Но наступало девятнадцатое число, и полковник Шевич преображался. Иван в очередной раз просил прощения у своей дочери за вчерашние конфузы и шел на службу.
Славянский полк Шевича насчитывал уже три с половиной сотни сабель. Могло быть и больше: в Славяносербск прибывает много сербов, черногорцев, болгар, даже боснийцев. Немало просятся в полк и запорожцев, как уже бывалых воинов, так и казацкий молодняк. И деньги есть, чтобы набрать до тысячи сабель под свою руку, но нету тех самых сабель. Дело в том, что Иван Хорват фон Куртич [первый сербский полковник, перебравшийся на службу в Россию] набирает такой же полк и уже почти его сформировал. Вот он, первый сербский полковник на службе русской императрицы, и перекупил лучшее оружие. Власти обещали после войны с османами снабдить в достатке и холодным оружием и пистолями, но, как в России говорят: «Обещанного три года ждут».
Полковник Иван Шевич, отправляясь на службу к русской императрице, искренне хотел проявить себя, да и сейчас не против честной службы. Но приоритеты немного сместились, сейчас полковник вспомнил, что он прежде всего отец, и стал, как никогда прежде, опекать свою единственную дочь.
— Иоанна, мне нужно на службу, я оставлю тебе охрану, не выходи во двор, в доме все есть, — распоряжался полковник.
— Отец, так нельзя! Я, словно птица в клетке, не могу даже на лошади проехать, только и вижу, что твоих гусар. Ты не боишься меня с ними оставлять? Они же поедают меня глазами! — возмущалась Иоанна.
— Молодые парни, но службу знают, недоброго никогда не сотворят, в том я уверен. А ты права, дочь, замуж тебе надо, — Шевич-отец хотел обнять дочь, но строптивая девушка отпрянула.
— Отец, я уже говорила тебе! Не нужны мне женихи, за кого тут замуж выходить? Не пойду! — продолжала перечить отцу Иоанна.
— Пойдешь замуж, если я скажу! Так будет! Нельзя молодой красивой деве жить без мужа в городе, где, почитай, большинство — воины-гайдамаки. Знаешь, что разговаривал со мной Митко Братич за сына своего? Он и знатного рода, и прикупил земли под Харьковом, и много вывез добра с родины, почитай, самый богатый человек в Славяносербске, — пытался убедить дочь Иван Шевич.
— Я хочу ехать в Петербург, отпусти, отец, заклинаю! — взмолилась Иоанна.
Шевич не ответил дочери, он знал, что такие беседы могут длиться очень долго, у Иоанны был сильный характер, а Иван очень любил дочь, чтобы принуждать силой к чему-либо. Он был уверен, что спасает ее. Сгорит она в огне, который бушует возле трона. Бежать-то она собралась к наследнику.
А на следующий день к Ивану Шевичу, когда тот пошел проверить коней одной из рот полка, подошел представитель императорской власти в городе, ответственный за организацию переселенцев в Славяносербск. Этот, можно сказать, главный гражданский человек в городе не пространно намекнул, а практически прямо сказал, чтобы Иван Шевич не спешил с замужеством дочери, и что он лично переговорит с Митко Батичем. Пообещал Степан Аркадьевич Малютко, что по весне в полку Ивана будет более тысячи новых тульских сабель, пять сотен пистолей да четыре десятка добрых коней трех-пятилеток со сбруей.
Иван Бранкович Шевич, если именоваться с отчеством, на русский манер, не был дураком, он многое понял. И то, что он осознал, ему нисколько не понравилось. Наследнику приглянулась его дочь, он ее спас, он же ее и доставил в Славяносербск. Наивно было полагать, что цесаревич провожает всех встречных до их дома. Иоанна клялась, что осталась девицей, значит, хватило чести и достоинства у Петра Федоровича, чтобы не использовать свою власть.
Тогда и Иоанна была сама не своя. Даже со скидкой на то, что Иван не видел дочь почти два года, он догадался, что Иоанна влюблена.
