— Перво-наперво следует определиться с наследством. Дело это небыстрое. Надеюсь, за месяц управимся. Надо будет собраться вам с Алёшей и сёстрами и обсудить, кому что достанется. Потом тебе надо вникнуть в семейные дела, взять управление в свои руки. Вот это сейчас — приоритетная задача. Разумеется, мы с Андреем поможем по мере возможностей.
— Да, дядя, я этим займусь. Когда мне передадут бумаги отца? Не хочу, чтобы там копались юристы.
— Юристам в любом случае придётся покопаться. Вряд ли Эдуард составлял завещание, но кто его знает? Но это — потом, сейчас я, на самом деле, о другом хотел с тобой поговорить.
Николай вопросительно посмотрел на дядю.
— По поводу вчерашнего инцидента в клубе, — уточнил Геннадий.
— А, это… — разочарованно произнёс Николай. — Это так важно сейчас?
— Да. Сегодня утром Артёма арестовали. Завтра я внесу залог, чтобы до суда он находился здесь, в усадьбе.
— Зачем?
— Есть причины. Вот скажи, тебе не показалось странным, что сын слуг, обычный нейтрал раскидал шестерых энергетиков? Ничего в этом подозрительно не видишь?
— Да, странно, согласен. И что это значит?
— А я тебе скажу, что значит, — Геннадий сделал паузу. — Ты слышал что-нибудь про третьего сына?
Николай поморщил лоб, вспоминая, слышал ли он что-нибудь.
— Нет, — помотал он головой. — Разве у отца были ещё дети?
— Ты тогда маленький был, вряд ли что-то мог помнить. Да и из родственников мало кто знает. Его рождение не афишировалось. Там сразу стало понятно, что у ребёнка закрыты все каналы, и Эдуард не хотел, чтобы о нём болтали за пределами дома. Слухов боялся.
— Я ничего подобного не слышал.
— Неудивительно. Мы никогда о нём не говорили. Пытались сделать вид, будто ребёнка и не было вовсе, хотя именно при его рождении и померла твоя мать.
— Так она умерла при родах? Вообще странно. Я слышал совсем другое. А с пацаном-то что сделали?
— Его отдали Тарасовым, и мальчик воспитывался, как их сын. Твой дед посоветовал так сделать во избежание широкой огласки. Семён тогда служил у него шофёром, и они договорились, чтобы Тарасовы молчали.
— Вот оно что, оказывается, — догадался Николай. — Значит, этот Артём Тарасов — мой младший брат?
— Да, и пока он был в Волыни, у него каким-то чудом открылись все четыре канала.
— Все четыре? Да так не бывает! Они либо сразу открываются, при рождении, либо никогда. Не слышал, чтобы в девятнадцать лет, или сколько ему там, открывались каналы.
— Вообще-то, это очень похоже на случай Сергея Вельяминова. У нашего канцлера каналы открылись в пятнадцать лет.
— Но он не был нейтралом.
— Это ничего не меняет. Мы знаем, что случилось в клубе. И результаты исследований я видел. Мы с Эдуардом общались в это воскресенье. У парня энергетический баланс около тысячи единиц.
— Сколько?! — не поверил своим ушам Николай. — Откуда такое число?
— Довольно много, да. Так получилось. Врачи не знают. Твой отец хотел всем рассказать про Артёма и вернуть его в семью. Сегодня Артём должен был приехать к обеду в городской особняк, но видишь, как всё сложилось.
— Охренеть, — Николай задумчиво покачал головой. — Ну и вещи ты мне рассказал, дядь Ген. Значит, у меня теперь младший брат появился. И что нам с ним делать? Скажем ему?
— Поэтому я и хочу внести залог и вытащить его из тюрьмы, — объяснил Геннадий. — Но остальным пока не ничего не говори, понял? Даже если спрашивать будут. Потом всех соберём и расскажем.
— Вот Лёха-то огорчится. Ему же придётся наследством делиться теперь не только с сёстрами, но и с младшим братом.
— Переживёт. Артём обладает большой силой. Нашему роду нужны сильные энергетики, особенно если мы с Голицыными зацепимся. Да и вообще, лишним не будет. У нас нет ни одного мастера первого ранга.
— Это точно, — согласился Николай, — ни одного.
