Месяц или два спустя мне предложили весьма выгодный брак, к которому господин кардинал постарался меня склонить, — скорее из-за неприязни к графу де Суассону, чем по другой причине. Девица, которую мне представили как возможную невесту, была племянницей и наследницей барона де Купе, известного недруга его дома. Однажды граф, пользуясь своим высоким положением{52}, приказал капитану своей гвардии нанести барону оскорбление в его собственном доме — под предлогом, что тот якобы был нелюбезен с некой дамой, которую граф уважал. Это стало причиной скандала. По письменной просьбе барона все дворяне, недовольные оскорблением, нанесенным знатному человеку, собрались его поддержать и вынесли решение, что принадлежность к дворянскому сословию защищает его от подобных нападок, и постановили, что отныне не будут видеться с графом, а кто нарушит это постановление, будет признан бесчестным человеком. Решение было выполнено со всей строгостью, и от графа, дотоле имевшего множество друзей и приближенных, все тут же отвернулись. Он сделал все возможное, чтобы оправдаться перед своим кругом, но никто не хотел с ним общаться. За это время неприятель успел подойти к Корби{53}, и поскольку ополчение уже имело своих командиров{54}, граф попросил для себя начальства над армией, надеясь, что судьба будет к нему милостива. Чтобы преуспеть в этом деле, он пошел на крупные траты, накрыв двенадцать столов по двадцать пять кувертов каждый, и, пригласив всю знать, предлагал каждому деньги и даже посылал их тем, кто, по его мнению, в них нуждался. Он добился дружбы многих, но родственники и друзья барона де Купе так его и не простили, продолжая помышлять лишь о мести; и когда встал вопрос о замужестве его племянницы, то обратили свой взор на меня. Они были уверены, что господин кардинал меня поддержит. Ему обо всем доложили, и он сказал мне, что для меня это лучший выбор.
Предложение меня удивило — ведь я не имел ни состояния, ни положения, чтобы удостоиться такого союза; я заподозрил, что за этим что-то кроется, а пример моего отца заставлял меня, как говорится, не ослаблять поводьев. Увидев девушку, я понял, что она прекрасна, хотя и держится довольно смело, — уже при второй нашей встрече она дала понять, что мы почти муж и жена и я не должен превратно истолковывать ее маленькие вольности. Стоило ей это произнести, как я стал прислушиваться и присматриваться к ней повнимательнее и понял, что она на сносях; это тотчас охладило мой пыл. Ошибки не было — она действительно оказалась беременной, и потому-то родственники спешили найти ей мужа; они еще и возмущались, что я отступился, и даже подбили барона де Купе поссориться со мной. Чтобы очернить меня перед господином кардиналом, они наговорили, что жениться мне отсоветовал граф де Суассон, на чью сторону я все-таки перешел, и потому я дерусь с их родственником, который об этом ничего не знал, равно как и я сам. Они имели право так говорить., ибо именно они, как я об этом сказал, заставили его со мной поссориться. Тем не менее господин кардинал, поверив всему сказанному, тайно поклялся меня погубить и, следуя своему намерению, сразу после моего возвращения велел без объяснений бросить меня в тюрьму.
Я обратился к одному из своих друзей — Ла Удиньеру; в дальнейшем он окончил карьеру капитаном его гвардии. Попросив его прийти, я сказал, что если он не замолвит за меня словечко, то со мной все кончено: враги оклеветали меня перед господином кардиналом, иначе бы он не мог так жестоко поступить с человеком приближенным и верно ему служившим, который к тому же был многократно испытан и ничем не мог его оскорбить, хотя и оставлял за собой право защищаться; посему я хотел бы знать, чем вызвал такое недовольство, и, если виновен, готов предстать перед судом и даже умереть; что моя рука заменила бы руку палача и что я не смог бы пережить потерю его уважения и расположения.
Ла Удиньер пообещал мне сделать то, о чем я просил. На следующий день он явился с одними только дурными вестями: господин кардинал так ожесточился против меня, что решил отрубить мне голову, твердя, что я — шпион графа де Суассона, по чьему приказу не только уклонился от свадьбы с баронской племянницей, но и выступил против самого барона, так что он, кардинал, пригрел змею на груди своей. Услыхав эти обвинения, я не смог удержаться от смеха, сказав в ответ, что даже самые великие люди иногда ошибаются, подобно простым смертным; потом попросил от моего имени передать, что, если окажется, что после недавних событий я виделся с графом де Суассоном или получал от него какие-либо известия, то пускай мне не только голову отрубят, но и колесуют заживо; от брака же с племянницей барона де Купе я отказался лишь потому, что она беременна, — причем не от меня, — да уже на четвертом месяце, и Его Преосвященство не вправе требовать от своих приближенных упасть так низко.
