Былой праздничной помпы теперь нет, но на улицах появляется весёлая публика. Необычно много молодых людей и девушек голосуют и просят подвести бесплатно. Много пьяных, желающих проехать из конца в конец города за деньги малые, или даже смешные. Одна барышня предложила мне за поездку от метро «Чернышевская» на остров Кронштадт пятьдесят рублей. Мне хорошо запомнилась уверенная интонация, с которой это было произнесено. Джентльмены с опухшими физиономиями, учтиво просят подвести поближе к дому. Встречаются и приличные трезвые люди. Как правило, они едут семьями в гости или из гостей. Это приятная публика.
Работа моя шла вяло. То перехватят клиента прямо под носом, то усядется какой-нибудь экономный пьяница – водка в разряд экономии не входит. В какой-то момент настроение моё совсем испортилось, но его выправил следующий пассажир.
На Московском проспекте я завернул на заправку, залил бензина и купил пачку сигарет. У нас теперь, как на западе: и выпивку можно на заправке купить и еду. Я расплатился и подошёл к машине – тут он меня и окликнул:
– Довези до угла с Ленинским.
Не слишком вежливое обращение, но почему бы не довезти? Я назвал цену, он согласился.
Парень был в крепком подпитии и оказался весьма разговорчивым. Он сразу начал с памятника Ильичу и заявил мне, что если я не знаю одной его особенности, то я не питерский человек. Я, было, обиделся – со мной так не надо, но любопытно стало, что за особенность такая. Оказалось, что под определённым углом кепка в левой руке, трубочкой свёрнутая, смотрится как детородный член.
Я пытаюсь вспомнить фигуру вождя, но моей наблюдательности на такую мелочь не хватает. Любовь народная дело многосложное – иногда она выражается самым неожиданным образом. Мы подъезжаем.
– Вот, – радуется мой пассажир, – уже показался. Вперёд. Тихонько. Вот сюда к дому. Ещё вперёд, ещё. Вот! – победно вскрикивает он, – смотри,
И, действительно, бронзовый вождь руку со свёрнутой трубочкой кепкой держит у бедра и кепка, при этом, кое-что напоминает.
– Случайность? Нет, – не унимается мой пассажир, – те, кто памятник отливал, видели, что у них получается. Чуть сдвинь, чуть согни в локте и эффект пропадёт – кепка из-за бедра не видна будет. Сделано нарочно. Спросят – не доглядели. Не Сталинские времена, не расстреляют. Дали писал о своём вожделении к ляжкам фюрера, таким округлым на многих фотографиях. Я испытываю тоже к Ильичу. А ты?
Нет. Ничего подобного я не испытывал.
* * * * *
Дня через два, мы с братом прилипаем в пробке у Финляндского вокзала. Брат опять не в своей тарелке. Я догадываюсь, с чем это связано, но не говорю ему ничего.
Мы медленно продвигаемся вперёд мимо главного входа. Задом к нам памятник Ленину – уже другой. Их в нашем городе в достатке. Чтобы как-то развлечь брата, я рассказываю ему о своём пассажире. Брат хмыкает:
– А этот чем лучше? К народу задом, а к КГБ передом. И ещё рукой на него указывает. Вот где вас ждёт светлое будущее.
– По-другому то, как поставить? Спиной к Неве тоже не хорошо.
– Так и не ставили бы вовсе, – буркает брат. – Хотя почему бы вождю не указывать на опору нашей государственности? В России власть к народу передом никогда не стояла. Архитектура искусство символическое. Вождь на марше – возглавляет колону. Выходишь из метро и присоединяешься к общему движению. Но что-то большинство к нему присоединиться не спешит. Многие норовят шмыгнуть куда-то в сторону, на улицу Комсомола, например, воспитанники которого первыми и разбежались. Чем тебе не символ?
В ангаре, – мы теперь заезжаем туда, не вспоминая о медицинских запретах, – рабочие встречают нас молча. Брат не выказывает порыва к общению, проходит сквозь них и заглядывает в сушилку.
Не комментируя увиденное, он поворачивается ко мне:
– Пойдём, посмотришь ещё одно помещение.
Я предусмотрительно открываю перед ним дверь, и мы выходим на улицу. Огибаем здание гаража. Ещё одна дверь. В этом помещении станков больше, но каждый размером поменьше и, видимо, другого назначения. У одного из них закручивает какую-то гайку щупленький паренёк. Когда он улыбается, неприятно обнажается неправильный прикус: зубы выдаются вперёд.
Ну, как дела? – бодрясь, спрашивает брат, пожимая ему руку.
– Какие дела – ты дерево видел? Гниль одна.
– А ты чего не поехал, когда покупали? – изменившийся тон выдал отношение к нему брата.
– А я чего? – ответил он запальчиво. – Мне это надо? Мне ещё пять дверей сдавать до понедельника.