Прошло больше полугода с того времени, Иван искренне надеялся, что последствий встречи дочери с наследником не будет. Шевич не мог читать творение Грибоедова «Горе от ума», но прекрасно осознавал смысл сказанного там: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Быть рядом с наследником — это хлебнуть горя сполна. И что еще усугубляет ситуацию, так это отношение Иоанны к наследнику. Девушка что-то себе надумала, летает в облаках. И еще Степан Аркадьевич…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А на следующий день после разговора с дочерью, 20 апреля, прибыл вестовой. Полковнику Шевичу пришлось скрыть свое удивление перед человеком из самого Петербурга. Шевичу предписывалось отобрать триста самых опытных бойцов, делая ставку на неженатых, и отправиться в Москву к самому губернатору. Вооружение, кроме холодного оружия, следовало оставить в Славяносербске и передать его в ведение другого формирующегося полка, как и оставить лишних коней.
Тогда Полковник Шевич еще не знал, кто именно был тем самым генерал-губернатором Москвы. Впрочем, даже если и узнал бы, то ослушаться не посмел. Это второе предписание от властей новой Родины, после согласования набора полка. Как же можно ослушаться и закончить на этом свою карьеру?
*………*………*
Потсдам. Дворец Сан-Суси
15 апреля 1751 года
Фридрих Прусский, которого все чаще называют «Великим», разъезжал по своим владениям. Установившаяся в благословенных землях Бранденбургского правящего дома погода благоволила. Чуть прохладный, но не пронизывающий, а освежающий ветерок обдувал сидящего в открытой карете монарха [историки отмечали, что Фридрих часто ездил в открытой карете и мог разговаривать даже с крестьянином, что отмечалось, как свидетельство его просвещенности].
Сегодня король взял с собой в поездку министра Генриха фон Подевильса. Фридриху вновь нужен был взгляд со стороны своего главного критика, но отличного исполнителя. В европейской политике происходили такие тектонические сдвиги, что прусскому монарху следовало трижды подумать, как поступать дальше. Но вопрос стоял только в одном: как продолжить экспансию?
Пруссия все еще не могла сравниться ни по экономике, ни по мобилизационному ресурсу, да элементарно, по площади королевства ни с одним из великих государств Европы. Амбиций же у Пруссии, ну, или ее правителя хватает, чтобы перекрыть намерения любой державы. Так думал Фридрих, так думали люди в Европе, хоть как-то интересующиеся политикой.
Сейчас ситуация изменилась. Тот, кого должны были называть «сотрясателем Европы», видел, что этим самым «сотрясателем» становится Россия. Стремительная кампания русских против османов и их вассалов заставила задуматься лучшего стратега Европы, коим его считали многие на континенте. Особенными адептами веры в короля были его генералы. Как русским удалось так быстро заставить Османскую империю трепетать? Правильно ли Фридрих сделал, что записал Елизавету Русскую в свои враги?
На последний вопрос король отвечал однозначно: правильно! «Два льва в одной клетке не уживутся», — подумал прусский король и скривился. До него дошел неоднозначный смысл аллегории. Елизавета — женщина, как был уверен Фридрих, морально падшая. Ну и что лев должен сделать с львицей, если они оказались в одной клетке?
— Тьфу! Аж противно! — вслух сказал Фридрих.
— Простите, мой король, я не совсем понял, — спросил Подельвильс.
— Не берите в голову, мой вечно бурчащий друг, — король чуть потряс головой, прогоняя дурные мысли о русской императрице. — Я ведь не зря взял Вас с собой на прогулку. Хотел узнать Ваше мнение о Хаджибейском договоре. Так, кажется, прозвано соглашение между южными варварами и северными?
— Мой король никогда и ничего не делает зря! — с нотками пафоса провозгласил министр.
— Что я слышу⁈ Вы ли это, Генрих? — король рассмеялся. — Давайте по делу! Ну не умеете Вы восхвалять своего короля, так и не начинайте! Мне нужно мнение от противного.
— Прошу простить меня, Ваше Величество, — Подевильс смутился, но сразу же взял себя в руки и, подстраиваясь под ужасную тряску кареты, начал доклад.
Фридрих внимательно слушал своего министра. Многое из сказанного он уже знал, но после интерпретации событий от Генриха фон Подевильса король часто начинал видеть много больше, с разных ракурсов.
