Виктор Лысенко, 1990 год
В том году на металлургической площадке мы работали вместе с двумя самарскими студентами, занимавшими реконструкцией меднолитейного производства – Борисом Максимовым и Денисом Вальковым. Построенный ими горн, хотя и не без некоторых сложностей, дал возможность отлить целый ряд бронзовых предметов. А вот наши с Витей и Мариком эксперименты были несколько менее удачны. В ходе нескольких металлургических плавок нам удалось добиться процесса восстановления меди из руды, однако так и не получилось сделать этот процесс устойчивым и сколько-нибудь масштабным. Позднее мы поняли, что основная причина неудач крылась в том, что первоначальный объект реконструкции был выбран неверно: судя по всему, яма метрового диаметра, выкопанная в древности на дне рва, которую Николай Борисович представил нам как остатки подземной медеплавильной печи шахтного типа, в действительности не имела никакого отношения к металлургии.
С осознанием этого мы перешли к экспериментам с небольшими наземными купольными печами, они оказались несколько более удачными. Увеличили техническую и естественно-научную оснащенность работ: по договоренности наших сахемов, в первую очередь – Николая Борисовича, в лабораториях Челябинского пединститута нам делали спектральный анализ древних и экспериментальных металлургических шлаков, образцов руды и сплесков меди. Нам даже выделили несколько термопар – специальных биметаллических проводов, которые мы сваривали вместе и потом помещали в разные части металлургической печи, а по изменению напряжения, фиксируемому милливольтметром, определяли изменение температуры в печи. Таким образом удалось построить несколько очень интересных графиков роста и падения температуры при разных режимах металлургической плавки.
Записываю показания термопары, 1991 год
Самодельные термопары имели свойство распаиваться, и тогда их надо было сваривать заново. Способ применялся нами совершенно зверский – и ведь не сами придумали, кто-то из старших товарищей научил. Оба провода термопары плотно скручивались друг с другом, после чего к ним крепился один из проводов, отходящий от вилки на 220 вольт. Второй провод от вилки крепился к графитовой пластинке, после чего вилка включалась в сеть, скрученная термопара бралась плоскогубцами и ее кончик приближался к графиту. Между металлом и графитом вспыхивала электрическая дуга, и окончания двух скрученных проводов постепенно сплавлялись в ней в один шарик, что и было нужно. Что происходило при этом варварском действии с бытовой электросетью – можно легко себе представить.
Впрочем, мы занимались возвышенной наукой, и всякие бытовые мелочи не могли нас волновать. Когда все термопары перегорели, мы выпросили у Николая Борисовича машину и отправились на ней в ближайшей поселок Солнце, а там просто заявились в контору отделения совхоза и объяснили, что нам в целях науки нужен доступ к электрической розетке. Деревенские бухгалтерши предложили наглым парням из экспедиции выбирать себе любую розетку, после чего мы спокойно расположились с нашим хозяйством на подоконнике, слегка сдвинув какие-то пачки картонных скоросшивателей, и вскоре перед взглядом онемевших бухгалтерш на графите вспыхнуло сверкающее, огненное зернышко, раздался звонкий гул работающей электрической дуги, а потолочные и настенные лампы начали то потухать, то разгораться в такт этому гулу, демонстрируя, что сеть работает с крайним перенапряжением. То ли изумление от наших действий, то ли добрая башкирская привычка не перечить мужчинам, которые сами знают, что делают, так и не дали нашим несчастным хозяйкам вмешаться в очевидно небезопасный технологический процесс, мы успешно сварили все термопары, громко сказали «спасибо» и удалились восвояси.
Увлеченность темой была столь велика, что, не в силах дождаться очередного полевого сезона, мы даже как-то пытались устроить зимние металлургические плавки: вывезли меха ко мне в сад, сложили некое подобие древней металлургической печи из современных кирпичей и, упорно качая меха под снегопадом, пытались сформировать новую методику металлургического процесса – впрочем, вполне безрезультатно.
