Небо арктических цилиндров было наклонено к неземному скольжению морей отражения. (Стихия Мореллы и в солнечном измерении неизмеримая.)
Всё разрешалось у подножия философии Гегеля, где субъективная и объективная логика согласно играли на солнце — но с различных сторон — нисходящие и восходящие гаммы.
Но когда руки их встречались на одной и той же ноте, происходило томительное междуцарствие звуков и одну секунду казалось: плоскости отражения качались и смешивались, и если бы сомнения продолжали быть, вся постройка обратилась бы обратно в хаос.
Уж и так из запасных звуков вырывались черные руки и ноги, высовывались языки и длинные мокрые волосы периодически, как дождь, закрывали горизонт.
Количество рвалось наводнить метрополию сумерками.
Качество, как огненный столб, всё выше и выше ввинчивалось к рождению воды.
Но вот логики просыпались от оцепенения и сферы опять ускоряли свой бег, из бездны вставал розовый юноша исполинского роста в светло-зеленых брюках.
Было скучно.
«Ноги судьбы были сделаны из золота…»
Ноги судьбы были сделаны из золота.
Живот — из бледных рассветных освещений.
Грудь — из стекла.
Руки — из стали.
Голова ее была вырезана из прошлогодней газеты, а окули, окупи были открыты всем ветрам, и к ним плыли уносимые теченьем воздушные шары, флаги, церковные сооружения и огромные игральные карты египетского происхождения.
Затем окули замыкались, и тысячу лет гром грохотал над землею, в то время как ангелы, выглядывая из окон дирижаблей и публичных домов, многозначительно показывали палец.
И вдруг рождались стихи, всё шумело и плакало под дождем, и мокли уличные плакаты, и листья в уличном ручье забывали о преступлении литературы.
«Стеклянный шар, магический кристалл…»
Стеклянный шар, магический кристалл.
В нем-то и заключен замок, окруженный деревьями и весь в вертикальном направлении, со сложной системой рвов, яркого песку и флагов.
В сумраке розовых кустов открывается вход в подземелье, где золото шумит на террасе и сотни приглашенных любуются великанами и бросают цветы, которые, вместо того чтобы падать, медленно поднимаются на воздух, относимый теченьем.
Ночью все собираются вокруг волшебных фонарей. На белом экране сперва вверх ногами, потом прямо открываются гавани, где освещенные закатным солнцем маленькие люди сидят на обломках римских колонн у зеленоватой и подозрительной воды. Мы восхищаемся их волосами.
Затем всё общество прогуливается между портовыми сооруженьями и, задумавшись, уже никогда не возвращается в замок, где тем временем зажигается электричество, и, пьяное, поет у раскрытых окон.
«Вечером на дне замковых озер зажигаются…»
Вечером на дне замковых озер зажигаются разноцветные луны и звезды; чудовищные скалы из папье-маше под пенье машин освещались зеленым и розовым диким светом; при непрестанном тиканье механизмов из воды выходило карнавальное шествие, показывались медленно флаги, тритоны, умывальники, Шеллинг и Гегель, медный геликоптер Спинозы, яблоко Адама, а также страховые агенты, волшебники, велосипедисты, единороги и дорогие проститутки — все, покрытые тонкими рваными листьями мокрых газет; глубоко под водою разгорается фейерверк — там, в системе пещер, леса, освещенные подводным солнцем, издают непрестанно пение слепых граммофонов; только в подвесных парках была ночь — там останавливались старообразные дирижабли и лучи и крались лучи слабых бутафорских прожекторов и уже солнце всходило над совершенно перестроенным пейзажем, полным забытых стеклянных скелетов и промокших связок оберточной бумаги.
