Внутри всё рычит. Зверь рвёт цепи и требует крушить и рвать.
Ещё нельзя. Будет тебе, друг, возможность разгуляться.
…информацию мне Глеб доставляет мне через три — ТРИ!!! — часа. Три часа белого яростного сумасшествия. Через пять выкуренных пачек сигарет. Через две бутылки виски.
Меня ничего не берёт. Не пронимает. Не торкает.
Я трезв, как стёклышко, и зол, как весь ад.
— Что значит — выставят на аукцион? — пытаюсь переварить сказанное безопасником. — Они хоть знают, кто она? Чья жена?
— Судя по всему — да, — Глеб протягивает мне трубку, — Кат на проводе.
— Ты охуел? — спрашиваю без приветствия. — Верни мою жену!
— Приезжай и купи её, — хохочет урод. — Правила одинаковы для всех, Арис.
Я знаю, почему он мстит. За Светку! Эту дуру крашенную! Да не уводил я её, она сама на меня прыгнула!
— Что, чувствуешь на своей шкуре, мажор сраный, как чужую бабу забирать? А? Как тебе?
— Я тебя убью! — отвечаю. — На куски порву! Светка твоя мне на хер не нужна была. Но ты, видимо, её хреново трахал, раз она на каждый член прыгнуть была готова.
Понимаю, что дразню и что урод может отыграться на Нике, но ничего с собой поделать не могу.
— Едем, — говорю Глебу, возвращаю трубку, в которой исходится пеной придурок Кат.
От одного вида сарая, в котором держат Нику, меня едва ли не истерикой накрывает. Как можно? Мою девочку?
Но потом включается рассудочный ублюдок и говорит, что девочке вообще-то полезно. Чтобы мозги стали на место.
Однако когда вижу её всю в синяках, в разорванном платье, окровавленную — что, блядь? кровь? вы охренели? — по хочу послать внутреннего мудака на хер, сграбастать девочку и утащить подальше отсюда.
Но Ника сама задаёт тон игре. Сама становится на колени. Сама просит.
— Выкупи меня.
И я поддаюсь искушению и выдвигаю свои требования: стать моей куклой, игрушкой, подстилкой, без права голоса и желаний… Она соглашается.
Ох, торопишься девочка, сильно торопишься. Но будет тебе урок!
…следующее испытание — сам аукцион. Какого чёрта её вообще нарядили в эти тряпки? Она же голая считай. И все эти ушлёпки лапают и трахают её взглядами.
Моя.
Пусть знает, как мне дорога.
Жду, когда цена взмоет в небесные дали.
Вот, теперь можно выставить свою. Такую, которую уже никто не перебьёт.
Распорядитель по имени Лило — потому что ОНО — уже заносит молоток. Считает вместе со мной: раз, и д…
— Удваиваю.
А тебя какой хер сюда принёс?
Всеволод Драгин перекатывается с пятки на носок, ухмыляется ехидно…
Походу, Ника тоже его знает.
Моя девочка бледнеет и начинает оседать…
Шлю на хер протокол, перемахиваю через бортик, который отделяет подиум от зала, хватаю её сантиметре от пола.
Слишком много эмоций для малышки. Не выдержала.
Прижимаю к себе, целую в холодный лоб.
Драгин отменяет ставку.
Нику отдают мне.
Спускаюсь с ней на руках, чтобы унести подальше от этого бедлама. Когда прохожу мимо Драгина. Он протягивает руку, будто здоровается. На самом деле вкладывает мне в ладонь карточку, которую я поспешно прячу в карман брюк.
Успеваю ощутить выпуклый рисунок — цветок. Лотос?
Карточка клуба «Серебряный лотос»! — догадываюсь. Это не тот клуб, куда ходят развлекаться, снимать девок и бухать. А тот, в котором богачи собираются и решают судьбы мира…
И то, что мне её вручил Драгин, под чьим контролем два военных завода, — очень плохо.
Значит, даже он не может справиться сам…
Глава 5. О правах вещей
Ника
Прихожу в себя в номере отеля, из которого сбежала.
Круг замкнулся.
Мне остаётся лишь хмыкнуть от горькой иронии.
Приподнимаюсь, опираясь на дрожащие руки, оглядываю комнату. Сразу же натыкаюсь на недобрый взгляд тёмных глаз.
Аристарх сидит в кресле напротив кровати и пристально разглядывает меня.
Выглядит он не лучшим образом — волосы всклочены, рубашка выправлена и измята, бледен.
