сне. В самом начале мы приготовились к отчаянной схватке, однако защищать собственные жизни с оружием в руках нам не пришлось. Разве что я застрелил одноглазого Гаику, который был ярым противником Кенеки и желал ему смерти. Приблизительно то же самое произошло и со слонами: мы отправились за добычей, но встретили огромное стадо животных и, ни разу не выстрелив, с позором удирали от них до самого лагеря. И таких случаев была масса, нет нужды углубляться сейчас в эту тему.
С меня было довольно, и я решил расставить все точки над «i». Той же ночью я пошел к Кенеке и без обиняков заявил, что мои охотники утратили душевное равновесие, а я не могу бросить их в таком состоянии. Так что лучше нам распрощаться: он пойдет своей дорогой, а я и мои люди вернемся на побережье. Кенека крайне встревожился и принялся возражать, мягко указывая на опасности подобного решения. Но поскольку я оставался непреклонен, он резко заметил, что в таком случае я обрекаю нас всех на верную смерть.
— Да ну? И от чьей же, интересно, руки? Уж не от твоей ли, Кенека?
— Ни в коем случае, господин. Хотя ты и собираешься вероломно разорвать наше соглашение, ибо, позволь тебе напомнить, заранее получил от меня вознаграждение. — (Я уже сто раз пожалел, что по глупости взял от него вперед золото и слоновую кость.) — Но разве я смею поднять руку на своего спасителя, который рисковал ради меня жизнью? Пусть даже ему ничего и не угрожало.
— О чем это ты толкуешь? Откуда ты знаешь, Кенека, угрожало мне что-либо или нет?
— Как я сказал, так и есть, господин. Просто знаю, и все. Даже в той заброшенной шахте тебе и Хансу ничего не угрожало, хотя вы и опасались худшего. И когда на вас напали арабы, и когда вас преследовали слоны, тоже. Так будет вплоть до самого завершения нашего путешествия, но только при условии, что ты сдержишь свое обещание. Разве ты не поклялся в самом начале, что поможешь мне?
— Да, Кенека, я дал обещание. Но не тебе, а несчастной женщине, которую никогда больше не увижу.
— Незримые, а вернее, их сила по-прежнему с нами, господин, но, если ты не завершишь свою миссию, она покинет нас. Племена, встречавшие тебя приветливо, на обратном пути станут враждебными и в конце концов попросту убьют чужака. И твоя жизнь бесславно закончится раньше времени, господин. Это я тебе обещаю.
— Вот спасибо! — воскликнул я, еле сдерживаясь. — Послушай, Кенека, ты постоянно твердишь о какой-то миссии. Будь добр, просвети меня. Моей единственной миссией было посетить некое озеро Моун, если только оно вообще существует, и удовлетворить собственное любопытство. Что ж, я передумал. У меня пропала охота путешествовать в те края.
— Но ты должен отправиться туда, господин, равно как и я. Мы не можем противостоять силе, влекущей нас обоих. Не могу сказать, какова ее природа, но все мы, поступая хорошо или плохо, под влиянием неведомых сил движемся к определенной цели. В этом мы похожи на твою ослицу Донну: идем своей дорогой, порой охотно, порой чтобы удовлетворить свои нужды, а иногда и подчиняясь грубому давлению со стороны. Силы нам даются не ради нашего собственного удовольствия, а для выполнения некоей неведомой нам задачи. И у каждого она своя. Знаю, твои слуги, да и все остальные люди тоже, считают меня колдуном, и порой ты склонен с ними согласиться. Что ж, в каком-то смысле это правда. То есть через меня действует некая сила, вот только я не знаю, откуда она приходит.
— Вряд ли это многое объясняет, Кенека.
— Как можно уразуметь нечто, господин, не обладая должной мудростью? Только обретя мудрость, мы что-то поймем, но это случится лишь после нашей смерти. Всю жизнь мы трудимся, стремясь к совершенству, а когда умираем, понимаем, что мудрость есть небытие, или, если угодно, небытие есть мудрость.
— О, перестань! — вскричал я в ярости. — Ты ходишь вокруг да около, так мы ни к чему не придем. Ты пытаешься запутать меня своими речами, а на самом деле тебе только того и надо, чтобы мы немедленно отправились с тобой на это несчастное озеро.
— Среди прочего я хочу и этого тоже, господин. Если ты не доверяешь мне, то можешь отправиться за мудростью на звезды или поискать какой-либо иной источник, где она обитает. Тебе и твоему желтолицему слуге обещали безопасность и удачу; сознавать это, безусловно, приятно. Но оба этих блага ждут тебя лишь впереди, а позади маячит то, чего избегают все люди на свете, — по крайней мере, я так прочитал.
— Да неужели, Кенека? А можно узнать, где именно сие написано?
— Там, — ответил он и показал на небо, усыпанное звездами, хотя луна еще не вступила в свои права.
Я уставился на его скорбное лицо с огромными круглыми глазищами. Разумеется, я не верил ни единому слову этого типа. Интересно, это ловкий обман или же он искренне заблуждается? В одном я был убежден: стоит мне пойти наперекор и бросить Кенеку, как пророчества его тут же исполнятся. Почему я так решил? Все очень просто. Кенека, как видно, пользовался авторитетом у туземцев. Ему не составит труда отправить во все стороны послания о том, что мы прошли или скоро пройдем по дороге. А оказавшись во власти дикарей, мы четверо запросто можем погибнуть. С другой стороны, если мы пойдем вместе с ним дальше, Кенека из тщеславия позаботится, чтобы его слова подтвердились и мы остались бы целыми и невредимыми. Позднее я вспомнил, что во время той беседы речь шла только о нас с Хансом. Он ничего не сказал о двух охотниках.
В общем, после этого нашего разговора я пуще прежнего возненавидел Кенеку. Чутье подсказывало мне, что, как бы складны и вкрадчивы ни были его речи, душа у него лживая и добром все это не кончится.