«Стеклянный бег кристалла…»
Стеклянный бег кристаллаТуманный век мостаТы поняла, ты сталаУ корени крестаТуманится погубныйБолотный дом судьбыВысокий многотрубныйСобор поет, увы, придиСонливость клонитК чему боротьсяУсниПади
«Белое небо, день жарок и страшен…»
Белое небо, день жарок и страшенЛасточки низко несутся, беда близкаСердце мертво и безумноКлонит ко сну, клонит к землеНо не страшись упастьБездна священнаКто ниже всехТот понял грехСдайся, молчиУлыбнись, заплачьОтстрани лучиПозабудь свой страхНиже и вышеДалече и ближеК стране восторга
«Золотая пыль дождя и вечер…»
Золотая пыль дождя и вечерВечность книгБоль, усталость сердца, писем скукуТы уже постигЧто ж, умри, забудь дела и гореВ золотой пыли дождей укройсяИли вновь живи не отвращаясьУмирая думая не бойсяВсё равно ты скажешь всё что сможешьДаже слишком многоВедь достаточно чтоб пыль миров иныхПотемнев упала на дорогуТех кто их не поймутТолько раздражает это пеньеИм скучно и они твердят:Ну хоть бы умер ты
«Мчится вечер, лето на исходе…»
Мчится вечер, лето на исходеПыль летит в закрытые садыСтранно жить на белом пароходеОтошедшем в пении судьбыТихо, голосСна настаетТы долго бороласьСклонись на ледБашня качаетсяМир упадетУснет, отчаетсяПроломит ледСтрашно и веселоГибнуть до вечераПоблизости вечностиИ в неизвестностиСолнце вращаетсяЛетит зимаВсё превращаетсяИ ты сама
«Шар золотой святой пустой…»
Шар золотой святой пустойКатится в вечность — вернись, постойНет, я являю вечную влагуПишу и стираю снова бумагуВ лучах свечиСмейся, молчиТы знаешь многоИ Богу страшенКак тень дорогамОгромных башенТы знаешь всёТайну храниНикто не сможет ее убитьЗабыть пустое ее лицоСомкнись, усни —Тем только счастьеКто призрак сам
«Призрак родился, призрак умрет…»
Призрак родился, призрак умретОстановится и лед разобьетЭто причудыЗачем вам знатьСолнце ИудыЗачем вставатьИстина, скройсяНе в силах вынестиТихо закройтесьГлаза пустыниЗачем тревожишьСирени сонПонять не сможетИуду онИуду чудаЗвездного блудаПредательство вечногоКаждого встречного
«Солнце не знает…»
Солнце не знаетОно молчитВечно сияетВечно спешитЕсли б оно рассказалоДевушка б наземь упалаПрокляло чудоСолнца-ИудыДети, молчитеВам знать не надоШутите, живитеИ бойтесь ада
«Только бы всё позабыть…»
Только бы всё позабытьИ не надо счастливым бытьТолько бы всё проститьСолнце летит золотоеРано рассвет над рекоюСмотрится в небо пустоеОчи, товарищ, закройНочь ведь уже пролетелаСказанных слов не собратьГрязное потное телоЖалобно просится спатьВымойся чисто под краномВыпей стакан молокаСмирись и лягЛодка с товарищем страннымБлизится, плещет рекаНа черный пляж
«Слабость сильных — это откровенье…»
Слабость сильных — это откровеньеО нездешней родине лучейТихо сходят приглушая пеньеДети океанских трубачейПревращаясь в ледИз года в годКаменное сердцеКаменные звукиСтук молитвСкрежет словесных битвИ всё хохочетИ всё грохочетИ всё погибнуть, погибнуть хочет
«Глубокое время текло до заката…»
Глубокое время текло до закатаНочью пруды наполнялись очами судьбыЖелтея равнина впивала косую расплатуЗа летнее счастье и реки ложились в гробыВысокие птицы во тьме родников отражалисьСогретые мхи размышляли упав с высотыНад золотом леса прозрачные волны рождалисьВысокой истомы и ясной осенней мольбыИ так до заката не трогались с места сияньяНам, листьям, казалось мы долго еще подождемИ капало тихо хрустальной струей мирозданьеВ таинственной памяти чистый святой водоем
«Голубым озерам на вершине…»