Наш разговор Ла Удиньер передал господину кардиналу слово в слово, и тот очень удивился, узнав, что девица брюхата. Он просто посмотрел ему в глаза внимательным и испытующим взглядом; но его молчание было недолгим.
— Возможно ли, Ла Удиньер, — произнес он, — чтобы меня обманули, чтобы эти жалкие людишки имели наглость меня провести?
Ла Удиньер ответил, что знает меня как человека достойного, и если уж я что-то говорю, — так-де оно и есть на самом деле, а лучший способ все выяснить — вызвать девицу к Его Преосвященству или, что еще лучше, послать к ней повитуху, которая в этом больше понимает. Господин кардинал посмеялся над этим советом, но немедленно потребовал к себе барона де Купе, пребывавшего на свободе, в то время как я находился за решеткой. Предупредив, чтобы тот не смел лгать ему, ибо от этого зависит его жизнь, он спросил, беременна ли его племянница, господин ли граф де Суассон расстроил мою женитьбу и, наконец, он ли является причиной размолвки. Такие вопросы смутили бедного барона, который пошел было на попятную и всячески старался отвечать уклончиво, но господин кардинал пригрозил ему снова, и тому пришлось пасть ему в ноги и просить прощения. Тотчас же господин кардинал отправил его в тюрьму и приказал освободить меня. Пообещав исправить содеянное со мною, он протянул мне руку. Я облобызал ее с благодарностью, выразив мою признательность за заботу, и добавил: как бы мне хотелось заставить его поверить, что я не способен на предательство.
Так я вернул себе его милость. Через несколько дней господин кардинал велел мне начистить сапоги и готовиться к путешествию. Путь лежал в Брюссель{55}, куда вынуждена была удалиться мадам де Шеврёз после того, как попыталась оказывать влияние на царствующую Королеву и затевать в стране заговоры. Ее подозревали в том, что она плетет интриги в сговоре с несколькими аристократами, и мне предстояло их козни раскрыть. Но чтобы никто не заподозрил цели моего путешествия, мне приказали переодеться капуцином; а дабы это выглядело правдоподобно, необходимое одеяние за два-три дня до отъезда мне приготовил монах, которому предстояло меня сопровождать. Кроме того, я должен был поселиться у капуцинов на улице Сент-Оноре под тем предлогом, будто прибыл к ним из одного провинциального монастыря. Настоятель, доверенное лицо любимца кардинала отца Жозефа, принял меня совершенно по-свойски. Получив инструкции от самого отца Жозефа, управлявшегося с делами подобного рода не хуже, чем с требником, я отправился в Брюссель в облике молодого монаха, который держит путь в другую обитель. И хотя я с трудом мог путешествовать пешком, это было необходимо, чтобы не вызвать у сопровождающего меня монаха подозрений, будто я не тот, за кого себя выдаю.
Я быстро устал от ходьбы и необходимости попрошайничать ради любви к Господу, тысячу раз проклял свое путешествие и очень хотел бы не быть замешанным в эту интригу. Как бы то ни было, но после двух недель пути, о которых у меня остались самые скверные воспоминания, я прибыл в монастырь, где сразу лег и пролежал там без движения два дня, отыскав какое-то убогое ложе и рухнув на него, хотя привык к приличным постелям; однако вскоре, в довершение всех несчастий, мне пришлось вставать и идти в церковь. Казалось, кардинал низверг меня в чистилище.
Со временем я познакомился там с несколькими французами и, указав им на одного человека, которого часто видел в монастыре, спросил, кто это. Они ответили — маркиз де Лэк; это и был тот, кого я искал: фаворит и даже возлюбленный мадам де Шеврёз, а точнее сказать, являвшийся таковым несколько лет, — пока она тайно не вышла за него замуж и не принялась вертеть им, словно покойным господином де Шеврёзом, то есть сочетая пикантность любовных отношений с обыденностью супружеских. Перед отъездом из Парижа меня просветили, что де Лэк состоит в числе приближенных эрцгерцога{56}, и одним из желаний господина кардинала было, чтобы я разжег в маркизе ревность и убедил отступиться от интересов эрцгерцога — а еще лучше, постарался бы так повести интригу, чтобы заставить эрцгерцогского любимца перейти на нашу сторону.