— Слышал, как говорят? Если в роду появляется сильный воин, значит, род ждёт процветание. Твой отец верил в это, и он хотел, чтобы Артём вновь стал частью семьи. Но для начала мы поговорим с ним, потом сделаем ДНК-тест — на всякий случай, чтоб лишних вопросов не возникало, а потом уже подумаем, как сообщить родне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})* * *
Меня вели по коридору. Я уже знал маршрут наизусть. Вчера в допросную водили два раза, и одни — сегодня утром. А теперь опять этот коридор с голыми холодными стенами и пронзительным электрическим светом. Запястья — в наручниках. На левой руке — браслет-нейтрализатор, который блокирует внутреннюю энергию. Я это сразу почувствовал, как только его надели на меня: энергетические потоки больше не ощущались, словно все каналы снова закрылись.
Впрочем, в моём случае это было излишне, бежать я не собирался. Ни к чему усугублять своё положение. И так дел наворотил достаточно. Я всё-таки надеялся, что обойдётся малой кровью, хотя меня допрашивали так усердно, словно я был государственным преступником. Запугивали, угрожали — что ещё от полицаев ждать?
Вот и знакомая железная дверь. Она открылась, и меня ввели в помещение без окон, выкрашенное на половину в зелёный, на половину в белый цвет. Посередине стоял стол, за ним расположились двое — мужчина и женщина. Оба — в чёрных костюмах. Мужчина — средних лет, высокий, суровый, усатый, с глубоко посаженными глазами, складками возле рта и лёгкой сединой. Женщина — молодая, лет двадцать пять-тридцать, с чёрными вьющимися волосами, стянутыми в хвост, большими карими глазами и тонкими губами. Этих двоих я прежде не видел. Вчера и сегодня меня допрашивали другие офицеры.
— Присаживайтесь, Артём, — сказала мужчина.
Я сел на стул напротив и со скучающим видом уставился на них. Казалось, меня уже расспросили обо всё, что только возможно. Первый раз я вообще отказался отвечать на вопросы без адвоката. Второй раз прислали какого-то типа, который заявил, что будет представлять мои интересы, и тогда я рассказал о произошедшем. Про силу мою тоже спрашивали, но я ответил, что ничего не знаю. Сегодня утром задавали почти те же вопросы, и сейчас я не ожидал ничего нового. Да ещё и адвоката почему-то не было, поэтому я снова вознамерился молчать.
— Старший следователь Борис Сахаров, это — старший следователь Мария Оболенская, — представил себя и свою напарницу мужчина. — Служба внутренней безопасности.
Ого, большие шишки! Даже интересно, чем моё дело привлекло ГСБ? Да ещё и фамилия какая! Оболенские. Это же какие-то князья. Так или иначе, хорошего мало.
— Приятно познакомиться, — кивнул я.
Оболенская вызвала экранчик смарт-браслета, потыкала туда пальцем и снова убрала, а затем кивнула напарнику.
— Итак, Артём, — начал Борис Сахаров. — Мы здесь по делу убийства князя Эдуарда Вострякова и вашего отца, Семёна Тарасова. Хотим опросить вас, как родственника убитого. Ответите на пару вопросов?
Ну теперь-то всё понятно. А то казалось странным, что ГСБ подорвалось из-за драки в клубе. Убийство князя — другой дело. Хотя всё равно странно. Почему именно ГСБ, а не тайный приказ или общесоюзный следственный отдел?
— Я ничего не знаю, — сказал я. — Но если хотите, пожалуйста.
— Когда вы последний раз видели отца? — спросила Мария Оболенская.
— В день выписки, девятого числа. Он с мамой заезжал забрать меня из больницы.
— Больше вы с ним не общались?
— Нет. Он проживал в загородной усадьбе, а я — дома, в квартире.
— О чём вы с ним разговаривали?
— Да ни о чём. Даже не помню толком. Не самые существенные вопросы: ну типа, как лежалось, что дальше буду делать.
— Прежде вы часто общались с отцом? Он рассказывал что-нибудь о работе? Может быть, выражал беспокойство по какому-либо поводу? Говорил, что князю кто-то угрожает?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Послушайте, — произнёс я, — я с отцом виделся три раза пока в больнице лежал, а до этого — полтора года назад, до армии. Ни он, ни мама ничего не говорили о делах Востряковых. В нашей семье это не принято. Не у меня вам нужно спрашивать, и сестру не надо тормошить — она тоже не в курсе. Допрашивайте князей, они вам расскажут гораздо больше, чем сын шофёра.