Вообще самых хороших результатов, причем не в выплавке меди из руды, а в плавке и литье уже готового металла, нам удалось добиться в ходе экспериментов в городских условиях, во дворе пединститутской лаборатории, когда вместо металлургического меха мы применяли пылесос, а древесный уголь, мало доступный в городе в то время, заменяли на каменный. Бешеный напор воздуха, непрерывно бьющий из ревущего пылесоса, и пышущий жаром каменный уголь позволяли очень быстро расплавлять металл в тигле так, что тот начинал сиять, как маленькое, жидкое и живое солнышко. Одно из самых красивых зрелищ, которые мне доводилось видеть в жизни, – это расплавленная бронза, переливающаяся и сияющая так, что на нее почти больно смотреть. Тогда мы отливали бронзовые наконечники стрел по образцу найденных на могильнике Синташта и копии крестообразных подвесок из Кулевчинского могильника – удивительные предметы, изготовленные за полторы тысячи лет до Христа, но выглядящие в плане в точности так же, как некоторые типы древнерусских нательных крестиков домонгольского времени – впрочем, при сравнении этих предметов в профиль такое совершенное сходство между ними исчезает.
Однажды раскаленный добела тигель с расплавленным металлом неудачно перекосился в деревянных упорах, которыми я доставал его из печи, но опрокинулся не в саму печь, как случалось довольно часто, а свалился на землю, покатился на ребре, прокатился у меня между ног, вкатился в мой рюкзак, мгновенно проплавил через всё его содержимое сквозную дыру и укатился дальше в траву, где наконец лег отдохнуть, трава же вокруг него моментально затлела и вспыхнула, но мы ее успешно потушили. Рюкзак было, конечно, жалко, но факт, что он выступил альтернативой ногам, конечно, радовал.
Особенности перестроечного быта накладывали неизгладимый отпечаток на те способы, посредством которых мы обеспечивали свои эксперименты материально. Так, например, каменный уголь для городских плавок мы с Мариком воровали из куч угля, сложенных на одной из грузовых железнодорожных подстанций Челябинска, складывали его в рюкзаки и увозили на велосипедах. Один раз нас даже остановил милиционер, однако его интересовали только заводские номера нашего двухколесного транспорта, а не содержимое рюкзаков – мы сказали, что туристы и участвуем в велопробеге, хотя чумазыми от угля были, как черти. Медь и бронзу для литейных экспериментов мы воровали в копровом цехе Челябинского металлургического комбината. Организовывал эту процедуру один из наших учителей, замечательный человек и археолог, работавший на взрывном участке означенного цеха и рассказывавший удивительные истории о жизни и приключениях взрывников.
Вся эта многолетняя бурная экспериментальная деятельность многому научила нас в жизни, свела с самыми разными людьми и привела в разные интересные ситуации. С полученными результатами мы умудрялись даже брать первые места на студенческих научных конференциях, а в 1991 году наши материалы участвовали в общесоюзной школьной выставке учебно-научных работ и мы получили золотые медали ВДНХ. Сама медаль с течением времени куда-то потерялась, а вот удостоверение от нее хранится у меня до сих пор. Очень забавно читать в нем, что «Федор Петров награждается за выдающиеся достижения в развитии народного хозяйства Советского Союза» и видеть снизу дату «декабрь 1991». Видимо, мы так хорошо постарались в развитии народного хозяйства, что этих усилий страна пережить уже не смогла. Такая вот историческая шутка, с изрядной горечью во вкусе…
Несмотря на ряд интересных результатов, целостной реконструкции металлургического процесса эпохи средней бронзы Южного Зауралья у нас так и не получилось. Эту задачу удалось решить нашему старшему товарищу из университета Игорю Русанову, который потратил на нее не менее двадцати лет жизни – и смог полностью, убедительно реконструировать все этапы металлургического процесса того времени в точном соответствии с древними материалами и свидетельствами. Кроме того, выдающиеся результаты по изучению древней металлургии с использованием естественно-научных методов были получены известным челябинским археологом Станиславом Аркадьевичем Григорьевым, который на некоторое время, уже в студенческие годы, стал моим учителем.
А наши школьные металлургические эксперименты остались просто частью наших собственных биографий, как это обычно и бывает даже с яркими и интересными ранними учебно-научными работами. И я как сейчас вижу перед собой нашу группу на Устье двадцать лет назад. Внезапно изменившая свои погодные планы степь поливает нас холодным дождем. Мы закрыли печь от него со всех сторон носилками, от разогретых носилок валит пар, когда капли дождя попадают на их металлические поверхности, они шипят и быстро исчезают. Мы с Мариком держим над носиками и печью рвущийся из рук полиэтилен, наши штормовки давно вымокли насквозь и липнут к телу, а Виктор разделся до пояса, красуется своими мускулами, блестящими под дождем, и мощно качает вверх-вниз рукоятку меха. Среди дождя и ветра по степи разносится нестройное пение на мотив «Песни подводников» Владимира Высоцкого:
