидев стоящих на поляне у костров людей, человек негромко вскрикивает:
— Я Гриценко!
Голос — девичий.
— Я Сергей Иванович, — отзывается старший.
— Все! Как быстро я нашла вас! Я больше всего боялась этого — не найти костров. Сверху-то все видно, а как приземлишься — темнота. Никакой ориентации, — возбужденно говорит девушка, подходя к кострам. Она улыбается, однако смотрит исподлобья.
— И как же зовут товарища Гриценко? — с мужской снисходительностью спрашивает старший.
— Валя.
— Прекрасно. Поздравляем! Вы — первая. Как в Ленинграде?
Девушка прячет оружие и отвечает:
— В Ленинграде? Что сказать?.. Я ведь там была всего несколько дней. Тяжело… Но, говорят, если с весной сравнить, полегче стало. Ходят трамваи… Работает театр… В Филармонии был концерт!
— А на улицах трупы валяются, — слышится реплика.
Девушка мгновенно вскидывает голову.
— Валяются? Я не видала. Как падают — видела, но их увозят. И хоронят без гробов — голод. Блокада… Но нормы постепенно все прибавляют. Сейчас уже овощи появились.
Девушка исподлобья оглядывает стоящих вокруг. Во взгляде ее удивление, настороженность…
— Помогите же фрейлейн снять с себя вещи, — как-то странно усмехаясь, командует старший.
Двое подходят к парашютистке справа и слева, берут под руки.
Внезапно она вырывается, делает стремительный скачок в сторону и выхватывает револьвер. Но это предусмотрено. Сзади, из кустов, на нее бросаются двое. Схватили, зажали рот, повалили.
— Кто ожидал от фрейлейн такой прыти? А молодчина! Увести! Возьмите двоих из опергруппы и конвоируйте в Погостье, — тихо говорит старший.
Еще несколько минут в ожидании. Снова слышны шаги, шум раздвигаемых веток. На поляне появляется фигура, столь же нагруженная. Останавливается и робко оглядывается. Потом делает несколько шагов назад и очень тихо произносит:
— Я Гриценко…
Голос тоже девичий.
— Я Сергей Иванович, — отвечает старший.
— Здравствуйте! Я одна? Где же остальные?
— Видимо, на подходе. Ну, рассказывайте… Оружие теперь можно спрятать.
— Спасибо. С удовольствием… Меня зовут Лена.
— Елена Прекрасная, — улыбается старший. — Но разрешите помочь вам освободиться от груза.
Снова двое подходят к девушке, помогают стащить вещмешок, мгновенно обезоруживают ее, кляп в рот — и волокут в сторону. В этот момент слышится крик: «Ребята! Полундра! Предатели!..»
Выстрел — и крик смолкает. Из кустов трое вытаскивают еще одного парашютиста.
— Чья работа?! — строго говорит старший.
— Сам. Успел застрелиться…
Старший подходит, осматривает труп.
