Зайдата. Почему?
Священник. Вы этого заслужили, детки. Вам нужно немного радости.
Зайдата. Уж верно ты нас можешь чем-нибудь потешить, священник? Смех.
Священник. Я? Ай, Зайдата, ты совсем, как жгучий огонь!
Зайдата. Ну, уж ты-то нас ничем не можешь потешить. Слишком ты стар!
Священник. Вовсе нет, вовсе нет! Молчи. Только смотри, Зайдата… Снова смех.
Царица встречает Георгия на лестнице, обнимает и долго сжимает его в объятиях; Георгия сопровождают офицер и солдаты. Царица входит в зал, держа за руку Георгия и Русудан.
Царица. Священник, Георгий вернулся! Видите, девушки?
Мецеду. Добро пожаловать снова к нам, Георгий. Берет его за руку.
Священник. Я ведь говорил, что князь Георгий найдет его.
Царица. Да, а где же князь Георгий?
Гетман, выступая вперед. У товинцев, царица, он остался у них.
Царица. Князь Георгий остался? Зачем?
Гетман. Вчера, когда мы искали уже около часа, нас окружили товинцы. Они были рассеяны кругом в горах, они взяли нас в плен.
Царица. Тут, возле моего замка?
Гетман. Да, совсем вблизи замка. Да, туман скрывал их; они могли бы подойти еще ближе к замку, и их нельзя было бы найти, даже если бы искать их. Они взяли нас и отвели к шатру, в котором был твой сын. Они разбудили его, чтобы он встал и шел с нами.
Царица, улыбаясь. Так ты спал, Георгий? Фатима была с тобой ласкова?
Георгий. Да.
Царица. Охраняла тебя, пока ты спал?
Георгий. Да.
Царица. И все они были с тобой ласковы?
Георгий. Нет, не все.
Царица. Не все?
Георгий. Фатима сказала, чтобы никто не подходил ко мне.
Царица. Фатима сказала, чтобы никто не подходил?
Георгий. Да, и у нее в руке был кинжал.
Царица. У нее в руке был кинжал? Это верно, чтобы не пришли медведи?
Георгий. Да, верно для того.
Царица. Теперь ступайте, дети. Смотри за ними, Мецеду! Вы все, девушки, смотрите!
Зайдата. Так оставить цветы?
Царица. Цветы? Улыбаясь. Да, теперь, пожалуй, здесь и недостаточно цветов, Зайдата!
Мецеду уходит с Георгием и Русудан. Остальные девушки и слуги идут за ними.
Царица, садясь. Насколько я понимаю, мое дитя было в большой опасности. Фатима защищала его кинжалом. Гетману. Когда вернется князь Георгий?
Гетман. Он… Я не знаю… Они не выдали бы нам твоего сына, если бы…
Царица медленно встает, предчувствуя беду. Что.
Гетман. Князь Георгий остался вместо сына.
Царица порывисто. Этого не может быть!
Гетман. Он сам предложил себя.
Царица. Что они с ним сделают?.. Ты молчишь, офицер. Вели позвать игумена. Священник уходит. Царица падает на кресло.
Царица. Вот отчего он пошел с непокрытой головой. А я думала, что он и стараться не будет найти сына, я даже это сказала. Качает головой.
Гетман. Мы думаем, что будет лучше, если он останется вместо сына.
Царица. Нет, это, в сущности, не лучше. А, может быть, и лучше. Что за несчастие охватывает меня? Я отошлю к товинцам тело хана, велю богато украсить его, пошлю им богатые дары, чтобы смягчить их… Нет… не лучше это… Это, пожалуй, хуже. Почему они согласились обменяться?
Гетман. Князь Георгий просил.
Царица. Пришел с непокрытой головой и просил?
Гетман. Да… и товинцы очень охотно согласились. Твой сын — ребенок, от которого им не было бы никакой пользы, а князь Георгий — твой главный военачальник — и они могут его уничтожить. Священник возвращается с игуменом.
Царица. Да, так. Теперь они уничтожат моего главного военачальника… Товинцы возвратили мне моего сына, игумен, но вместо него они взяли его отца.
Игумен. Это на них похоже.
Царица. И он им послужит для кровавой мести; что мне делать? Я сама пойду к товинцам и отдам себя вместо него.
Игумен. Тебя они не взяли бы вместо него.
Царица. Что ты говоришь?
Игумен. Для товинцев князь Георгий значит больше, чем ты. Прости, что я не скрываю этого от тебя.
Царица. Значит больше, чем я? Что это означает? Ведь я же царица? Да, да, он значит больше. Всегда он стоил больше, только я была слепа и не видела этого. Бесконечно больше. Теперь я ничто, я, как сирота, и нет у меня сил. Он был так велик и могуч! Ломает руки.
