class="p1">— И правда, ты ведь здесь не живешь.
— Не дерзи, а сходи и проверь.
Марта отправляется в кухню и думает: вот то, от чего я сбежала; чтобы выбраться отсюда, я ушла и позволила воздвигнуть вокруг себя новые стены.
Как будто новые чистые стены могут отгородить нас от прошлого.
В кладовке Марта видит рваный мешок с мукой, ржавую консервную банку и черные горошины мышиного помета.
Она смотрит на помет, закрывает кладовку и уходит.
Возвращаясь домой, Марта слышит прерывистое дыхание матери так, словно оно раздается в ее собственных легких.
4
Англия, октябрь 1961 г.
Ларс
День близится к вечеру, земля под ногами неторопливо уползает туда, где солнцу до нее не дотянуться.
В сторону темноты.
Я встаю со стула и зашториваю окно, а когда поворачиваюсь обратно к кровати, то вижу Ивонн в новом, предзакатном свете. Ее ресницы мерцают и трутся друг о друга.
Надо разбудить ее. Нам пора одеваться, причесываться, браться за металлическую дверную ручку и выходить в мир, потому что сегодня мир устраивает для нас праздник, а Ивонн любит праздники, всегда ждет их, как ребенок Рождества или летних каникул. «Я хочу умереть в нарядном платье и с бокалом шампанского в руке!» — выкрикнула она однажды, подняла руки и взмахнула бокалом. Ее кожа оставалась липкой от вина весь день, и следующий за ним тоже.
— Просыпайся, — шепчу я и провожу рукой между лопаток Ивонн до того места, где они расходятся всякий раз, когда мягкая ткань свитера скользит с ее плеч.
Ивонн вздрагивает, дрыгает ногой и шипит, точно рассерженная кошка.
Но кошке все равно придется вылезать из тепла, выгибать спинку дугой и выставлять коготки. Потому что на столе лежат бусы, а в кухне позвякивают блюдца и тарелки, напоминая о том, что мы живем в цивилизованном мире.
Я беру Ивонн за плечо и легонько трясу.
Она открывает глаза и смотрит прямо на меня.
С возвращения на Тристан прошло восемь месяцев, и я снова стал собираться в дорогу. Аккуратно разложил рыбацкие снасти, сожалея о том, что с мыслями так же просто не разберешься.
Я уверял самого себя, что уеду всего на несколько месяцев, как поступал прежде, что впереди меня не ждет ничего, кроме привычной скуки в привычном холодном городе. Но по мере того как я пересекал параллель за параллелью, проживал час за часом, мне становилось все яснее, что у меня начинается новая жизнь. Другая жизнь в другом доме, у которого все стены целые.
Я сидел в своей каюте где-то по пути вдоль темной груди Атлантики и размышлял о том, что у этой темноты тоже есть координаты. Весь земной шар размечен на точки. Но помогут ли координаты понять, что ожидает нас там, куда мы направляемся?
Уезжая, я ощущал себя не смельчаком, а беглецом. Я был влюблен, но не был ослеплен любовью.
Хотя Ивонн поверила именно в это, а я не стал разубеждать ее.
И когда она будет верить в это достаточно сильно, я поверю тоже. Так сказка, которую я сочиняю, станет былью.
Спустя полтора месяца корабль вошел в гавань. Я поехал в город, чувствуя, как кружится голова и все внутри раскачивается. Явился в знакомую гостиницу, которая тоже раскачивалась: и кресла в вестибюле, и люстры на потолке, и очки на носу администратора.
— Рады снова видеть вас, сэр, — улыбнулась она. — Очередная поездка по делам?
Когда слуга, который принес мои чемоданы, ушел, я остался в номере один. Сел на узкую кровать и вздохнул: я устал так, словно весь путь проделал вплавь. Но о том, чтобы прилечь и отдохнуть, не могло быть и речи: я был слишком взволнован.
Я сходил в душ, вытерся белым полотенцем, мягким, как волосы маленького ребенка. Надел чистую куртку, которую Лиз аккуратно заштопала в кухне пару месяцев назад, вспомнил, как за этой работой губы жены сжимались в тонкую полоску, и отправился на улицу.
Влажный осенний воздух вдавливался во внутренности и кости. Подойдя к зеленому навесу, я отворил дверь и вошел, но за прилавком стояла не молодая женщина, а высокий худой мужчина с водянистыми глазками, узкими губами и костлявыми пальцами. Стоило мне подумать о том, что он мог делать своими пальцами, в душе мигом поднялась паника. Но я поспешил заверить себя, что этот человек не во вкусе Ивонн, тем более с такими пальцами, которые заворачивают цветы в бумагу, точно драгоценные свитки пергамента.
— Извините, я скоро вернусь, — сказал я продавцу, который вопросительно посмотрел на меня.
Я ушел и вернулся на следующий день.
При виде Ивонн мое сердце подпрыгнуло так, что этот прыжок, верно, слышали все вокруг. Но Ивонн нисколько не удивилась, а лишь спокойно взглянула на меня, словно ждала моего возвращения с прогулки по соседнему кварталу.
Я стоял в конце очереди и смотрел на Ивонн. Мне показалось или она и в самом деле разговаривала с покупателями более коротко, а ее руки быстрее заворачивали цветы? В жизни Ивонн выглядела красивее, чем в воспоминаниях.
Когда подошла моя очередь, я знал, что сказать.
— Три красные розы, пожалуйста. Ивонн улыбнулась.
— А вы сообразительный моряк.
Я расплатился и спросил, в котором часу она заканчивает работу.
— В шесть, — ответила Ивонн, и я пообещал, что вернусь к этому времени. Кивнув, она протянула мне цветы. Бутоны напоминали застывшие красные слезы.
Выйдя из магазина, я бродил по незнакомым улицам и смотрел на людей, чьи тревоги были мне неведомы.
Интересно, а их сердца тоже когда-нибудь подскакивали так, как мое сегодня?
К магазину я пришел задолго до шести, весь продрогший и одинокий. Наконец Ивонн появилась на пороге и посмотрела на меня с той кривоватой улыбкой, которая так прочно врезалась в мою память. Но теперь улыбка была более сдержанной, чем прежде. По тому, как дрожали пальцы, когда она повязывала шарф, я понял, что и она одинока: Ивонн тоже нервничала, а значит, у нас была надежда.
Я преподнес ей розы, а она рассмеялась:
— Спасибо, вот это сюрприз!
Мы отправились в небольшой клуб, где было не продохнуть от табачного дыма, а на столах темнели круги от донышек бокалов. Ивонн сказала, что ей нравятся такие заведения. «На работе у меня слишком много порядка и слишком мало дыма», — заметила она. К нам подошла неулыбчивая официантка, и мы заказали две порции грога.
Когда официантка ушла, Ивонн опустила уголки губ, пародируя ее хмурое выражение, и захихикала.
Ивонн стала рассказывать о себе,
