— Глаза есть, вот и смотрю.
— Может, выиграть охота?.. Так иди, играй, там никому не запрещается.
— Играл уже я… раньше тебя, — снова горько усмехнулся парнишка.
Это заинтересовало Данька.
— Проигрался?
— Невезучий я… Да здесь и редко кому везет… Ты вот один, пожалуй, счастливый объявился на всю Каховку… Дважды подряд…
— У меня рука легкая, — уверенно пояснил Данько. — Я бы еще играл, да побоялся, не дали… За шиворот — и на солнышко! — засмеялся он счастливо.
— Это они тебя пожалели… А я трижды подряд прогорел. Зарекся — больше не играю.
Ребята помолчали.
— Что у тебя за кокарда? — ближе подошел к собеседнику Данько.
— Я в земской сельскохозяйственной школе учился… Двенадцать верст отсюда по Мелитопольскому тракту.
— Закончил уже?
— Не закончил, а так… Наладили меня… Должны были выпустить агрономом, да передумали: агрономишкой выпустили. Наниматься пришел.
— За что же тебя?
— Да ну его, — махнул рукой агрономишка, — долго рассказывать…
Данько вдруг пожалел ровесника.
— Слушай, давай пообедаем! Может, я и твои деньги выиграл… Знаешь, где здесь борщи продают?
— Как не знать… Можем пойти, покажу.
Вскоре ребята, пробившись сквозь толпу, очутились на широком песчаном пустыре, где под открытым небом кипели подвешенные на треногах котлы, а рядом, под кустами, раскинулись самые дешевые батрацкие ресторации в виде узеньких засаленных столиков, за которыми обедал непритязательный ярмарочный люд. Те, кому не хватало мест за столиками, а таких было большинство, устраивались с мисками прямо на песке, не отходя далеко от котлов.
Как вкусно здесь пахло! Какие борщи кипели, танцевали над кострами, стекая наваристыми красными потеками по котлам! Дородные торговки похаживали возле них с половниками, словно казаки с пиками. Слонялись поблизости и собаки, бездомные, ласковые, тихие, те, что смотрят на каждого заискивающе, не бросаются со злым урчанием, как хуторские цепные… Все тут нравилось Даньку. Стоял, втягивая широкими ноздрями запах вкусной поджарки, глотая то и дело набегавшую голодную слюну.
— Здесь у них на выбор, — объяснил Даньку его новый знакомый. — Можно заказывать или порцию, или «от пуза». Порция стоит три копейки…
— А «от пуза»?
— Это — гривенник.
Данько решил есть «от пуза».
Получив плату вперед, тетка налила ребятам по полной миске, дала по доброму ломтю паляницы. Присев неподалеку под чахлым кустом ивняка, зажав миски между колен, ребята дружно принялись уплетать.
Данько хлебал так, что и за уши его не оттянуть: соскучился по горячей пище. Новый приятель Данька вначале залюбовался, глядя, как тот артистически работает: откусит паляницу, взглянет на кусок (большой ли еще?) и пойдет молотить с прихлебом, прищелкивая языком, раздувая ноздри, энергично двигая крепкими челюстями. Проглотит хлеб, опять откусит и опять покосится на кусок — много ли осталось. Не часто, верно, видит этот полтавчанин кусок паляницы в руках…
Но и сам новый товарищ Данька не очень отставал. Даром что дует в ложку каждый раз, а уже выхлебал миску до половины… Непривередливые попались торговкам едоки. Муху заметят — выплеснут. Песок трещит на зубах — пусть, за поджарку сойдет!.. Еще бы не трещать: ветер гуляет над пустырем, крутит в воздухе песок и ярмарочный мусор, заносит в миски и торговкам в котлы, чтоб больше было.
Опьянел от еды Данько. Сидел, и даже покачивало, его. Должен был отдохнуть, прежде чем браться за добавку… Может, и довольно уже, но ведь заказал «от пуза»!
Вспотели оба, жарко. А оттого, что кухарки подкладывали поблизости под котлы камыш, становилось еще жарче.
Утолив первый голод, ребята разговорились. Хрупкий агрономишка, расстегнув тужурку и отказавшись от добавки, неторопливо рассказывал о себе. Зовут его Валерик, фамилия Задонцев. Родом он из Гурьевки, из приморского рыбацкого поселка, который, между прочим, славится тем, что из него вышло много первоклассных матросов и капитанов для Черноморского флота. Во всех портах мира знают гурьевских капитанов.
Очень туманно Помнит Валерик своих родителей… Мать его была дочерью отставного боцмана, выучилась в городе на фельдшерицу и, приехав в Гурьевку работать, вышла там замуж за простого рыбака. Работая фельдшерицей, она в свободное время помогала мужу, нередко даже выходила с ним на баркасе в море, далеко за Тендру… Валерик был еще совсем маленьким, когда над их краем пронеслась черная буря страшной силы. Много гурьевцев погибло тогда в море. Погибли и родители Валерика.