Он рукой указывает на стену, к которой прислонены дубовые двери с большим количеством разных завитушек и накладок.
– Ты такое где-нибудь видел? Хозяин антикварного магазина заказал, дружок нашего беспалого. Там, видите ли, в начале века такие стояли, так ему теперь надо, чтобы они на месте были в конце следующей недели. Я домой раньше часа ночи не приезжаю.
– На пару часов всё же мог бы отвлечься, – бросает брат, неприязненно рассматривая его работу.
– Женя прораб. Он занимается закупками.– Лицо парня выражает убеждённость в своей правоте.
– Ну ладно, пусть так и будет, – брат опять широко улыбается – он само добродушие. – Принесли раму?
Столяр кивает в ответ. В углу стоит замотанная креповой бумагой и перевязанная верёвкой рама. Брат забирает её, и мы прощаемся. Руки у него заняты, они обходятся без прощального рукопожатия.
Мы выезжаем со двора и брат с гордостью в голосе сообщает:
– Без меня ничего не могут. И двух месяцев не прошло – всё кувырком. Дерева нормального купить не смогли. Теперь недели две проработают бесплатно. Гнилуху будут отрабатывать. Бабки подобьют, по сто рублей на нос выйдет.
У брата очень уверенный вид. Он всегда уверенно выглядит, когда речь заходит о его делах. Сомнения в его компетентности не допускаются. Нельзя подрывать эту уверенность.
Мы вырываемся из промышленного однообразия Выборгской стороны, пробравшись мимо завода, изобретателя динамита Нобеля, и чинно катим на огород, где брат, делает стойки перед мхами и рододендронами. По дороге он успокоился. Сегодня он проводит время с большой пользой, наблюдая за произрастанием растений.
Я не люблю ботанику. Мне не хватает терпения, чтобы дождаться видимых изменений растений. Сегодня они выглядит так – и этого мне вполне достаточно. Какими они станут через пару недель или месяц, какова динамика их роста мне не интересно. Но, чтобы не заскучать, я выбираю какое-нибудь дерево и стараюсь представить себе, как оно выглядит в естественных условиях, где-нибудь в Канаде или Корее. Я засаживаю им сначала небольшую поляну, потом воображаю себе целый лес. Но сегодня мне не удаётся зацепиться воображением, ни за ели, ни за лиственницы.
«Если он может почти два часа шастать по саду то, наверное, мог бы разобраться и с поставкой дерева», – думаю я. Но потом я стыжусь своей мысли: грешно винить в недостатке оперативности больного человека. Это от погоды – успокаиваю я себя. С каждым днём всё холоднее и гулять по огороду уже не так приятно.
То же чувствует и брат:
– Пойдём, погреемся, тут есть музей.
Надо пройти через дворик. В воротах, мы встречаем двух женщин – клух в старых пальто. Одна из них, не видя в нас угрозы, быстро наклоняется и выдёргивает из земли какое-то растение и прячет его в авоську.
– А что будет с садом, если каждый возьмёт по веточке? От нашего прекрасного сада ничего не останется. – Брат говорит это громко и чётко, с металлической ноткой в голосе.
Женщины смотрят на него огорошено, испуганно переглядываются, ища друг у друга поддержки. Но брат достаёт из кармана точно такой, же мешочек как у них, и так, же воровато оглянувшись, дёргает из земли и прячет какой-то корешок. Женщины хмыкают.
– Ты был лицемерен, – говорю я брату, когда мы отходим в сторону.
– Отнюдь, – парирует он, – я хочу попробовать посадить дома эти травинки, и, одновременно, желаю саду процветания.
Мне нравится его настроение и бодрость, звучащая в голосе.
Музей оказывается закрытым. Мы попадаем только в предшествующий экспозиции зал, со стендами, с семенами каких-то злаков, и засушенными растениями, привезёнными сюда из южных стран.
– Шпионы, – говорит брат, – кругом шпионы, шуруют по всему свету, изучают сельскохозяйственный потенциал врага. Стратегическая информация на случай войны, – игривое настроение не покидает его, – давай позвоним в звоночек на входе и скажем, что в полночь упадёт звезда.
Холод осеннего дня не располагает покидать тёплое помещение, а звонок в дверь и сообщение пароля может прервать наше уютное пребывание в помещении. Я не выказываю желания нажать на кнопку звонка. Я облокачиваюсь о витрину – на хорошо сработанную, прочную витрину, с толстым стеклом, вполне способную выдержать возложенную на неё часть моего веса. В ней экспонаты из Полинезии. Мне видится яркое солнце, широкий океан, берег, изрезанный прозрачными лагунами. Голубое небо накрывает меня, я уже ощущаю высоко над собой колебание пальмовых листьев и нога моя готова ступить на тёплый песок.