Гетман. Царица, у меня со вчерашнего дня осталось донесение. Оно, может быть, утешит тебя.
Царица. Что такое?
Гетман. Вот: если бы мы вчера ночью не напали на хана Карскаго и не разбили его, он сам бы напал на нас.
Царица. Что ж, это возможно.
Гетман. И в твоем собственном войске у него был помощник.
Царица. В моем войске! Качает головой. Нет. Откуда ты знаешь это?
Гетман. Из письма. Этот помощник повел бы солдат хана на нас ночью, когда бы мы спали — и перебил бы нас.
Царица. Правду ли ты говоришь?
Гетман. Я говорю правду.
Царица. Кто ж этот помощник?
Гетман. Князь Георгий!
Царица, вспыхнув. Берегись, ты! Берегись, говорю тебе!
Гетман. Это мне поручил передать тебе Тарас.
Царица. Тарас? Сам Тарас послал тебя с этой вестью?
Гетман. Да. Царица стоит и растерянно оглядывает окружающих.
Священник боязливо. Я об этом ничего не знаю.
Игумен. Верно, Тарас заблуждается.
Гетман. Тарас не заблуждается. То, что я сообщил царю — истина.
Царица. Так вот весть, которая должна была меня утешить?.. И все-таки она меня утешает, я чувствую себя освобожденной от тяжелой мысли. Да, она утешает меня. Пусть он остается там, где есть — мой сын у меня. Ходить взад и вперед. Пусть остается там, где есть — я благодарна товинцам, что он у них. Останавливается. Для чего же князь Георгий хотел это сделать?
Гетман. Чтобы приготовить твое падение, царь.
Царица. А! Снова ходит, останавливается. Передай мой привет Тарасу.
Гетман. Слушаю.
Царица. Передай ему от царя, что князь Георгий… Скажи Тарасу, что царь гордится им и благодарит его.
Гетман. Слушаю. Идет.
Священник. Да, но… прости мне, царица — не отпускай его. Обдумай, зачем князь Георгий… Я не могу молчать.
Царица озлобленно. Нет, священник, ты можешь молчать.
Игумен. Он говорил о письме. Не торопись, дитя мое.
Царица. Да, письмо. Одна весть за другой потрясают меня, и я становлюсь слишком тороплива. Зовет есаула. Что это за письмо, о котором ты говорил?
Гетман. Письмо, которое мы нашли в кармане у хана Карскаго.
Царица. Что же в нем? Скажи Тарасу, чтобы он прислал мне его.
Гетман. Оно при мне. Расстегивает черкеску и достает.
Царица. Оно при тебе? Что же ты не даешь его? Давай письмо. Берет письмо и читает. Это от князя Георгия. Садится.
Священник. Да, и передал его я.
Царица. Ты передал его?
Священник. В большой беде был князь Георгий. Ты не слушала, что он говорил, и не видала его страданий.
Царица читает и удивленно улыбается. Нет… да ведь… Георгий, о, милый! Горячо. Он пишет… он пишет правду, я противилась ему… Сжимает руки над головой. Спасибо тебе, Георгий, где бы ты ни был. Ты передал письмо?
Священник. Да.
Царица. И тебе спасибо! Может быть, князь Георгий поступил неразумно, благочестивый отец, но я все-таки благодарна ему; только из-за меня он это сделал, потому что он любит меня. Вот он пишет. Ты этого не понимаешь, благочестивый отец, а я понимаю.
Игумен. Нет, я этого не понимаю.
Царица. Он хотел смирить меня, он не хотел выпрашивать у меня никакой милости; можно ли осуждать его за это?
Игумен. Он хотел напасть на войско.
Царица. Великий план, могучий план! Из-за меня никто еще не предпринимал такого величественного дела. Он хотел прийти сюда с войском и стать передо мной. Кричит. Георгий, Георгий! «Долгие годы она противилась мне и холодно смотрела на меня». Больше я никогда не буду этого делать. Никогда!
Игумен. И ты думаешь, царица, у князя Георгия были силы, чтобы выполнить этот план?
Царица. Ты как думаешь, священник?
Священник. Я думаю, что — да.
Царица. Князь Георгий не хвастает. Ты не знаешь его, благочестивый отец. Подобно тому, как гора — есть гора, так и он… Мы стояли на нашей кровле в Тифлисе… и никого не было, кроме нас троих: солнце, он да я. И мы ездили на большие ярмарки… Народ бросал нам цветы и громко кричал от радости; ибо он был подобен могучей горе.