Так он осиротел.
Несколько лет жил у своего деда, работавшего на маяке, а потом, когда земство открыло в степи под Каховкой агрономическую школу и стало свозить туда сирот со всей Таврии, очутился и Валерик в числе школьников, будущих агрономов (ибо, как известно, помещикам юга нужны не только темные батраки, но и батраки образованные, интеллигентные). Правда, с малых лет он мечтал стать капитаном дальнего плавания, но быть агрономом — это тоже хорошо. Именно от агрономов он впервые услыхал, что с черными бурями человек может бороться, и решил посвятить этому всю свою жизнь. Учился только на высокие баллы, лучше всех тех ябедников-своекоштников, приказчичьих сынков, которые только и знали, что бегали к смотрителю с доносами на других.
К счастью Валерика, среди учителей школы подобралось немало честных, неподкупных людей, прекрасных агрономов, которые умели привить своим воспитанникам любовь к науке и с которыми во время практических занятий где-нибудь в стели или на опытных делянках можно было поговорить обо всем открыто, душа в душу, и услышать от них такое, чего в классах никогда не услыхать.
Но за это начальство невзлюбило школу, возненавидели ее и окружающие хуторяне, называли рассадником крамолы. Вместо агрономов она, дескать, снабжает Таврию одними агрономишками-недоучками с волчьими билетами… Земство уж не радо было, что открыло ее на свою голову. В последнее время повадились в школу жандармы, делали обыски в общежитиях и даже на квартирах у некоторых преподавателей. В прошлом году нашли у старшеклассников под матрацами запрещенные книжки и листовки, напечатанные на тайной машинке, которая называется гектограф… Вот шуму было! Одним — волчьи билеты в зубы — и катись на все четыре стороны, других, во главе с преподавателем истории, под конвоем повезли в Симферополь.
— А этой весной докатилось и до младших, — рассказывал Валерик. — Узнало начальство через какого-то навуходоносора, что, группа воспитанников собирается в воскресенье на Днепр вроде купаться, а на самом деле на маевку в Конские плавни. «Ах вы ж, казанские сироты! Земство вас воспитывает, кормит, одевает, а вы все в лес смотрите? Захотелось вам митинговать с каховскими пильщиками? Ну, идите ж митингуйте всю жизнь!..» Пришлось уходить… Так я и очутился в Каховке, — невесело закончил Валерик.
Его рассказ заинтересовал Данька. С раскрытым ртом слушал он своего опального приятеля. Черные бури… Села, которые дают капитанов для всего света… Митинги… Маевки!.. Обо всем этом Данько слышал впервые, не все было ему понятно, однако своей необычностью и полутаинственностью оно еще больше очаровывало парня, а Валерик, только что выплеснутый из той среды, представал пред ком сейчас в новом свете, почти в героическом ореоле.
— Я еще никогда не видел черных бурь, — признался Данько. — У нас их не бывает.
— Лучше б их никому не видеть, — вздохнул Валерик по-взрослому. — Это так страшно! Будто ночь вдруг наступает среди дня, каганцы надо в домах зажигать… Гудит, рвет, мечет…
Стали серьезными, задумались юные батраки над судьбой хлебороба. Невдалеке от них обедали с водкой какие-то мужики, которые, видимо, только что получили за себя задаток. Их шумный разговор невольно привлек внимание ребят.
— Ох, не прогадать бы нам, — жаловался один из компании, пожилой, изможденного вида крестьянин. — Кабы нам этот смех да после боком не вышел!..
— Завел: если бы да кабы, — недовольно сказал другой, оборванный, как арестант. — Теперь пятиться поздно, увязли, — и стал пробовать на зуб только что купленную косу.
— С чем ждать? — вмешался коренастый парень с засученными по локоть рукавами. — Сухари вышли, махорки ни крошки, ветер в карманах гуляет… Да и непохоже на то, чтоб завтра наш брат дороже стал!
— А если дождь? — снова заговорил тот, который боялся прогадать. — Дай сюда дождя — цены сразу подскочат!..
— Да будет вам, — принялся утихомиривать их сухощавый веселый старичок, опускаясь на колени перед бутылкой. — Дождь, он издавна глухой: не идет, где просят, а идет, где косят… Давайте лучше разговеемся вот этой каховской, чтоб срок нам без напасти отбыть, а больше в нем и вовсе не быть!.. Так ли, ребятки? — подмигнул старичок Даньку и Валерику, заставив их смутиться. — За ваше счастье, сыночки, за ваше будущее…
