нет? Я знаю врага в лицо, и этого довольно”.
В Калифорнии она познакомилась с кружком индийских националистов, требовавших независимости от имперской Британии, и впервые вступила в борьбу за идею. В разгар Первой мировой войны она оказалась глубоко вовлечена в так называемую “индо-германскую антибританскую деятельность”, тайную кампанию Германии по ослаблению Британской империи, строившуюся на финансировании и вооружении индийского движения за независимость. В марте 1918 года Смедли была арестована по делу о шпионаже, приговорена к двум месяцам тюремного заключения и в конце концов отпущена на свободу несмотря на то, что, по словам ее биографа, была “виновна до мозга костей”. Она переехала в Берлин, познакомилась и вступила в брак с индийским коммунистом-революционером Вирендранатом Чатопадайей, известным как Чато, бросила его и продолжила участие в сговоре с индийскими повстанцами. С ужасом наблюдая деградацию человека в Веймаре, она провозгласила Советский Союз “величайшим, самым воодушевляющим местом на земле”.
Агнес была личностью колоссального масштаба, но даже самым близким друзьям бывало с ней весьма непросто. Как отмечал один из них, мир для нее был “строгим моралите, где «добро» вступало в борьбу с «пороком»”, и она редко спешивалась “со славного белого боевого коня своего воображения”. В отрочестве она пережила первый нервный срыв. Агнес страдала от “припадков безумия”, как она сама их называла, и начала проходить курс психоанализа у бывшей ученицы Зигмунда Фрейда в Вене, немецкой еврейки Элизабет Нэф. Доктор Нэф убедила Агнес перенести свой жизненный опыт в художественной форме на бумагу. В результате на свет появилась “Дочь Земли” с разгневанной, честолюбивой героиней, не вписывающейся в общество и стремящейся к самовыражению. Критики пели книге дифирамбы. Майкл Голд в журнале The New Masses называл ее “пронзительно и прекрасно выхваченной из ткани самой жизни”. Овации зазвучали, когда Агнес уже была в Шанхае. Она прибыла сюда в мае 1929 года, полная решимости встать на защиту угнетенных китайских масс.
Агнес Смедли была полна непримиримых противоречий. Она была бисексуальна и при этом считала гомосексуальность исцелимым извращением. Она заявляла, что презирает мужчин, настаивая, что женщины “порабощены институтом брака”. Тем не менее она любила многих мужчин и дважды была замужем: своего первого мужа она третировала, а от второго терпела физические и эмоциональные издевательства. Она считала секс унизительным – и при этом была ярой сторонницей и энергичной проповедницей свободной любви. “Здесь мне довелось спать с мужчинами всех цветов и калибров, – писала она подруге вскоре после встречи с Урсулой. – С французом – торговцем оружием, малорослым, круглым и рябым; с пятидесятилетним немецким монархистом, убежденным, будто пенис позволяет подчинить женщину; с высокопоставленным китайским чиновником, о поступках которого мне стыдно даже писать; с шарообразным леваком – сторонником Гоминьдана, мягким и сентиментальным”.
Она была коммунисткой, так и не вступившей в партию; отчаянной революционеркой и романтичной мечтательницей; феминисткой, преклонявшейся перед чередой мужчин; женщиной, внушавшей горячую преданность и тем не менее навлекшей страшные беды на многих своих друзей; она поддерживала коммунизм, не думая, чем в действительности чревата власть коммунистов. Она была страстной, пристрастной, харизматичной, самовлюбленной, безжалостной, непостоянной, донельзя придирчивой, эмоционально хрупкой и бескомпромиссной. “Быть может, я не невинна, но права”, – заявляла она.
Урсула была очарована. Казалось, Агнес Смедли была воплощением политической страсти и энергии, полной противоположностью чопорному самодовольcтву буржуазных салонов Шанхая. “Само ваше существование ничего не стоит, если вы живете среди несправедливости, ничего не предпринимая”, – утверждала Смедли. Агнес являла собой все, чем восторгалась Урсула: феминистка, антифашистка, противница империализма, защитница угнетенных в борьбе против сил капитализма и прирожденная революционерка.
Кроме того, она была разведчицей.
В 1928 году Агнес Смедли познакомилась с Яковом (Александром) Мировым-Абрамовым, пресс-атташе берлинского посольства Советского Союза, литовским евреем и старым большевиком. Номинально числившийся дипломатом, в действительности он возглавлял европейское бюро ОМС, филиал Коминтерна, занимавшийся сбором разведданных. Миров-Абрамов (или Абрамов-Миров, что вызывает некоторую путаницу) подыскивал новобранцев для создания новых агентур разведки на Дальнем Востоке и счел эту радикальную писательницу, умевшую задавать неудобные вопросы, идеальной кандидатурой. Агнес не потребовалось долго уговаривать, что разведка – логичное продолжение ее единоличной революции: она получила в Шанхае должность корреспондентки Frankfurter Zeitung, вскочила на воображаемого белого коня и пустилась галопом в Китай.
Через полгода, к моменту встречи с Урсулой, Смедли была уже важным винтиком в системе советской разведки, поддерживавшей китайских коммунистов в их отчаянной борьбе за выживание в Белом терроре – непрекращающейся кампании националистического правительства по истреблению политических противников. Агнес вербовала других писателей и интеллектуалов, сочувствовавших этой борьбе, использовала свой дом для тайных встреч и передачи писем и передавала секретную информацию от КПК в Советский Союз и обратно. Ее донесения и инструкции отправлялись по радиосвязи или через советские суда, заходившие в порт Шанхая. В Москве ее принимали как птицу “очень высокого полета”.
Смедли в дальнейшем будет работать и на Коминтерн, и на 4-е управление, но она не знала – да и не слишком интересовалась, – какому именно подразделению советской разведки служит, встав на защиту обычных китайских рабочих. “Местное революционное движение – это не романтическая идея и теория, – писала она. – Ты или борешься, или погибаешь”. Ее репортажи в газете часто невозможно было отличить от коммунистической пропаганды. Ее психическое здоровье продолжало ухудшаться. “Мой долг важнее личных дел”, – провозглашала она.
Смедли знала, что за ней следит Британская секретная служба (которую она пренебрежительно окрестила “Георг и Мария”[3] ), а также американцы, французы и китайцы. Ее имя значилось в составленном китайскими властями черном списке опасных подрывников, и она в любой момент могла получить пулю в спину. Ее письма были пронизаны духом мессианства: “Георг, Мария и прочие вновь следуют по пятам, [но] живи Иисус Христос в наши дни в Китае, британские и другие секретные службы и к нему бы отнеслись с подозрением”.
Урсула не подозревала о тайной деятельности своей новой подруги. Она не знала, что в сумочке Агнес носит заряженный пистолет. Она знала лишь, что нашла родственную душу. С того момента они стали неразлучны. “Ни дня не проходило, чтобы мы не звонили друг другу или не виделись, – писала Урсула. – Агнес была одинока; вся ее жизнь была посвящена революционной борьбе. Я была коммунисткой, но выросла, не испытывая материальной нужды, а теперь с нетерпением ждала своего первого ребенка. Я жила, не ведая никаких забот и тревог. К тому же я была довольно неопытна”.
Смедли открыла Урсуле совершенно иной Шанхай. Они ходили в местные рестораны с китайскими друзьями Агнес, подпольными коммунистами. Агнес рассказывала, как помогла основать Лигу левых писателей – группу китайских