Впрочем, я, наверное, выгляжу не лучше. Но зеркала здесь нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Набегалась, — ехидно тянет он. Не спрашивая — констатируя.
Я молчу, опускаю голову. Что могу теперь, после того, как он купил меня по-настоящему? После того, как сама умоляла его об этом на коленях?
— Встань! — требует он, даже не зло, как мог бы, а скорее устало.
Пытаюсь выбраться.
Моя нелепая одежда вся измялась, от полосок остались отпечатки на теле.
Я босиком, поэтому ёжусь, ступая на ковёр. Он, конечно, пушистый. Но ворс жёсткий и неприятно щекочет ступни.
— Подойди!
Шатаясь, иду вперёд. Не возражаю. Не прошу.
У меня больше нет права ни на что. Я сама продала свои права.
— На колени!
Послушно опускаюсь возле его кресла. Задираю голову, смотрю на него. Его тонкие красивые пальцы обнимают мой подбородок, вздёргивают лицо ещё выше.
Теперь мы смотрим друг на друга. Пристально. Глаза в глаза.
В его — клубится мрак.
Он наклоняется и целует меня. Без страсти. Будто делает снисхождение. Словно ему неприятно.
Но поморщиться или отстраниться я не могу.
— Откуда ты знаешь Драгина? — вопрос застаёт врасплох, заставляет нервно сглотнуть. — Почему ты испугалась его?
Я не могу. Эта тайна слишком постыдна. Я привыкла прятать её глубоко вот уже несколько лет.
Если Эдик Милонов был моим кошмаром, но Всеволод Драгин — моим позором. Обжигающим. Клеймящим.
И тут — смею сопротивляться. Я могу отдать своему мужу всё, даже гордость. Но не хочу демонстрировать своё унижение, падение, отвратительную себя. Поэтому мотаю головой:
— Не спрашивай, — губы сохнут от одних только воспоминаний. — Не скажу.
Аристарх ехидно усмехается:
— Кажется, ты не поняла, моя драгоценная жёнушка, — ты не имеешь права на слово «нет». Я хочу всю тебя, со всеми твоими тайнами. Разве у супругов должны быть секреты друг от друга?
Мне хочется сказать: «У тебя же их полно!» Но я и впрямь не имею права на «нет».
Закрываю лицо руками, потому что щёки горят так, что мне кажется, сейчас пойдут волдырями.
Как сказать? Как признаться в таком? Ведь… нет, он не забрал мою невинность. Но…
Вскидываю глаза:
— Накажи за непослушание. Но сказать не могу.
— Ника! — почти рычит он. — Я должен знать правду, что придумать, как действовать дальше. Чтобы тебя же, дуру, защитить.
Глубоко и судорожно вздыхаю, но спрашиваю сама, вместо того, чтобы ответить:
— Он твой враг?
— Сейчас все мои враги. Грядёт нечто страшное, Ника. Мне нужно знать всё, чтобы понимать, как реагировать на те или иные вызовы.
— Если он твой враг — это хорошо, — бормочу я. — Он умеет быть благородным.
Аристарх нехорошо щурится.
— У тебя с ним что-то было?
Вспыхиваю, хотя, казалось бы, куда сильнее.
— И да, и нет.
— Они видел тебя без одежды?
— Почти.
— Он трогал тебя?
— Да, — совсем тихо.
— Ты хотела этого?
— Я была пьяна. Почти ничего не соображала. Но… всё равно начала плакать. И… он остановился. Отпустил. Но сказал, что однажды встретимся вновь. И тогда я стану его подстилкой.
— Вставай, — командует Ресовский.
Поднимаюсь, хоть колени ватные и дрожат.
— Раздевайся!
Он мой муж, он имеет право. У нас брачная ночь, и нет ничего постыдного в том, чтобы раздеться перед ним.
Но мне бы было куда легче, если бы во взгляде мужчины было куда меньше презрения. Если бы он не жёг меня им, не хлестал.
Стягиваю с себя ненавистные тряпки.
— Не так! — рявкает Аристарх. — Предложи мне себя. Покажи, что я купил.
Судорожно вздыхаю. Стараюсь двигаться эротичнее, насколько это возможно. Но выходит слабо, потому что меня трясёт. Слишком много негативных эмоций за последнее время.
Наконец я полностью обнажена. Не прикрываюсь, позволяю смотреть, хотя щёки и пунцовеют. Я впервые осознанно обнажилась перед мужчиной.
